На этот раз чай был с мятой и мелиссой. Вкус его был более терпким и пряным, нежели у ромашкового, но мне нравилось. Глубокий вдох, медленный выдох, глоток... Как терапия. Я постепенно успокаивался. Слёзы уже высохли, только ноги под тонкой брючной тканью всё ещё ныли – видимо останутся синяки.

– Святой отец, скажите, я плохой человек?

Я не поднимал взгляд, боясь увидеть укор в его глазах, а потому смотрел на его руки, перебирающие чётки. Деревянные бусины глухо ударялись боками – размеренно и монотонно.

– Почему ты так решил?

– Ну как же... – я передёрнул плечами, тяжело вздыхая от нежелания повторять очевидное, да к тому же такое неприятное. – Меня назвали лицемером – и даже вполне обосновано. Значит, я поступаю плохо. А значит – моя душа нечиста и я вообще не заслуживаю здесь учиться.

Эти слова дались с трудом. Как будто я признавался на суде в убийстве, зная, что за этим последует смертная казнь. Страшно, мерзко и больно. Моё собственное мнение о себе пошатнулось из-за слов всего одного человека. А было ли оно вообще у меня – собственное мнение? Или оно всегда было лишь отражением того, что думают обо мне другие?...

– Не ты плохой – плохой поступок. Нужно уметь разграничивать это. Ничего не потеряно, пока ты сожалеешь и можешь исправить ситуацию. Ты просто повёл себя неправильно, совершил ошибку.

– Ошибку... – эхом повторил я такое страшное для меня слово.

– Не кори себя. Как бы близко мы не были к Богу, у всех нас есть теневая сторона. Чтобы познать силу своего света, надо сначала погрузиться во тьму. Все люди время от времени проходят через чёрную ночь души, оказавшись во власти своей теневой стороны. Но это не навсегда. Свет всегда возвращается. И ты сам можешь приблизить его возвращение, если вспомнишь о своей светлой стороне и силе Бога внутри себя. Тебе по силам обуздать свою тёмную сторону и поставить её на место.

– Но я не хочу, чтобы она вообще была.

– Это невозможно. Всё, что ты можешь сделать – это принять её и себя вместе с ней. Когда ты выбираешь свет, тёмная сторона не исчезает. Она не может исчезнуть. Просто, выбирая свет, ты берёшь её под контроль. Ты больше не даёшь ей власти над собой. Но теневая сторона всегда будет провоцировать тебя.

«Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое – братья. Их нельзя отделить друг от друга» – гласили острые вытянутые буквы, вырезанные на деревянной шильде, весящей над столом пастора.

Воскресный день начался утренней службой, а продолжился выходом в город, а точнее – домой. Проведя день в кругу семьи за разговорами об учёбе и Боге, я поздним вечером направлялся обратно в семинарию, когда на одной из слабо освещённых улиц услышал знакомый голос:

– Я быстро перекурю и вернусь.

Захлопнулась дверь бара, оставив за собой шум голосов вперемешку с музыкой. Теперь до меня доносился лишь звук неторопливых движений. Юнги достал сигарету и щёлкнул зажигалкой. Было странно видеть его таким: в гавайской рубашке поверх белой футболки и широких чёрных джинсах с неаккуратными прорезями на коленях, края которых покрывала бахрома и торчащие нитки.

Сейчас он напоминал того мальчика с вечно ободранными коленками, с которым мне не разрешалось дружить в детстве...

Изрядно отросшие непослушные волосы падали юноше на глаза и обрамляли лицо. При порывах ветра они устремлялись к зажатой в зубах сигарете и, казалось, что они могут даже вспыхнуть. Но тонкие пальцы вовремя их перехватывали и заправляли за ухо. А мне хотелось, чтобы это были мои пальцы.

– Брат Чимин? – когда развеялось облако табачного дыма, Юнги заметил замершего посреди улицы меня. – А ты здесь откуда? – он выглядел действительно удивлённым, но вряд ли больше меня.

– Возвращаюсь из дома в семинарию. А ты ещё нет?

– Нет, у меня планы на эту ночь.

– Какие?

– Бог наказал отдыхать в воскресенье – этим и занимаюсь.

– Здесь? – растерянно кивнул на дверь бара.

– Да. А что? Хочешь присоединиться?

– Нет, ты судя по всему с... друзьями, – а хотелось добавить «с тем парнем».

– А если бы был один?

Я прятал руки в просторном кармане худи – в нём было тепло и безопасно. А вот на тёмной улице рядом с вновь нетрезвым Юнги – нет.

– Если не хочешь в бар, мы можем просто прогуляться по городу.

Я всё ещё медлил, и тогда Юнги отбросил в сторону недокуренную сигарету и скрылся за дверью бара. Я растерялся ещё больше. Всё? Ушёл? Конечно, зачем ему тут стоять и говорить с каким-то лицемером, когда там в баре куча весёлых и настоящих людей. Которые в состоянии честно сказать ему о том, что они хотят с ним общаться.

Когда я уже шагнул вперёд по улице, дверь бара снова распахнулась. Юнги вышел с бутылкой в руках.

– На, выпей, – протянул мне.

– Зачем?

– Просто попробуй. Уверен, ты никогда не пил.

«Ну точно мальчик, который научит плохому...», – пронеслось у меня в голове.

– Зачем ты меня заставляешь?

– Заставляю? Я же не в глотку тебе вливаю. Всего лишь предлагаю. Считаю, ты очень зажатый. Тебе нужно расслабиться, отпустить себя, хоть раз.

– Я уже видел на твоём примере, что делает алкоголь. И это было не весело.

– Один глоток.

Сомнения продлились лишь долю секунды, и я как-то зачарованно повиновался. Холодная, словно ледяная, прямоугольная бутылка непривычно ощущалась в руке, а стеклянное горло – на губах. Глотнул и зажмурился. Сначала обожгло язык, затем горло – я невольно поморщился.

– Ну да, 40%, виски же, – пояснил Юнги. – Но я тебе больше и не дам, – выхватил бутылку, сам прикладываясь к горлышку. – Так что будешь в порядке.

Внутри медленно разливалось тепло, заполняя собой всю грудную клетку. Я действительно никогда раньше не пробовал алкоголь, поэтому слабо себе представлял каково это. С любопытством прислушался к себе – вроде бы всё как всегда, никаких изменений.

– Пойдём, покажу тебе ночную жизнь.

Мы бродили по улицам, где было много ярких вывесок и где не было совсем. По освещённым и оживлённым бульварам – и по тёмным безлюдным закоулкам. Рассматривали большие торговые центры и маленькие семейные магазинчики, богатые особняки и скромные многоэтажки. Юнги показывал рестораны, клубы и бары, но я отказывался в них заходить, соглашаясь лишь заглянуть в окно. Мы ходили от окна к окну, и Юнги без конца надо мной потешался. Но сейчас это больше не задевало, лишь вызывало улыбку и смех. Было непривычно легко. Как будто правил и ограничений не существует. Как будто мне всё равно, кто и что обо мне думает. Даже Бог. Наверное, так ощущается свобода.

Когда мы заглядывали в очередное окно, и Юнги мне рассказывал рецепт коктейля, который мешал в это время бармен за стойкой, дверь бара распахнулась, и из неё вышел огромный амбал со словами «что вы тут шаритесь?». Недолго думая я побежал со всех ног.

Ветер свистел в ушах – и мне казалось, что я лечу. Всё вокруг смазалось, кроме моей улыбки на лице. Когда я бегал в последний раз? Когда мне это разрешалось?..

– Зачем ты убегаешь? – догнал меня запыхавшийся Юнги, когда я остановился в тёмной арке, прижавшись спиной к холодной кирпичной кладке и пытаясь отдышаться. – Он бы нам ничего не сделал.

– А вдруг? Ты видел, какой он страшный?

– Тебе явно не хватает смелости, – фыркнул он, опираясь на стену рядом со мной.

– Ты что, – я резко встал перед ним, впечатав одну руку справа от его головы, – считаешь меня трусом? – спросил с вызовом.

– Конечно, – вкинул он подбородок вверх. – Тебе ни на что не хватает смелости.

– А вот и нет.

– А вот и да. Ты ни на что решиться не можешь.

– Да я могу что угодно!

– Докажи.

– Ты сейчас берёшь меня на «слабо».

– И ты ведёшься, – и тон такой самодовольный и насмешливый, что хочется помочь ему замолчать.

Я успел буквально только подумать об этом, а мои губы уже оказались на его губах. Испуг был коротким, но всё же заставил меня отпрянуть. Что я делаю?

Юнги не открывал глаз и не смыкал чуть приоткрытых губ, словно знал, что это не конец, и просто терпеливо ждал. А я смотрел на него и не верил, что могу продолжить. Хочу ли? Бог внутри меня говорил, что хочу. А может, это был лишь алкоголь...

Я поднял руку, чтобы убрать с лица Юнги мешающую прядь волос, аккуратно заправив её за ухо.

– Красиво, – тихо произнёс я и снова потянулся к губам.

На этот раз я не спешил отстраняться. Я хотел распробовать его губы, погрузиться с головой в их тепло. Просто погрязнуть в этом ни о чём не думая – только чувствуя. А мои чувства сейчас звучали как оргáн: мощно и величественно, вознося к самим небесам. И в этих небесах Богом был он – Юнги. Или всё же Дьяволом...

Меня, как тогда в самую первую встречу, до краёв наполняла живительная сила. И теперь я хотел ею делиться – жаждал.

Очень скоро мне стало мало губ – и я перешёл к шее. Я не замечал, как после моих жадных поцелуев остаются багровые отметины на бледной коже, а потому даже не думал себя сдерживать. Руки чуть дрожа скользнули под футболку, но задержались на чужой горячей коже недолго, хватаясь за край и задирая тонкую ткань вверх. Я всё же увидел его. Пирсинг. Я смотрел так, словно это было чем-то жизненно важным, что непременно нужно было запомнить, отпечатать на собственных глазах как памятку о поведении в стихийных бедствиях. Моим бедствием была любовь, а спасением – лишь этот человек.

Я не хотел касаться руками. Я хотел быть ближе. А потому нагнулся и едва заметно прикоснулся губами. Замер.

– Языком, – хрипло подсказал Юнги, и я несмело провёл самым кончиком вокруг чувствительно соска, то и дело задевая металлические шарики.

– Ты же понимаешь, что теперь тебе придётся продолжить?

– Я... не умею.

Юнги тут же схватив меня за плечи, поменял позиции — теперь к стене был прижат я.

– Я покажу.

Если это и есть чёрная ночь души, то я готовпогрузиться во тьму.