Чернобог был охотен до власти и больно уж ушлый, чтобы просить чего-то без подковырки. Бороться с ним надобно было постепенно и вдумчиво.

— Ходят слухи, что в Новгороде скоро ярмарка будет. Иноземцы со сладостями приедут, яства привезут с тканями, — невзначай сказал Митя и случайно туго затянул Зилии косу, отчего та вскочила и напыжилась, прямо как кошка.

— Митька! — Зилия поправила волосы, проверяя, не выдрал ли он ей клок. — Откуда вести такие?

— Я вчера шарохался и случайно услыхал, не ругайся, Зиля.

— Ты сейчас хочешь поймать попутного извозчика да сорваться в Новгород?! Сбрендел? Вчера весь день не было, являешься весь перекошенный, а сейчас опять на гульки? Не до ярмарок мне, Митя. Серьезные дела надо делать, соображать, как нам быть с тобой и чем на кров заработать. От матери помощи не жди. И не ходи туда! А-то доиграешься — буду к Федьке привязывать!

— Наряды какие-нибудь себе присмотришь, диковинки разные! Как раз яблоки продадим эти противные! — Митя будто и не слыхал, о чем Зилия балакала — так, шум от листвы, ничего путного.

На ярмарках всегда была уйма народу! Толпа, которая сама руководила, куда ты пойдешь и где остановишься: идти против толпы нельзя — задавят. Люди и нелюди сходили с ума, будто сей праздник проводился раз в сто лет, поэтому старались посещать его как можно чаще и желательно всей семьей. Митя смел предположить, что там может бегать какая-нибудь нечисть. И не какая-нибудь, а с мыслями, как и у Зилии. Пока он будет решать с матушкой, они обговорят свои грандиозные планы по свержению людской власти.

Вот только последний раз на ярмарке Митя был еще при жизни, когда матушка тайком прокралась на тачанку и спрятала его у себя под тулупом. Митя почти ничего не помнил. Только долгую дорогу, которая в детстве казалась в сотню раз длиньше, и кучу пестрых красок, рябивших от костюмов и лавок. Гомон и шум подавляли все звуки веселья взрослых, пытавшихся друг друга перекричать.

— Чего же мне с твоими ушами делать? Не отрывать же! — Зилия обошла его со всех сторон. То так повернется, то эдак. То веревкой их подвязывала, то наверх, как косынку, закручивала. Уши никуда не девались.

— Ты же в косынке поедешь, вот и я поеду! — не унимался Митя.

— Негоже мужикам в девичьих нарядах щеголять!

Развернувшись, Митя перехватил руки колдуньи и прижал их к себе.

— Так сделай меня девкой! Только возьми с собой!

Прикусив губу, Зилия окинула взглядом комнату, выискивая подходящие вещи.

— Федька, доставай свеклу... Щеки бледные мазать буду! Митя же согласен на девку, значит, сделаем писаную красавицу!

— Я на девку не соглашался, — по привычке сглотнув, Митя сел обратно. — Только на косынку...

Зилия была уже наготове: вытряхнула платки, сарафаны и начистила обувь. Федька достал из еще зимних запасов свеклу, а колдунья разрезала ее напополам. Пока овощ отмокал в ледяной проточной воде, Зилия принялась чесать спутанные Димкины кудри, которые некрасиво топорщились в разные стороны.

— А зачем косы-то? — обиженно вопросил тот, капризно отворачивая голову.

— Потому что с распущенными волосами ходят только ведьмы! А ты не ведьма, а завидная девка!

— Ты же тоже с косами ходишь, Зиль... И не девка я...

— Потому что я — колдунья! Сколько раз тебе толдычить нужно?! Девка-девка. Сейчас устроим! — Зилия злобно радовалась, а Митя не понимал, за что она ему так мстила.

Длинные, достающие до лопаток черные космы были собраны в две аккуратные косы, которыми Зилия дополнительно закрыла острые уши. Намалевав скулы свеклой, Зилия, подобно творцу, отошла назад, рассматривая Митю под разными углами.

— Страшная баба у тебя вышла, — Федька огорченно обвел взглядам Митино личико, и все страдания колдуньи ушли кикиморе за рога. — Дай-ка я попробую! — и Федька подсел к Мите, грязно размазывая свеклу по щекам.

Ткнув палец в печку, Зилия поднесла его к большим Митиным глазам. Митя сперва испужался, ой, как испужался. А потом поразмышлял, да понял, что даже, коли глаз она ему выткнет сейчас, то ему ничегошеньки и не будет!

— Это чтобы ярче очи были и ресницы гуще! — зачем-то объяснила она.

Хлопнув себе по коленям, Федька встал, тоже с гордостью смотря на преображение Мити:

— Диво-дивное! Прямо Марфушенька-душенька вышла у нас с тобой, Зилек!

А Митя начал перебирать в голове: на какую жабу он сейчас больше был похож?

— А чего это Марфуша?! Как простушка какая-то! — возразила Зилия. — Пущай Дарьей будет! Дарья Дмитриевна — статное имя!

— Слишком мал и худ он для Дарьи! Посмотри! Роста в нем тридцать пять вершков* поди, да и вон, вон! Посмотри на него! Какая же с него Дарья Дмитриевна? Марфуша — дочка доярки! — гнул свое Федька, не желая уступать Зилии.

Но та встряхнула косами, отворачиваясь.

— Поэтому я и выбрала такое статное имя! Чтобы сразу было видно, что государыня перед тобою, а не дочка доярки! Митя скоро встанет на ноги и многого добьется!

— Да хоть Дрочиной меня назовите! Или Угрюминой! — Митя вскочил и озлобленно смотрел на присутствующих. — Вы из меня девку рядите, а не по-Божески это! Не по-Божески! Я кто, по-вашему? Юродивый?!

— Ты по своему естеству — нежить, — уточнил Федька, — и не за Божьи законы нам молвить. У нас, у нечисти — свои законы. Ежели так охота, то спроси у своего Божка-то, м? Разрешит ли он тебе в бабьих нарядах на ярмарку али нет?

Митя готов был разорваться на две половинки: одна бы упала к ногам Чернобога, а вторая к Велесу. Чернобог все бесовское разрешал, даже одобрял, но перестроиться на новый лад было непросто. Танцы, переодевания, блуд. Мите казалось, что это все идет одно за другим: и танцевал он уже, теперь вот переодевается, а на ярмарке, выходит, блудить начнет?

Махнув рукой, Федька вытащил из пыльного сундука длинный красный сарафан, обрамленный золотыми лентами, белую выстиранную рубаху и маленькие черные сапожки.

— На вот, меряй! Это краденое, честно признаю! Вывалилось с дороженного тарантаса еще давным-давно, а я подобрал, чего это добру пропадать! Теперь вот вещицы и пригодились. Не стой столбом! Меряй, те говорю!

В сарафане Митя сразу же утоп, поэтому талию ему подвязали поясом, а в грудь напихали соломы. Девчачья одежда была ему к лицу. И сам он на себя налюбоваться не мог: крутился волчком, размахивая подолом, шевелил плечами и размахивал широкими рукавами. Зилия тихонечко хихикнула и, застегнув свой выцветший сарафан, слегка дотронулась до Митиных волос.

Волна напряжения прокатилась от горла к носкам, и, замерев, Митя извернулся, уклоняясь от прикосновения. Зилия тут же одернула руку, словно ошпаренная, и сжала губы до неестественной бледноты.

— Теперь-то другое дело! — на почти лысой макушке Федьки вырос маленький цветок. Расцвел, при виде такой красоты. — А теперь айда за моими яблочками! Вот народ диву даст, как яблоки в такой ранний срок увидит. Денег немерено получите! И мне обязательно привезете!

Митя обреченно кивнул, поправляя косынку. А вот Зилия напыжилась:

— А нам тогда какой толк дрянь твою продавать?! Нам тоже часть денег!

Голос Зилии отчего-то стал глухим и совсем неразличимым, будто она говорила из-под воды, а Митя был на берегу. Или на дне. Они еще долго спорили с Федькой, пока перлись до яблони.

Подобрав низ сарафана, Митя присел на землю, в самую гущу разнообразных полевых цветов. В марте еще не встретишь разнообразие красивых растений, поэтому он наслаждался несколькими вялыми одуванчиками и редкой группкой пролесок*, которые отвоевывали себе место около хвои.

— Какой же ты все-таки у меня хорошенький! — прорезалось восхищение Зилии совсем рядом. Она уже доплетала венок, пока Федька грузил яблоки по корзинам.

Митины изумрудные глаза переливались в солнечных лучах, поблескивали, словно два драгоценных камня. Зилия хотела накинуть цветы на своего ненаглядного, но тот пригнулся и оказался еще ближе к ней.

— Я так хочу тебя поцеловать... — промокнув обветренные губы, Зилия сократила расстояние до линии*.

— Не надо.

От омерзения скрутило живот. Можно было разглядеть, как дрожал подбородок колдуньи, как распахиваются ее темные очи, как вместе с подбородком затряслась и вся Зилия. Со стороны, наверное, казалось, что ей овладела хворь. Переломы на ребрах еще не успели толком срастись, но Зилия так сильно и глубоко дышала... Мите чудилось, будто сейчас кости сломаются вновь.

Зачем она это делала? Дискомфорт заставил Митю чуть ли не отползти от навязчивой Зилии. Венок в ее руках смялся в бесформенный комок, по смуглым ладошкам стал течь зеленый сок.

Пока они с Федькой сортировали яблоки на гнилые и свежие, Зилия так и сидела в одной позе, осталось только проверить, жива ли она вообще. Мельком глянув на колдунью, Митя заметил влажные дорожки слез на ее щеках.

Распрощавшись с уже родной частью леса и с Федькой, Митя стал ожидать указаний Зилии. Но колдунья словно язык проглотила, не указала тропку до остановки, а просто и молча пошла. Весь путь пыталась продышаться заложенным носом и ни слова не проронила.

На остановке стояли два камня — они ее и обозначали. На них было некрасиво выцарапано «здесь был Вася», чей-то адрес и фамилия помещика с очень неприличным словом.

— Я напугала тебя, Митюш? — глубоко втянув воздух, Зилия постаралась выдавить улыбку, но вышло это так паршиво, что не поверил даже Митя. — Прости меня, прошу, прости...

— О, телега! — Митя указал пальцем на приближающуюся лошадь.

И вправду — совсем скоро подъехала развозящая волокушка. Ловко запрыгнув к остальным торгашам, две девушки уместились на самом краю. Несколько яблок вывалилось на землю, но подбирать их никто не стал. Не убудет.

— Эх, жалко Новгород, — сказала вдруг Зилия. — Сейчас люди войну с турками начнут и у нас, кроме Новгорода, вообще ничего не будет! Что думаешь, Мить?

— У нас что ни год, так война с турками, — вместо Мити в диалог вклинился какой-то мужик, — непонятно, откуда у турок столько турок, чтобы столько воевать? — и рассмеялся.

Теперь Митя в рот воды набрал и никак не пытался разговориться. К середине дня извозчик притормозил в какой-то деревне и отошел к дому.

— Кобыле отдых нужен! — заявил он. — Кручинских крепостных везу в Новгород!

Грубо пихнув Зилию в плечо, Митя зашептал:

— Вот скотина! Клячу свою перед отъездом покормить забыл!

— А обычно как?

— Сначала надо накормить, напоить, а только потом в путь ехать! День ехать, он сам-то жрал поди!

Когда лошадь вдоволь напилась и наелась, волокушка вновь тронулась вперед. Мужик, державший между ног плетеные коробки с овощами и лаптями, невзначай положил свою грязную ладонь Зилии на колено. Смутившись, Зилия сначала отвернулась, а потом хлестнула ему по руке.

— А куда это такие красивые девицы едут? Неужели торговать, а не народ развлекать? — захрипел мужик. Кажется, ему даже понравилось.

— Яблоки... — подал голос Митя. — Яблоки продавать.

Расхохотавшись, мужик вытер пот со лба:

— Может, ну его, эти яблоки? У меня для вас точно работенка найдется!

— Дядя, — Зилия схватила одно гадкое яблоко и угрожающе подбросила около похотливой рожи мужика, — следил бы ты лучше за лаптями своими.

— А чегось ты такая озлобленная, куколка?

— Я сейчас твой лапоть в узелок заверну, если не умолкнешь! — Зилия сжала фрукт, и из-под ноготков полился сок.

Всю оставшуюся дорогу они ехали в полной тишине. Мрак и беднота, истощенные крестьяне и их грязные дети, покосившиеся заборы и гнилые дома. От такой картины на душе становилось еще тоскливее. Небо никак не хотело пускать солнце к людям, прятало его в тучевой темнице.

Зилия и раньше видала много разнообразных городов, но Новгород ей запомнился больше всего: кремль с многоярусными крепостными башнями, былины и сказы про великого полководца Александра Невского, которые она рассказывала Мите.

Серую унылость и разруху разбавила веселая хоровая песня, и Зилия подорвалась, чуть не выпав с телеги на каменную дорогу:

— Марфа, гля какое!

Ряженные бегали по площади, купцы зазывали к своим товарам, скоморохи пели частушки, а у каждой стены, двери или лавки, гордо вскинув винтовки, стояли Ловцы. Благодаря коричневой форме, издалека они были очень схожи с муравьями. А шиноры, словно навозные мухи, шныряли между ларьками, выискивая нечисть.

Не успел Митя и обрадоваться, как к волокушке тотчас подошел крестьянин с медведем, запросив деньги в обмен на представление. Животное рычало, било лапами. Жалость к зверю скомкала Чернобога в маленький камушек.

Митя закрыл глаза. Он представил, как мишка гулял по поляне, пил воду из родника и валялся в пыли, чтобы скинуть с себя всяких насекомых. Цепи и ремешки одновременно свалились с косолапого. Взревев, медведь резво побежал в сторону, а крестьянин, оцепенев, так и остался стоять с плеткой в руках.

Когда их высадили с телеги, Митя помог Зилии с яблоками. Подбегающий скоморох назойливо начал брынчать на балалайке, выкрикивая незамысловатую частушку.

«Может, Митенька, скоморох будет нашей жертвочкой? А я тебе подарю столько красивых мужских рубашечек, что в следующий раз ты на эту ярмарочку зайдешь уже князем!» — предложил Чернобог.

— Не он, — пресек его Митя и сам удивился своему строгому говору. Он никогда раньше таким тоном не молвил. Чернобог растворился в шумном веселье, наконец, оставляя в покое.

— Вот тут встанем! Авось кто и заметит! — заверила Зилия, усаживаясь на мощеную дорожку.

Рядом расположилась мясная лавка, поодаль стоял этот, с лаптями, будь неладен. Все время на Зилию косился, облизывался. То ли яблок хотел, то ли Зилию.

— Слушай, давай, может, я с бубном попляшу тут? — приятные воспоминания взбудоражили Митю. Танцевать ему было так легко, что он и не чувствовал своего тела, будто отпускался в свободный полет. — Я попляшу, а ты бубен послушаешь? Ты же любишь музыку.

— С каким таким бубном?

— Да с этим вот!

— Откуда?!

— У цыган попросил, — слукавил Митя, ехидно улыбаясь. Зилькина злоба сразу смягчилась, и колдунья разомлела.

Ритмично постукивая, Митя раскручивался напротив Зилии. Он то нагибался, то вертел одним местом, то задирал ноги так, что вся ярмарка видела, что ни нижней юбки, ни панталон у него не было.

— Почем яблоки, девица? — вопросил мужик, беря в руку зеленый фрукт. Видимо, трюк с Митей все же сработал.

— Три гронча* за кило! — уверено сказала Зилия.

— А чего они все зеленые? Кислятина, наверное!

— Чего ты брешешь, яблочки у нас — чистый мед! — Митя протиснулся между образовавшейся толпой мужиков и показательно надкусил яблоко. Он пытался прожевать, но Чернобог явно был против таких яств. Да и без Чернобога глотать эту гадость не особо хотелось.

— Это вы брешете! Гниль одна!

— Неправда это, милый человек, — выдавливая голос, стал лимонничать с ним Митя, и будто нарочно приподнял край сарафана, оголяя тонкие ноги, — они у нас самые вкусные!

Не глядя на Зилию, мужик заплатил, как за две корзины таких яблок и удалился. Ловцы подозрительно сгруппировались около ворот.

Примечания:

Пролески - синие многолетние цветы, считается цветком весёлого настроения. Появляется он одним из первых. Стебелёк его тонок и хрупок, а сам цветок вызывает нежные и трогательные чувства.

Линия - старорусская единица измерения, равна ≈ 2,54 мм.

Гронч - местная валюта, равна нашей копейке.