Колдун скрючившись сидел рядом с Няшей на облучке, зажимая рану тряпкой, впитывавшей вытекающую точками смердящую чёрную жижу, смешанную с его собственной кровью.

На выезде из леса Корэр умудрился надрать целую миску небольших, но сладких и сочных ягод, и теперь откровенно наслаждался их вкусом, всё пытаясь решить, а стоило ли это всех боли и страданий, что пришлось пережить. Оставался бы в Империи и был бы прежним... Не страдал бы, но и ничего бы не приобрёл.

«Хочу назад, хочу как прежде», — на выдохе, почти не скрежеща зубами, пробормотал он мысль, не раз посещавшую, когда казалось, что всё совсем плохо.

Нет уж, в этот раз он не жалеет о свершившимся: «Хочу вперёд, не хочу как сейчас».

Корэр перебрался с облучка в телегу, неуклюже шлёпнувшись, растянулся на сваленных кучей одеялах, блаженной зажмурившись в тёплых лучах дневной звёзды. Из того, что ария знал о планете, он понимал, что таких вот деньков осталась немного, ещё тринадцаток, другой, и начнутся холода, придётся искать, чем утеплиться.

А пока всё было так дерьмово, что эта мелочь казалась настоящим счастьем.

Единственное, что ему теперь хотелось из того, что действительно могло исполниться, так это как следует вымыться, стереть с себя всю грязь и засохшую кровь, да переодеться во что-нибудь свежее и чистое. А ведь это он, по началу чуравшийся грязных наёмников, теперь был не чище их, а может даже грязнее...

В этот раз Судьба всё же решила сжалиться, и уже к вечеру отряд остановился в очередной глухой деревеньке, которых по материку разбросано было множество, и размер их был столь мал, что редкие из них отмечались на картах. За небольшую плату хозяин не только согласился пустить их под кров, но и предложил растопить баню.

Младший сын старосты, до этих пор не видавший чужаков, с восхищением смотрел на путников. Он напомнил сотрудникам Малого. Такой же наивный открытый взгляд и такая же жажда подвигов и великих свершений, такая же плотная широкая фигура, какая могла быть только от тяжёлого деревенского труда: массивная и неповоротливая, подобно скале или сшодолетовому дереву, что уже успело плотно укорениться в земле.

Пусть все они были личностями давно пропащими, им захотелось огородить пацана от недолгой, некрасивой и вовсе не наполненной великими свершениями жизни потому, успел мальчишка только начать приставать с расспросами, Молчаливый указал на Колдуна, бледного болезненного, морщившегося от каждого движения, больше походившего на мертвеца, неизвестно какими силами приведённого в движение, чем на живое существо, грубо проворчав: «Ему ещё повезло».

Мальчишка, испуганно сглотнув, ещё недоконца поняв, что его напугало больше: полуживой вид парнишки, который скорее всего был даже младше его самого или грубый тон странника, помчался помогать таскать дрова и воду.

***

Поначалу ликованию Корэра не было предела, но только потом ария вспомнил, что его анатомия не слабо так отличалась от местного. Он уже принялся ломать голову, как бы исхитриться пойти одному, да не выглядеть словно он мнит себя птицей иного полёта. Но помощь ему неожиданно пришла Няша:

— Мальчики, вы ведь пустите даму вперёд?

— Даму? Это ты про нашего волшебника? — попытался пошутить Жердяй, припомнив не оправдавшиеся подозрения Ремока, что Корэр девушка, но тут же поспешил отвести глаза, наткнувшись на леденящий взгляд колдуна

Няша, оскалившись, слегка похлопала арию по плечу, предложив:

— А ты, пойдём, спинку мне потрёшь?

Тот попытался было промямлить что-то в ответ, но Няша, наклонившись к его уху, шепнула:

— Ну кто-то же твою тушку переодел из рваных тряпок.

Спорить смысла не было и он, опустив руку на эфес Вихня, кивнул.

Янь, с интересом проследив, как Няша уводит ссутулившегося, с явным трудом волочившего ноги колдуна, толкнул в бок Жердяя, проговорив:

— Как думаешь, когда она его уже поимеет?

— Нечего там иметь, — проворчал Жердяй, откровенно завидовавший колдуну, ведь даже Няша предпочла его, каленого малолетку, разлагающегося заживо, ходячий труп, по природе своей даже не мужчину.

***

Няша без стеснения скинула в предбаннике кожаные сапоги, куртку и штаны, оставшись в одних портах, носках и паре рубах.

Сын старосты, закопошившийся в бане, в этот момент как раз уже выходил, но при виде почти обнажённой фигуры воительницы, плотно сложённую, и в отлитии от фигур деревенских девок, лишённую даже намека на жир. Даже под рубахами было заметно как под кожей перекатывались сглаживающие пучки, называемые здесь мышцами. Одежда, а тем более эта, не могла скрыть таившейся в теле звериной мощи и перед этой мощью сын старосты оробел, лишившись всех слов, застыв на месте, став ещё больше похожим на каменную глыбу.

Няша, пихнула деревенского парнишку плечом, заставляя посторониться, следом за ней, аккуратно сложив на лавке кожаный плащ, скользнул Корэр, постаравшись не коснуться сына старосты. Тот, неловко развернувшись, задев что-то, бестактно поинтересовался, уставившись на колдуна:

— Так ты всё же девка?

Корэр нахмурился, но ответила вместо него Няша, приобняв арию за плечи, расстегнув верхнюю пуговицу рубахи:

— Он мой мужчина.

Сын старосты, наконец поняв, что он здесь лишний, всё же вышел. Няша, задвинув засов, полностью разделась, выжидающе поглядела на переминавшегося на месте Корэра, поинтересовалась:

— Руки, ноги, голова работают, так чего застыл?

Поворчав, Корэр стащил с себя одежду, прикрывая жуткую рану, сутулясь, от этого принимая ещё более болезненный вид. Скользнув к нему за спину, Няша втолкнула Корэра в помещение заполненное паром. От нахлынувшей жары у арии закружилась голова, перед глазами всё поплыло, он вздрогнул, пошатнулся и...

Воительница обняла его со спины, прижимая к груди, небольшой и упругой, заставляя расправить плечи. Корэр непроизвольно вздрогнул, напрягшись, но всё же сумев перебороть себя, заставил расслабиться, усмеряя недоверие и страх, накрывавший всякий раз, как стоило кому-то коснуться его обнажённой кожи. Нахлынул страх, принимаемый окружающими, да и им самим до некоторых пор, за отвращение.

Всего раз другая женщина обнимала его так, тогда это была Эмони — развратная тварь, считавшая что её тело, слишком мягкое, неповоротливое, массивное, является самым верным ключиком к любой цели. Напыщенная идиотка, скорее бы низшие приняли её в своём мире!

Но чем-то она смогла зацепить Экора. Ведь не спроста он прощал ей все те вольности и прихоти, что она выкидывала чуть ли не на каждом шагу. Что-то, а дисциплина у тех, кто перешёл на сторону одноглазого ублюдка была, стоило ему только захотеть, его уважали и боялись. А тут эта сумасбродная дрянь, могла в любой момент заявиться к нему и при подчинённых буквально повиснуть на его шее...

Всё же у брата как всегда был какой-то план? А он, Корэр оказался столь ничтожен, что его как всегда не посвятили, и так туп, что не смог догадаться.

Что такого было в Эмони, чем не обладали все прочие женщины? Происхождение? Нет, было куда больше недалёких богатеньких аристократок. Или брат просто любил женщин, с телом, столь отличным от тел арий — грубых, худощавых, созданных в первую очередь для танца с клинками? Опять же, было множество других аристократок, но выбор пал именно на Эмони, от того она вызывала у Корэра куда большее отвращение, чем даже грязная, пропахшая потом, не умевшая толком и считать, воительница.

Из раздумий Корэра вырвало нечто холодное, скользнувшее посередине спины, как раз между складок в которые прятались крылья, и проследовавшая за этим касанием неприятная боль. Ария тут же отскочил, пристально глядя на Няшу, кленя себя за мысль, что можно расслабиться.

В руках воительница крутила небольшой нож с кончиком лезвия, измазанным в золотую кровь. Зарычав, Корэр хотел было броситься на безумную женщину, которой так опрометчиво решил довериться. Он дурак расслабился. Не уж то ему, мелкому идиоту, хватило одних бабских сисек, чтобы потерять бдительность. С трудом ария сдержал себя.

Няша — стихийная сумасшедшая, помешанная на кровопролитии. Корэр давно уже понял это, вот и решил не выводить её из себя, провоцируя. Потому постарался исполнить давно данный себе самому зарок: сдержать клокочущие внутри эмоции.

— Зачем ты это сделала? — спросил Корэр, с трудом выпрямившись, заставив голос звучать спокойно и уверенно.

— Я давно хотела посмотреть, как ты устроен. Ты же не такой как мы! Кто ты? Нечисть? Бог?

— Я сын мироздателя? — ответил Корэр, из интереса решивший попытаться решить всё словами.

Для него это было несвойственно, ведь проще просто снести пришибленной голову, но Вихрем он сможет воспользоваться не всегда, а значит пора привыкать. Да и умение договариваться, разве не должно быть присуще хорошему Императору? Сейчас он хотя бы ничем не рисковал. Почти...

Поняв, что Няша не поняла смысла его слов, Корэр решил объяснить проще:

— Сын того, кто создал этот мир.

— Значит всё-таки бог!

Корэр поморщился, попытался ещё раз объяснить, что отец его был просто очень хорошим магом, но кровожадная женщина всё не унималась:

— Ни один колдун на это не способен. Та женщина тоже была богиней, просто тёмной? Если так, то струсить перед ней не позорно.

Пытаться переубеждать женщину он больше не стал. Зато теперь ария наконец понял, отчего она так привязалась: просто увидела сильного. Но не уж-то упырица была такой страшной? Для местных похоже да...

— Бог, а что ты делаешь среди смертных?

И опять Корэр вздохнул, но всё же это приключение ему нравилось, оно того наверное стоило, научиться находить язык с неспособными понять всей сути бытия, было действительно интересно. Да и здесь в нём наконец-то нуждались, с ним считались, его ценили, не считали никчёмным. Здесь его ничтожные навыки были силой за гранью понимания.

— Я не бог, только сын. Я тоже смертен, истинных бессмертных не существует. Здесь с вами я учусь: сражаться, общаться. Смотрю как вы живёте и сам учусь жизни. И да, если ты чего-то хочешь, ты можешь просто сказать, я умею договариваться.

— И ты покажешь мне, что у тебя внутри?

Корэр в ответ пожал плечами. На лице Няши скользнуло неподдельное счастье, она стала похожа на маленькую девчонку, которой вручили леденец. В глазах её плясали искорки, подобные тем, которые Корэр видел в глазах сестры, когда она спешила опробовать какую-нибудь новую придурку. Вот только Ар доставляла удовольствие не возможность посмотреть на чужие внутренности.

Всё ещё молча Корэр прошёл в предбанник, шлёпая по дощатому полу босыми ногами, вернулся с Вихрем, перчатками и небольшим кошелем, что дала ему Тиллери, и только теперь заговорил:

— Мне нужно срезать эту чёрную дрянь, пока не распространилась слишком далеко. Ты мне поможешь и как раз посмотришь что у меня внутри. Предупреждаю, там ничего интересного.

Няша тут же охотно закивала, уже приготовившись принимать самое действенное участие, поспешно надела протянутые Корэром перчатки, и тут же насупилась, узнав своё задание.

Ария лёгким движением переломил вынутый из ножен Вихрь, преобразовав меньшую часть в лезвие, закреплённое вместо наконечника на стержне пера для письма, а большую в блестящий золотой диск, который и пришлось держать Няше.

Корэр устроившись на лавке принялся рассекать кожу над расползшимися от раны жилами, после чего приказал воительнице выдрать хи и выбросить в пустое ведро. Вновь на лице Няши просеяло счастье. Послушно запустила пальцы под края разреза, раздвигая их, совсем не обращая внимание не перекошенное лицо колдуна, погружая их в склизкую, податливую плоть. Такую мягкую и тёплую! Такую же как у всех, не смотря на то, что он был сыном богов.

На лице Няши отразилось истинное удивление, когда её пальцы, наткнувшись на что-то твёрдое, сомкнулись вокруг набухшей чёрной жилы. Она на мгновение замерла, но увидев кивок побелевшего, крепко стиснувшего зубы, чтобы не заорать, колдуна, послушно рванула на себя, выдирая жилы, теперь, когда они не были прикрыты кожей, походивших на длинных, разжиревших, упившихся кровью пиявок. Воительница без содрогания вырвала их, освобождая скрывавшийся под ними золотой каркас, напомнивший ей панцирь, покрывавший брюхо жуков, которых она порой находила в доставшихся после знатных господ фруктах, такое же блестящее, состоящее из подвижных сегментов. Ох и как же забавно они барахтались, если оторвать крылья и парочку лап, недовольно жужжали, оказавшись бессильными в её руках, руках никому не нужной, бесполезной, жалкой рабыни, которую даже кормили только чтобы не сдохла — не больше.

Как много счастья давала ей та мелочная власть, то осознание, что не только господа могут решить её судьбу одним движением руки, но и у неё есть подобная власть. И вот тот, перед кем она склонилась, признавая могущество, изнутри походил на насекомое. Не уж то? Нет! Он был богом. И теперь она поняла, что он был именно таким богом, какие описывали в старинных сказаниях: капризный, своевольный, эгоистичный, свободный творить всё, что ему вздумается, настоящий. И от чего он так старательно убеждал, что не бессмертный? Уж ей-то не знать. Старуха рабыня ей рассказывала как боги, играя в потешные для них игры убивали друг-друга, сменяя и замещая более слабых, сильными. Уж конечно, боги не бессмертны. А он бог. И вот откуда эта внешность, не присущая ни одному народу, а уж она всяких повидала на невольничьих рынках.

Няша с неподдельным интересом и искренним уважением смотрела как колдун, выскабливал своим странным инструментом следы чёрных «пиявок», зашивал разрезы. Она хмурилась и покусывала губы всякий раз когда игла делала неверный укол или вовсе норовила выскользнуть из пальцув, перемазанных кровью, но помощи не предлагала. Она решила идти за колдуном, подчиняться ему, не как рабыня, а по собственному желанию, потому её дело было ждать, пока отдадут приказ, а не лезть с предложениями — именно таких женщин любили мужчины, именно таких солдат — командиры.

А колдун всё же был удивительным! Он оказался первым, кто согласился показать своё нутро, за это она теперь будет предупреждать, если решит на него напасть. Да и нападает ведь она только в моменты слабостей, ведь тот за кем она решила пойти не должен расслабляться или уж тем более опускать руки. Он должен быть всегда собран и уверен в себе.

***

Отскоблив всю грязь Корэр затянул живот битами. Одевшись в чистую рубаху, ария сидел на пороге бани. Перед ним стояло дотлевающее ведёрко с гнилью в которую обратилась его плоть от соприкосновения с кровью упырицы. Эта дрянь удивительно хорошо горела: воспламенившись от одной искры, высеченной камнями, заряженными Первым элементом, она обратилась в пепел.

«Из праха пришли и в прах мы уйдём», — на Первом языке пробормотал Корэр.

А ведь Имперское золото, из которого были сделаны их тела горело при температурах ни одним путём не достижимых, да и плавилось только если знать технологию.

И явно ведь дело было не в том, что арии — дети звёзд. Значит что-то не так было с упырями? Из чего вообще их делали? Что в мирах имело багряный цвет и обладало теми же свойствами, что и Имперское золото? Какие-то камни? Или может само золото, только изменившееся под воздействием энергии Смерти? Ведь у Экора же кровь после смерти стала чёрной. А откуда запах гнили? Явно ведь не из-за проклятья ЭВиА, Праматерь позаботилась только о том, чтобы отступники не стали погибелью её народа. Уже второе поколение тварей гибли, когда их кровь смешалась с арийской, ну а первое было очень быстро истреблено. Дольше всех удавалось ускользать первой отступнице, той, чья кровь теперь текла в жилах Сабирии. Но женщину, первой испившую чужую жизнь прикончил, насколько знал Корэр, смертный, мечом, выкованным его отцом. Охотник поле этого вроде бы получил гражданство на то момент ещё только зарождавшейся Империи и контракт с Ра, проливавший жизнь. И что теперь, когда Ра канул в безвременье, стало с тем воином? Жив ли?

И вновь мысли Корэра разогнала Няша. Воительница опустилась рядом подобно обрушившейся каменной глыбе так, что доски под ней скрипнули, а ария непроизвольно вздрогнул. Полотенце, которым была покрыта мокрая голова колдуна, упало на плечи и только теперь он заметил, как же на улице было холодно, не спасал даже кожаный плащ. Мерзкий ветерок касался влажных кудрей подобно дыханию губительной стужи.

Вновь отжав волосы, Корэр, поднялся, оперившись на плечо Няши, и поплёлся к дому, ёжась от холода, сутулясь от слабости и вздрагивая от накатывающей с каждым новым движением боли.