Научи его любить

Зейн хмурится и выкуривает сигарету за сигаретой, внимательно уставившись на собственные руки, разглядывая чернила на них. В памяти он хранит причину и историю каждой из них, и даже у самых, на первый взгляд, бессмысленных имелась своя предыстория. Из открытого окна дует далеко не весенний воздух, и, кажется, давно прошедшая зима не собирается уступать место весне, от которой только числа в календаре.

Неприятный дым никотина всё же наполняет крошечную квартиру, проникая в самые её уголки, но темноволосого мужчину это не волнует. Он усмехается, ловя себя на данной мысли, это даже не его квартира. Там, за тонкой стеной, она. Аянде. Принадлежит ли она ему, или может ли он распоряжаться ей как своей собственностью? Он не знает до сих пор. Однако факт остаётся фактом: она его муза. Он никогда не произносит этого вслух, тем более не говорит ей, но знает, что она чувствует; такие, как она, умеют чувствовать. Нехотя, раз за разом, он признавал, что Аянде, та сероглазая девчонка, и была его главным вдохновением.

Девушка уже не знает, остались ли с ней все положительные эмоции, которыми она зарядилась накануне. Когда утром она распахивает глаза, ей кажется, что она не чувствует совершенно ничего. Может быть, именно он опустошил её так; снова.

Она хмуро кутается в одеяло, сначала присаживаясь на край пустой кровати и пытаясь понять, что, чёрт возьми, было вчера. Зейн плакал. По-настоящему, не скрывая чувств и эмоций; он самовыражался. В какой-то момент он и вовсе поцеловал её, но ровно за миг до того, как его плачь перерос в настоящую истерику. Русоволосой не нужно было много анализировать, чтобы понять, что он не в порядке, да что уж там, он не был в порядке с тех пор, как ему исполнилось семнадцать.
Решение покинуть спальню стало волевым для Аянде, она знала, что он где-то в квартире. Она чувствовала.

Девушка и ёжится, когда встаёт босыми ногами на пол, несмело покидая в комнату, чтобы тут же наткнуться на Зейна в соседней тусклой комнатке, плавно переходящей в кухню. Он тушит сигарету о металлический наружный козырёк окна, заставляя её вздрогнуть, и плавно оборачивается к ней лицом, выпуская весь дым через рот.

Между ними целая комната, пропитанная нелюбимым дымом, не желающим уходить в открытое окно, возле которого, не шевелясь, стоит художник.

— Не стой у окна, — она шепчет голосом, хриплым после сна. Он задаётся вопросом, почему именно это она сказала первым. И парень дрожит.

— Привет, — он кивает ей.

На худом теле Малика только чёрные джинсы, и Аянде задаётся вопросом, спал ли он этой ночью. Она помнит, как успокаивала его, держа в своих объятиях, помнит, как засыпала на ходу.

— Здравствуй, — Аянде топчется на месте, моргая и начиная ненавидеть эту тишину. Наконец, она вздыхает и заставляет себя продвинуться вперёд. Слёзы беспричинно копятся в глазах, огромный ком внутри не собирается отступать, и ей ничего не остаётся, как позволить первым слезам скатиться по щекам.

Под молчание Зейна и его пугающее напряжённое дыхание Аянде наливает в чайник воды и ставит на конфорку. Женские пальчики с силой до побеления сжимают край рабочей поверхности. Одеяло постоянно спадывает с плеч, но она не позволяет ему упасть.

Медленно, абсолютно нерешительно, она поворачивается к Зейну, стоящему возле всё ещё открытого окна всего в шаге от неё. Светловолосая голова опущена, и она делает два крохотных шага вперёд, чтобы коснуться оконной ручки и прикрыть раму. Она не успевает провернуть механизм, когда мужская, на удивление горячая, ладонь ложится на её прозягшую даже в тёплом плену одеяла. Это глупо и наивно с её стороны, но одного его прикосновения и взгляда карих, пускай холодных, глаз хватает, чтобы она простила ему все обиды, беды, причинённые ей.

Никто из них не проронил ни слова, когда окно оказалось закрыто, а две кружки ароматного чая заварены. Зейн не молвит слова благодарности, но что-то в нём самом, в его приходе сюда и высохших слезах обоих говорило за него.

— Вчера я написал кое-что, — наконец, шепчет он. — Думаю, ты должна увидеть.
Аянде не знает причины, почему это так важно для неё, для него, почему это так трогает её и почему она позволяет ему увидеть весь душевный трепет, охвативший её, в своих глазах.

Только высохшие солёные дорожки, сковывающие кожу пухлых щёк, служат неприятным напоминанием.

ххх

Девушка всегда задавалась вопросом, почему обычно прощала Зейну все обиды так быстро. Они могли копиться в ней, надавливать на самые уязвимые точки, но она продолжала отпускать их ему. Они медленно, в непривычной тишине, поднимаются по лестнице к студии художника, которая стала для него основным домом. Он и не помнит, когда в последний раз не ночевал здесь.

Прежде всего для Аянде удивительно, что он первым вышел на контакт, и сейчас, вслушиваясь в собственные шаги, раздающиеся эхом в подъезде, она винит себя в том, что так легко отложила свои дела, оказавшись здесь.

— Ты никогда не пользуешься лифтом, — почему-то шепчет она, перед этим вздрогнув, услышав звук рабочей старой кабины.

Малик бурчит что-то невнятное в ответ, пока Аянде с опаской смотрит в сторону кабины лифта, готовой вот-вот развалиться.

Она замирает ровно в тот миг, когда они проникают в студию. Ей становится лучше, когда она глубоко вдыхает стойкий смешанный запах различных лаков, красок и растворителей. Она правда не знает, как должна реагировать, когда видит полотно впервые.

Голая девушка, обращённая к зрителям полубоком, в большей степени спиной. Она обнимает правую подогнутую ногу, что упёрта о матрас. Подбородок упирается о коленку, но лица не видно, светло-русые волосы спадают мягкими волнами и закрывают его. Но без лица она не кажется безликой, наоборот, в каждом её изгибе есть что-то манящее, та самая таинственная красота.

Аянде невольно проводит по своим волосам, собранным назад в низкий хвост, пока Зейн выжидающе, притаившись словно хищный зверь, наблюдает за ней со стороны.

Её пугает их внешняя схожесть. Она делает шаг вперёд, впитывая в себя каждую деталь, сутулая спина и руки покрыты мурашками, а тонкие волоски вздыбились.

Зейн никогда не писал полотен подобных размеров.

— Она… превосходна, — Аянде не знает, говорит ли о картине или же о девушке. Она не сразу замечает едва заметный шрамик на пояснице, невольно касаясь кончиками пальцев.

— Она красива, — Малик кивает, кажется, также не понимая, что именно имеет в виду.

— «А» — это?.. — Аянде сглатывает, заметив в левом нижнем углу аккуратно выведенную заглавную букву.

— Просто «А». У неё нет имени, — Зейн говорит спокойно, и девушка настороженно поворачивает голову в его сторону. Что-то в нём всём, в его отстранённом взгляде, выдаёт его; он не был прежним. И, самое главное, она чётко осознает, что это она, изображённая на полотне. Даже если Зейн не признаёт этого или пытается купировать любую мысль об этом.

Чувства внутри девушки смешиваются, когда художник сообщает, что хочет организовать выставку. Аянде же знает, что он не готов, и дело не в работах.

— Ты уверен, что тебе это необходимо сейчас? — она начинает как можно более аккуратно. — Может быть стоит отложить премьеру и…

— Что ты имеешь в виду? — его голос резок, а в карих глазах бушует буря. В его полотнах новая философия, но сам он остался прежним. Она же беспокоится за него, зная, что легко, как прежде, не получится. Желает отвезти его как можно дальше, лишь бы он почувствовал себя лучше. — Никогда не смей указывать мне, что делать, — с неведомой силой слова выходят из его уст.

— Мне жаль, — только шепчет она.
Она хотела бы научить его любить.