Вселенная для Дашки

«Единой вселенной не существует.

Есть множество вселенных — Мультиверс.

Все вселенные одинаково реальны»

Аксиома Бека

"The only heaven I'll be sent to

Is when I'm alone with you"

Hozier

Говорил же я Темычу: «Куда тебе нахрен пятый верс? Ты и с первыми четырьмя едва справляешься, хочешь, чтоб кукушка совсем набекрень съехала?!» Но это чудо природы разве послушает?! В итоге, все вышло, как я и предсказывал. Прямо на немецком у парня кровь из носу. Глаза закатил и брык в проход между партами. Лежит такой, белый, как трупак, кровищей на линолиуме рисует. Девчонки пищать. Немка, как отмерла, к двери фукнула — а тут я наперерез.

— Не надо, — говорю, — Надежда Потаповна, беспокоиться. Это у Савушкина переутомление. Сейчас я его быстренько в медпункт, и будет, как новенький.

Та захлопала бильярдными шарами из-под очков — на каждом вместо цифры — «Ахтунг»:

— Но Диков, может, лучше «Скорую»?...

— Не лучше, — говорю. Загреб Темку подмышки, кое-как за спину закинул и попер. У того только башка мотается и по воротнику мне соплями красными мажет.

Пока мимо Дашки тащил, смотрю — вынырнула. Глаза стали осмысленные, и в них вроде даже как интерес. Я выпрямился весь такой, скорчил рожу супермена на вылете, хотя для Темыча вес пера — давно пройденный этап. Но тут вижу, она дальше зАпнула — как говорится, свет погас, стоит каркас. Зато мне по лбу как хрястнет реальностью — это я головой дверь открыл. Лучше бы Темычевой — может, мозги бы там на место встали.

Ни в какой медпункт я его, естественно, не поволок — сгрузил в ближайшем сортире мордой в раковину. Знал, конечно, что потом орел мне спасибо скажет, но внутри хоть по-какому дрожь гадостная: все-таки при мне Темыча еще так не накрывало. Вдруг сам не выползет? По-хорошему, права была Гестаповна — в больничку бы его с иллюминацией. Только тогда все, прощай бабки. Туроператор наложит карантин, причем не только на последний верс, а сразу на все пять. Потом справки собирать забодаешься, чтобы снова в каталог поставили. Этого друг мне никогда не простит.

В общем, вымачиваю я его, слежу, чтоб не захлебнулся, а сам думаю о бренности бытия. Вот Темыч. В школе вообще не в курсах никто, что этот ботаник пухлотелый — демиург. А он, между прочим, первый свой верс открыл в двенадцать. Вернее, разработал-то базу еще раньше, только до двенадцати регистрация запрещена, даже с разрешением родителей. Предки ему, ясен пень, тут же все подмахнули — еще бы, бабосы-то в батянькин карман стали капать. Но Темка быстро смекнул, что таким макаром ему фиг что обломится, потому как папашин карман сообщается напрямую с бутылкой.

Короче, в тринадцать он подвалил к оператору со вторым версом. И поставил условие — либо вы мне новую аву и счет в банке, либо я ключик поверну и в сотрир спущу. Ну, оператор с него поржал, конечно, а потом Темыч дал ему зАпнуть. Слыхали, есть такой мирок «Режущая кромка»? Живое население — шесть миллионов, не считая гостей? Так вот, это тот самый. Ясно, что и аву, и счет оператор вынес Темычу на серебряном подносе. Правда, процент с парня содрал брутальный — типа за молчание и вредность. Ну а дальше пошло. «Зет», «Тринадцатая система»... Последний верс гений зарегил вчера, хотя я его и отговаривал. Название тут не привожу — там рейтинг 18+. Но отговаривал я его не поэтому. А вот из-за этих самых розовых пузырей, которыми он тут украшает ржавый сток.

Темыч закашлялся, забулькал — нормально, значит жить будет. Дал ему по стеночке сползти. Мдя, видок — краше на клабище откопать можно.

— Ну, — говорю, — как оно — инвестировать в будущее, которого у тебя не будет?

Он носом свистит, щеки серые:

— Обошлось же все.

— На этот раз вроде да. А что, если ты, переходя дорогу, свалишься? И меня рядом не окажется?

А это мудило улыбается только розовыми зубами и грабли ко мне дрожащие тянет:

— Спасибо, Дик.

Я молчок. Сижу напротив в ореоле демонической мрачности, подпираю заплеванный кафель. В глубинах сортира бачок капает.

— Я же ведь и ради тебя стараюсь! — Темыч расклеился, вот-вот слезу пустит. — Разве плохо: стукнет восемьнадцать и пошлем всех в другой конец бесконечности. Рванем в Штаты... Да хоть в Гонолулу! Демиургу все равно, где жить. Заведем себе виллу с бассейном и пальмами...

Чи-хуа-хуа и лимузин. Знаю, слышали. И до последнего времени меня этот план вполне устраивал. Только теперь кое-что изменилось. А мечты Темыча не включали в себя третьего.

— Какой хоть трафик у тебя был? — спрашиваю чисто, чтобы прервать демиургов треп. А то он, как бачок, всю плешь прокапает.

Темыч так и вспыхнул улыбкой, хоть у самого под носом еще мокро:

— Пятьсот шестьдесят четрые на момент блэкаута. Только на новом версе.

— А-а, поздравляю, — протянул я, привычный к несколько иным результатам.

— Тыщ, слоупок! Тыщ.

Не понимаю, как этот придурок еще не рехнулся. Как вообще можно жить, когда у тебя не черепок — а дом советов?! В моем обитаю я один, и то бывает такое чувство, что серое вещество вот-вот через уши вынесет. Часто.

Хорошо, что живу я рядом со школой. До своего дома Темыч явно бы не дополз, даже с моей помощью. Да он, в общем, и не стремился. Родаки у него разводились и с боями делили курочку, несущую золотые яйца. Точнее, петушка. Как-то я забежал к парню в разгар боевых действий, так меня чуть перекрестным огнем из окопов не накрыло. Тарелка о стенку прямо рядом с ухом разбилась. В общем, я понимаю, почему пацан дома только спит.

Короче, поперли мы ко мне. Дубак дикий. На проспекте синим дым плавает, сквозь него скользят тени людей и машин, огни мерцают оранжево — сумерки утром, сумерки днем. Сумеречная зона, по совместительству — промышленный холодильник. Мороженые туши еще верят в сказочку о солнце, хотя уже забыли, кто его выдумал.

Закопченые фасады домов лыбятся размытыми пятнами витрин. Пластиковые елочки в них напоминают, что время тикает. Но когда ты промерз душой, когда сердце колючкой опутал иней, ты не стареешь. Ты просто внезапно перестаешь быть. А если ты еще есть, нужно постараться отметить это. Нужно зажечь последнюю ночь уходящего года и смотреть, как она горит. Темыч хочет, чтобы мы зажгли ее вместе. У меня неограниченный кредит на его версы. Мы могли бы вместе зАпнуть в Зет. А еще лучше — в новорожденную вселенную. В конце концов, мне пора становиться мужчиной.

— Как тебе такой новогодний подарочек? — подмигивает Темыч обведенным синевой глазом.

Мне хочется послать его на три веселые буквы, но я просто говорю, что у меня другие планы. Раньше парень бы с меня не слез, пока все не вызнал, но сейчас ему хреново, он блюет в лифте. Извиняется, не замечая, что кто-то там уже отметился до него.

Дома я закинул немощного на свою кровать, пошел искать хавчик. В холодильнике — плесень, даже ведро под раковиной пустое. Из гостиной тихо лопочет ящик. Пошел на голубой огонек.

«Правительство в сотрудничестве с экспертами-медиками готовит законопроект об ограничении времени беспрерывного пребывания в мультиверсе восемью часами. Эта мера вызвана чередой странных смертей, которые некоторые объясняют физическим и ментальным истощнием в результате длительного подключения к платформе. Законопроект однако вызвал возмущение в широких слоях общественности, воспринявших его как покушение на свободы граждан...»

Отец развалился на диване перед экраном, но глаза пустые. Наверное он зАпнул сразу, как встал с постели. После того, как этого козла выперли с работы, он почти не слезал с платформы. А теперь его вряд ли куда возьмут — видос как у типичного задрота. Кожа висит серыми складками, сальные волосы повторяют форму подушки, белки розовые от лопнувших сосудов, в вялых пальцах предусмотрительно зажата бутылка с водой: вынырнет — не надо искать.

— Да кто сказал, что школьники зАпают прямо на уроках? — вещала с экрана жирная ТП, прижимая к брюху анорексичную девочку в длинноухой шапке с логотипом Кроличьей норы. — Вот моя Настенька выходит в верс только после того, как сделает уроки, правда, зайка? Родители должны взять это дело под свой контроль, а не политики!

Ее сменил волосатик с сиреневыми линзами, явно копировавший зетских морогов — только вот прыщей у тех отродясь не бывало, и губы от тика не дергались.

— Ну и что, если кто-то загнется в этом версе? Если ты в это время в другой вселенной — как ты можешь умереть? То есть это... все вселенные одинаково реальны, так? Выходит, ты бессмертный, так? Чего тогда волну гнать?

Я вырубил ящик и прислушался к тишине в квартире. Уроки Славка что ли делает? Он же еще не чипованный, хоть ему двенадцать стукнуло полгода назад. Братишка, конечно, на задних лапках чуть не ходил, но я сразу сказал, что с мозгами у него эту хрень вырву, если отец решит-таки расщедриться. Как ни странно, родитель меня поддержал. Правда, подозреваю, вовсе не из-за заботы о детском здоровье — просто он уже тогда подсел на платформу и знал, сколько стоит подписка.

Заглянул в комнату брата. Странно, школьной сумки нет, хотя уроки вроде у них уже кончились. Может, с друзьями тусит? Ага, друзья-то теперь только в мультиверсе и доступны. Ему даже говорить с ними не о чем. За это Славка меня с отцом ненавидит. Но я переживу. Вырастет, еще спасибо скажет.

Я пошаркал к Темычу, сунул ему стакан и снотворное. Тот замычал, но я ему ясно дал понять, что если не выпьет, сам ему пилюлю в глотку забью. А то знаю таких — я за порог, а он снова доступ откроет, он у него кстати неограниченный на всех пяти версах. В итоге приду я с кефиром, а в кровати у меня — труп.

Короче, выцаганил я у него кредитов и пошел типа в магаз. Только мне еще кой-куда надо было. Я про это предпочел не распространяться, потому как не вязалось оно с моим имиджем, да и Темыч еще бы обиделся — почему я ему не даю доступа. Я-то у него все версы тестировал, парень даже сам мне чип оплатил, когда отец встал на дыбы — это давно было, мама тогда еще с нами жила.

До офиса туроператорского трястись пришлось через весь город, да мне что с того: кто меня дома ждет? В шесть уже совсем стемнело, но холл горел яркими огнями, как елочная игрушка. Секретарша затерялась за огромной стойкой, в белой блузке похожая на чайку на носу флагманского эсминца. Смерила меня из-под очков подозрительным взглядом, как будто по морде могла распознать — способен я на доходный верс или нет.

— Фамилия?

Ну, я назвался. Поднялся на лифте на десятый. Лифт огромный, зеркальный весь. И в нем такой потеряшка — куцее пальтишко, джинсы на коленях пузырятся, мордочка затравленная. На воротнике рубашки бурые пятна. Вот хрень! Забыл переодеться! Просто серийный маньяк на свободе, то-то секретарша пялилась. Пришлось молнию до подбородка застегнуть, хотя я от жары уже плавился, как сырок.

Офис был похож на кабинет зубного. Снять пальто я отказался. Потом еще сто раз пожалел. В общем, Темыч мне, конечно, про процедуру рассказывал — он же ее пять раз проходил. Но все равно было стремно. Как не сопротивляться, когда кто-то тебе в голову лезет, хоть и с твоего разрешения? Особенно если этот кто-то — стерильный тип с резиновой улыбочкой и кукольными голубыми глазами. Так и и хочется в них потыкать — настоящие ли. Короче, пришлось ему закатать мне укол. Не знаю, что там они ставят, но после этого я поплыл, а тип стал преспокойно копаться у меня в черепушке. Сколько это все длилось — не знаю. Прочухался от того, что меня мутило, башку словно надвое расколо, а под пальто все хлюпало от пота. Я сразу решил, что в магазе куплю пироженки с заварным кремом — не для себя, Темычу. За стойкость.

Смотрю, резиновый копошится чего-то в компе с недовольной мордой.

— Ну как? — спрашиваю.

А он мне такой, даже не оборачиваясь:

— Ваш верс слишком банальный. На него спроса не будет.

Спокойно так объясняю:

— Мне и не нужен спрос. Я хочу ограничить доступ.

Резиновый плечиками передергивает:

— Мы новичкам и так ограничиваем. Но на ваш мир и сотни желающих не найдется.

— Мне не нужна сотня, — говорю. — Мне нужен только один. И доступ именной.

Тут наконец пупсик этот меня услышал. Оборачивается, глазками стеклянными хлопает:

— Вы знаете, сколько это будет стоить? — а сам шарит взглядом по моим шатанам с пузырями, пальтишку потрепанному и штангам в бровях.

Я спросил, сколько. Вышло чуть меньше, чем я себе представлял. Но пришлось накинуть еще, потому как разрешения предков у меня, конечно, не было. Когда я сказал, что хочу оплатить именную подписку, кукольные глаза полезли на лоб.

— Ты что, подпольный миллионер или банк ограбил? — резиновая оболочка наконец лопнула, но я знал: под ней была только жадность.

— Какое вам дело? Не хотите денег, я уйду.

Резиновый хотел. Вместе мы подчистили Темычев счет. Доступ к нему у меня был давно — с тех пор, как демиурга хренова в первый раз выбросило в блэкаут. Кровь носом тогда у него не шла, но застремался он все равно здорово. Я долго отказывался, но парень меня убедил: случись с ним что, лучше бабки другу достанутся, чем растворятся в корпоративном бюджете. К тому же, все равно мол пятьдесят процентов мои. Потому что без меня он был ноль без палочки и кола без пузырьков.

В общем, я взял сколько нужно из своей половины — ни больше, ни меньше. И получил код доступа. В подарочном варианте. Специальное новогоднее предложение. Резиновый, подобрев от вида шестизначной суммы, даже спросил, какое написать поздравление. Я сказал, давайте сделаем музыкальное. Мой выбор заставил стеклянные глазки закатиться под надбровные дуги, но у оператора хватило мозгов на сей раз промолчать.

Домой я поскакал весь окрыленный, чуть не забыл жрачки купить. Вперся в комнату, вывалил на стол пирожные, распихал посвежевшего Темыча. Сообразил чаю и пошел звать Славку пировать. Смотрю — в комнате у него темно, сумки так и нету. Заглянул к отцу. Тот все еще в ауте перед выключенным ящиком, даже из бутылки не отпито. Набрал Славкин номер. Абонент не абонент.

Ладно, что в таких случая делают? Звонят друзьям, учителям? В полицию — пропал ребенок? Уже десять, а он еще из школы не приходил? Тут я сообразил, что никаких телефонов друзей и одноклассников у меня нету, знаю только парочку, что живут по соседству. На учителей у меня давно уже стойкая аллергия.

Короче, пошел я пинать отца. Это проще сказать, чем сделать.

— Где Славка? — ору и по щекам заросшим наотмашь. — Ты его когда видел?

У этого задрота только башка мотается, и слюни по подбородку текут. На шум выполз Темыч, жуя пироженку.

— Ты его водичкой полей, — советует. — Или кубиков ледяных засыпь кой-куда. А чего случилось-то?

Я бутылку из вялых пальцев хвать и прямо в гляделки тухлые плеснул. Ага, подействовало. Родитель заморгал, закашлялся. Хрипит и граблями перед собой машет:

— Ты... чего-о?!...

— Где Славка?! — ору. — Ты отец нам, или кто? У тебя сын малолетний шляется неизвестно, где, ночью, а ты на платформе оттопыриваешься с какими-то ушлепками! Ты вообще помнишь, что у тебя дети есть?!

Тут этот задрот с дивана как ломанется! Меня за шкирку сгреб, глаза бешеные, губы трясутся, а с них — пена. Дальше все — как в слоу моушен. Проносит это меня, значит, мимо Темыча — у того зенки по полтиннику, во рту недожеванное пироженое — вот-вот выпадет. Чувствую, лечу я типа через комнату и спиной о подоконник со всей дури — хлобысь! Хочу вздохнуть — и не могу. Только ртом шамкаю, как рыба. Отец на меня прет терминатором, а мне воздуху даже на писк не хватает. Темыч потихоньку пятится в коридор.

Дальше все происходит очень быстро. Родитель до меня добегает. За грудки цапает одной лапищей, так что пуговицы с рубашки шрапнелью, а второй рвет окно нараспашку. Может, душно ему стало, или решил, что это у нас зет-портал. Мне наконец удалось вздохнуть, но рано было радоваться. Мудило меня на подоконник спиной завалил, так что там что-то хрястнуло, и назад загибает. Я, конечно, пытаюсь брыкаться, но от этого только больше вываливаюсь. Чувствую все — уже выше пояса весь наружу вишу.

Тогда я замер. Смотрю прямо в черное небо, а оно на меня сыплет снежинками. Огромные, прохладные они лижут мою кожу. Залетают страстным поцелуем в рот. А я понимаю: если человек, который шестнадцать лет называл себя моим отцом, сейчас отпустит — я упаду. И в этой вселенной меня уже больше не будет.

Руки на моем поясе разжимаются.

Последним усилием я изворачиваюсь, пытаясь ухватиться за подоконник — и промахиваюсь.

Я лечу, обгоняя снежинки, и успеваю только одно — зАпнуть.

В конце концов, все вселенные одинаково реальны. А я хочу быть только в одной.