Будильник, орущий о наступлении нового рабочего дня заставил нас, полумертвых после коньяка подростков, очнуться. Благо отец не заглядывал ко мне, видимо сразу пошел спать после ночной смены. Оно и хорошо. Собрав весь мусор и приведя комнату в божеский вид, а не былое собрание енотов на помойке, разбежались по своим делам. Нина взяла с собой Вику, чтобы подобрать ей одежду. Не будет она же вечно так ходить и тем более в мужской одежде. Чую они сегодня до вечера по магазинам ходить будут. Паша с грацией северного оленя ускакал на работу к своему отцу и я остался в комнате один. Школа не ждет, нужно собираться на нее.

Идти конечно не хотелось, как обычно в принципе, но нужно.

− О, смотрите, Кастильо пожаловал, − слышу я голос за спиной. Стоя около своего шкафчика, не двигаюсь с места. − Эй, как делишки? Ходил уже к своей мамочке?

Это Джексон Мартин. Типичный спортсмен-курильщик, не умеющий спокойно разговаривать с людьми. При общении с ним, создается впечатление, будто все вокруг ему должны хрен знает за что. Лицо хранит большой шрам через переносицу носа, по слухам Джексон в детстве неудачно рассек его себе во время игры.

С ним мы не нашли общий язык с первого дня учебного года. Как сказать, он задира, высокомерен и вообще козел.

− А что такое? Хочешь передать привет? Я могу устроить вам встречу, только знаешь, − лепечу я небрежно, улыбаясь. − Путь туда будет не из приятных.

− Что-то новое, − смеется он, поправив коротко стриженные русые волосы. − Ты не забывай, что я пока тебя не трогаю из-за того случая. Но потом поблажки закончатся, а именно сейчас. − Джексон направляется ко мне, скалясь. Пацан выше меня на голову, да рост не селит в душе страха. − Это я помогу тебе увидеться с ней.

От протертой серой джинсовой куртки и черной майки несет сигаретами с ментолом и чем-то сладким, похожим на ваниль. Штаны давно не стирались, заметно по непонятным темным пятнам внизу. От даже знать не хочу.

− Попробуй, − развожу руки в стороны. − Давай же. Чего стоишь? − Джексон замер в нескольких шагах. − Не этого ли ты хотел? Ударь, давай... Или слабо? Смотри, я могу сказать все отцу. − выделяя последние слова, ухмыляюсь. У того лицо корчится от злости, а глаза помутнели на более глубокий, болотный оттенок.

− Если бы не твой папенька....

− Что? Отлупил бы меня? Тебя только это удерживает? Ну да, мы же закрываем глаза на то, что делал твой отец. А если бы я не уговорил отца, представляешь что было бы? Твоего упекли бы в тюрьму, секреты раскроются и ты тоже уйдешь в колонию по такой же статье и сгниешь прямо в камере. − единственное, что может его запугать. Не только ему применять такие фокусы, у меня тоже есть трюки. Многие тут знают, как я могу сделать больно физически и не только за дело. Просто так никого не трогаю.

− Заткнись! − он ударяет кулаком по ящикам, рядом с моим лицом. − Мы же договорились...

− Поправочка, с моим отцом и парочкой его коллег. Но я не они... Смекаешь Мартин? − издевательский смешок вырвался из груди. − Кроме них, твой грязный секрет еще знаю я... Одним словом могу разрушить весь договор. − Джексон, полный ярости, выпускает меня и отходит.

Я выиграл раунд.

− Когда-нибудь я убью тебя...

− Мечтаю посмотреть на это. − поправив рюкзак на плечо, ухожу в кабинет физики. Встретившись взглядами с учениками, некоторые сразу его отводят, парни презрительно фыркают, девушки игриво улыбаются. Ничего нового, все как обычно. Так всегда мои будничные дни и проходят: насмешками Джексона, его угрозами, подобными реакциями окружающих. Не только Мартин такой, несколько парней тоже. Раньше меня мучал вопрос «Почему?», «За что?», «Что я им сделал?». Теперь же мне все равно. Если весь мир жестокий, хитрый и бессовестный... То другим быть, просто нету смысла. По такому закону я и выживаю.

− Хей, Кастильо, отец твой так и не бросил бухать после смерти твоей мамочки? − с усмешкой спрашивает Тернер.

Глубоко внутри себя слышу усталый вздох. Как же заебали, сил моих нет. И после таких людей кто-то говорит, что нужно оставаться добрым и отзывчивым?

− А ты так и не бросил жрать без остановки? – на выдохе бросаю встречный вопрос. Если хочешь чтобы тебя считали психом-скажи правду.

− Че, самый умный?! Я тебя переломаю, папаша не узнает!

− Стой, Миша, − хохочет его друг. − Не трогай его, бедолагу и так природа обидела. − теперь они смеются оба.

− Сорян, вечно забываю, что ты придурошный.

К ним подтянулись остальные в классе. Меня это резко взбесило... Высмеивают горе других. Как же людской народ неисправим и противен. Смеются над чужими проблемами, но вот когда они сами коснутся их... Тут они уже будут молить о помощи, становясь белыми и пушистыми. Просто они не понимают, пока не обожгутся.

Свет в классе начал мигать, смех прекратился. Слышится визг ужаса Тернера. Нож торчал в стене, находящийся в нескольких миллиметрах от его шеи. Из моего горла вырвался неудержимый хохот, не могу остановиться. Все переводят испуганный взгляд на меня. Я подхожу и одним движением выдергиваю нож из стены, не переставая хихикать.

− Ой, извини, − с притворной виной в голосе обращаюсь я к Мише. – В следующий раз буду точнее.

− Ты...больной ублюдок, − с раскрытыми в страхе глазами лупится на меня. Надеюсь не обосрался, а то вонять долго будет.

− А ты врач что ли? − верчу в руках нож, все делают шаг назад. − Вы еще не поняли ребят? – обращаюсь ко всем присутствующим. − Больше никто из вас не сможет задеть меня, бесполезно. Не тратьте свое время и не испытывайте жизнь на прочность. Я ведь могу расстроиться. − взгляд мой лишен каких-либо эмоций, но ужас в их глазах удовлетворяет меня. Всю прошлую школьную жизнь страдал от этого, от их издевательств, с меня хватит. Я терпел долго, до последней капли. Они перешли границы.

− Что тут происходит? − спросил директор, заходя в класс.

− Клаус совсем съехал с катушек! Его пора в психушку сдать! − Тернер выкрикивает, подбегая к директору и прячется за ним. Трус.

− Захлопни пасть, Тернер! − кричу на него в ответ.

− Тише, − он кладет руку мне на плечо, призывая к спокойствию. − Клаус, пойдем со мной. Нужно поговорить. − смотря на него, крепко сжимаю рукоять ножа в кармане куртки, но киваю. Беря свой портфель, поднимаюсь в кабинет директора.

− Что случилось...?

− Это виноваты они...− смотря перед собой, отвечаю без эмоциональным голосом.

− Зачем ты кинул в Мишу нож? − спокойно спрашивает Генри, грустно смотря на меня. − Ты же понимаешь, что мог бы убить его? Твой отец не перенес бы, если узнал, что его сын стал убийцей.

− Я не собирался убивать его. Я знал куда кидаю и в кого...

− Значит это было намеренно?

− Мое терпение лопнуло директор... Извините, оно не резиновое.

− Давай мы успокоимся, хорошо?

Только сейчас осознал ситуацию, нож не мог так хорошо вонзится в стену, такого в теории быть не может... Но он каким-то образом сумел. Это уже не имеет смысла, я не жалею о своих действиях. Настала моя очередь пугать их.

− Скажи, у тебя бывали вспышки агрессии?

− Вы считаете, что я псих? − усмехаюсь и понимаю, что смешок отдаленно напоминал истерический.

− Нет, не считаю. Эти ребята плохо обращались с тобой, но таким способом их наказывать не стоит. Понимаю, тебе тяжело приходилось, но бог учил прощать. К чему же гнев, ведь он как рана, что будет гноится вечно.

Я уничтожаю то, что грозится уничтожить меня.

− В детстве я был не подарок, а сейчас ну вообще атас! − Генри коротко смеется вместе со мной.

− Ты был замечательным ребенком и остался таковым. Просто смерть матери и издевки загрузили тебя. Пойми сынок, не важно скольких людей ты потерял или потеряешь. У тебя нету выбора, кроме как жить дальше. Как бы не было больно и насколько не была крупной утрата. Двигайся дальше, живи, но не забывай. Они будут тобой гордиться, она будет.

Нас настигла тишина, я не проронил ни слова. Потому что если бы что-то и хотел сказать, слова не выходят. Только эта боль, снова давящая камнем на грудь, не давая облегченно вздохнуть.

− Собирайся домой, отдохни. Я улажу ситуацию, но поговорю с твоим отцом. И пожалуйста, не носи с собой в школу больше оружие и тому подобное. В противном случае придется поставить тебя на учёт.

Уже представляю этот разговор с отцом. О том как безответственно поступил, что мог натворить. Он даже не догадывается, что происходит в школе каждый раз, потому что я ему не рассказываю. Собравшись, побрел не спеша домой.

...Войдя в комнату, кидаю сумку на пол, отбрасывая уроки на потом. В данный момент я ничего сейчас не хочу... Не найдя себе занятие, вышел в коридор и заметил, что комната отца открыта и решил проверить его, может даже самому рассказать о произошедшем. Подойдя к двери, выглянул из-за нее.

Большая комната по середине которой стоит стол, на котором куча бумаг, органайзер с канцелярией и помятая коробка. Рядом потертый временем стул, обшитый кожей. На стенах висят наши семейные фотографии, все на которых есть мама. Еще на стене висит грамота за первое место в штате по готовке. Мама была отличным поваром, самым лучшим. На грамоте золотым шрифтом выведено: Эллисон Нортон, участница конкурса «Незаменимый кулинар», награждается за искусные навыки в готовке и ей присваивается титул «Первого повара Канзаса».

Слева собирает пыль большой книжный шкаф. В основном там все его книги. Еще в дальнем правом углу комнаты есть дверь, ведущая в спальню. Это помещение как бы его офис. Свет мягко падал и было видно как пыль медленно летает. А справа от двери висит доска для записей, на ней из разных ниток сделана схема, фотки преступлений. Оно составляет целую паутину событий и здесь переплетаются разноцветные нити: красные, желтые, зеленые и синие. Здесь я вижу всех пропавших которых похитил вендиго, многие мои знакомые, враги. Комната его пахнет пылью, старыми временами и мамиными духами, в аромате ярко выражены ноты чабреца и орхидеи. Вдыхая их, вспоминаю все моменты проведенные с ней. Я подошел к одной из фотографий на стене. Там сижу у мамы на коленях и папа рядом с нами. Это рождество, мне тогда было четыре года.

Мама была к тому же еще очень красивой, черные, словно ночь густые волнистые волосы ниже пояса и глубокие карие глаза. Странные, не понятные никому узоры-тату на щеках и лбу. Она шутила про веселую молодость и путешествие в южным странам, вполне обоснованно. Мама та еще зажигалочка. Идеальная внешность, как у ангелов бархатная загорелая, ближе к карамельному кожа. Меня всегда это удивляло, как кожа может быть без единого изъяна? Даже когда смотрю на себя в зеркало, не перестаю задаваться этим вопросом... Она была великолепна. Отец всегда говорил, что я копия матери. Так оно и есть. На другой фотографии мы отмечаем моё четырнадцатилетие. За год до ее смерти.

− Она прекрасна, правда? − послышался голос у меня за спиной. Я быстро обернулся и увидел отца. Он дома, лицо спокойное, в голосе не было раздражения. Директор ему еще не звонил. Пока жилец.

− Да, с этим не поспоришь. − и снова повернулся к фотографиям. Не знаю, стоит ли говорить... Или позже?

− Эллисон была светом в моей жизни. У меня было все, работа, жена и ты. И это было счастье.-Он улыбнулся мне.-Сейчас ради чего я живу, так это ты, сын.

Я молча слушал его. Давно не слышал подобного от него. О чем я хотел поговорить, вылетело из головы.

− Порой мне кажется, ты похож на нее больше, чем она на саму себя. Можно сказать ты перенял у нее все: цвет волос, глаз, черты лица, ее улыбку, умение искусно готовить, танцевать. У тебя замечательных музыкальный слух.

− Но еще я отличный мастер. − добавляю, поднимая важно указательный палец.

− Ха, ну этому я тебя научил...− он снова посмотрел на фотографию. − Она моя первая любовь.

− Правда? − я был удивлен, присев на диван вместе с ним. Спустя два года отец открыто говорит со мной и меня это не может радовать. Я слишком долго ждал от него шага вперед.

− Да. Я познакомился с Эллисон когда мне было двадцать восемь лет. Ей тогда было немного за двадцать. Но не на свои года эта женщина была мудра. В ней знаний было больше, чем в ком-либо другом. В тот момент конечно она была беременна тобой, но меня это не смутило.

− И что тогда?

− Тогда понял, что она та, которую я искал всю жизнь. Любовь эта с первого взгляда оказалась взаимной. В этот момент я понял, что такое любовь.

− А что такое любовь? − знаю о ней на примере Паши и Нины, но спросить их о том, какие они испытывают чувства, до сих пор не решался. Есть ли общее понятие?

− Когда тебя не интересует ее внешность, ее фигура, тебе плевать на все ее недостатки, потому что лучше не бывает и никогда не будет. Ведь эта женщина для тебя всё! Это и есть для меня любовь...

Я задумчиво погрузился в свои мысли и обрабатывал услышанную информацию. Тут отец поворачивается и спрашивает:

− А ты нашел ту самую?

Я не знал что ответить на это. Но знаю: нет, не нашел. Может навряд ли...

− Пока еще нет. − и сразу отвел взгляд в сторону. Поняв, что не очень хочу говорить на эту тему он меняет диалог.

− Паша и Нина уже вернулись в город я слышал?

− Да, пару дней назад. – снова повернулся к нему.

− Ну как они там?

− Хорошо. Их планы увенчались успехом.

− Ну, слава богу. Это отлично. − у отца зазвонил телефон. По работе, не иначе. − Да? Хорошо... Хорошо, еду. − Он положил трубку, сурово сводя брови. − Ладно, мне надо в офис съездить по работе, побудешь один?

− Да, конечно.-Я кивнул, не привыкать. Он улыбнулся, встал, взял свою сумку, ключи от машины и ушел.

Время почти пять, а девчонок еще нет. Трусливая душонка нашептывает тревожные мысли. Надо сходить за чем-нибудь выпить, слишком много думаю последние дни.