По утру Няша помогла Корэру подняться, но стоило ему только сделать шаг, как лицо перекосило, а всё тело скрючило. Ария попытался зажать рану руками в бессмысленной попытке утихомирить так и не желавшую отступать боль.

Няша толчком провалила Корэра обратно на одеяло и, подхватив на руки, понесла к костру, устроившись на поваленном бревне и усадив арию к себе на колени. Пусть они были примерно одного роста, но на фоне крепкой воительницы, Корэр казался совсем маленьким и хрупким.

Сонный Сморок сидел спиной к костру, периодически разворачивать, чтобы подбросить дровишек. Окинув измученное лицо колдуна изучающим взглядом, наниматель проговорил:

— Ну наконец-то очухался, уж думали, что помрёшь, — поставив на огонь котелок со вчерашним супом, принялся помешивать его.

— Не дождётесь, — шёпотом ответил Корэр, тут же поморщившись.

Теперь, когда злость, вызванная братом понемногу улеглась, ария осознал, что каждое движение отдавалось мерзкой, накатывающей волнами, болью. От неё не избавлял и покой тела. Она всё продолжала пульсировать в такт дыханию. А если Корэр прекращал дышать, начинала бепрестанно ныть, словно обиженная попыткой от неё избавиться.

— Есть будешь, маг сраный, или тебе ещё нельзя?

Корэр лишь на мгновение задумался, после чего кивнул, вызвав у Сморока смешок:

— Хороши вы, дети богов, жрать способны даже с пробитым брюхом.

Корэр в ответ только поморщился, ему хотелось спросить, с чего это наниматель обозвал его божественным сыном, но не стал, уж слишком пугала та боль, что последует потом. Теперь он начал понимать, от чего брат редко задавал вопросы и ещё реже отвечал на них другим...

Тем более, событие явно было не из тех, что можно пережить и забыть, здесь явно мог сработать принцип, которым обычно руководствовалась сестра: подождать, сами всё расскажут.

Няша помогла Корэру устроиться на бревне, накину в ему на плечи свою куртку, протянула миску с бульоном. Отхлебнув горячего варева, Корэр расплылся в блаженной улыбке. Как же вкусно всё-таки было! Скольких простых радостей он был лишён из-за своей убогой неполноценности?..

Внимательно оглядев начавших собираться к костру походников, каждый из которых по приветствовал его усталым кивком, колдун всё же спросил:

— А Ремок с Малым куда делись?

— Погибли, — ответил ему Сморок, раздражение которого Корэр понял только сейчас.

То, с каким спокойствием обречённого наниматель говорил о потере соратников казалось неестественным, ошеломляло, лишая возможности мыслить и говорить.

И всё же, он узнал об этом слишком «просто», как о чём-то представлявшем нечто совершенно обыденное, словно все знали, что к этому обязательно придёт и на иной исход не рассчитывали.

***

После случая с ведьмой, по выезду из деревеньки, Сморок решил провести отряд по малохоженным тропам ближе к горам, через леса. Долго его мучили сомнения, ведь кто знал, что могло скрываться там, но всё же идти по общему тракту через Савостар было слишком рискованно — город большой и в толпе скрыться неприятелям куда проще, чем среди деревьев, расположенных в этой части материка не слишком густо.

К вечеру они свернули на ответвляющуюся небольшую и ещё не слишком хорошо утоптанную дорогу, укрывающуюся в тени крон великанов, что росли там, как показалось отрядникам, от сотворения миров.

Несколько дней они ехали совершенно спокойно, уже даже успели расслабиться, потерять бдительность. На ночлег останавливались прямо у дороги. Именно эта их рассеянность и стала причиной того, что их застали врасплох.

Именно он , Сморок,стал тем, кто всех подвёл. Именно за его оплошность вновь пришлось расплачиваться другим. Как был он никудышным командиром, так и остался...

Их окружили. И как же вновь не хватало колдуна, который смог бы предсказать появление врагов. Твари пустоши вынырнули из подлеска толпой в тринадцаток голов. Спасло лишь то, что были они не шибко умные, не допёрли воспользоваться имевшимся у них преимуществом, а собравшись, попёрли всей оравой.

Сморок оглядел отрядников, кому-то из них сейчас предстояло отправиться дорогой дальних странствий. Наверняка, если предложить, первым же откликнется Малой. Но он не мог себе позволить послать на убой мальчишку.

Отправить Няшу? Да что он за урод, если готов свалить всё на женщину?

Жердяй тоже выпадал из списка. Он был мастером закрытых замков, потайных ходов и непролазных щелей. Послать его всё равно что бросить паскудам кусок мяса и смотреть, как его рвут на части.

Оставались Ремок, Молчаливый и Янь...

Как хорошо бы было, если бы маг просто взял, да перерезал их всех. Вот уж у кого бы всё получилось, и жертвовать никем бы не пришлось. Но Корэр вот уже почти тринадцаток дней валялся в беспамятстве, и даже не дышал. Только тело его горело, как при лихорадке.

Уж слишком они все, за время странствий с колдуном, привыкли полагаться на его чуйку и чудную магию, способную убивать на расстоянии. Весь план их дальнейшего продвижения буквально держался на мелком, тощем мальчишке...

Из мучительных раздумий Сморока вырвала рука Репока, опустившаяся его на его плечо.

— Дай мне клинок и уходите, — проговорил бывший солдат.

Вот уж кого Смороку не хотелось отправлять. Ремока он из темницы вытащил потому, что он, в отличии от самого Сморока, был достойным командиром и поплатился именно за то, что не стал отправлять своих подчинённых на убой, по чужой указке.

Видя сомнение на лице нанимателя, Ремок заговорил:

— Я в этом путешествии вновь нашёл тех, о ком хотел бы позаботиться. Позволь мне спасти мальчишек, они же дурачьё неразумное, им ещё жить да учиться, свои ошибки делать, и шишки набивать. Что Малой, что колдун, жизни ещё не видели, так дай им шанс, а мне клинок.

Кивнув, Сморок отомкнул все три сундука, вложенных один в другой, снимая сдерживающие амулеты, позволил бывшему солдату самому взять оружие.

Алебарду Ремок отдал малому, начавшему было сопротивляться, готового вызваться вместо него, но очень скоро присмиревшего после очередного подзатыльника. Корэру же, бывший солдат отдал свой охотничий нож, попросив Няшу передать, как очнётся.

Склонившись над колдуном, Ремок предупредил:

— Ты готовься, если узнаю, что ты здесь помер, на той стороне морду набью.

Как только артефакт оказался в руках у бывшего солдата, всё, что делало его им, исчезло. Спешиваясь, он пошатывающейся походкой направился к остановившимся с момента открытия сундука тварям. Пока он шёл, никто не осмеливался двинуться, доже лес замер, исчезли все звуки, затих ветер, игравший с листвой.

Удар и мир вновь ожил.

Сморок дал команду поворачивать назад, отядники послушно двинулись прочь, пользуясь возможностью, предоставленной им Ремоком, зная, что клинок обязательно вернётся, или вместе с воином, или после его смерти, как только живая рука прекратит сжимать рукоять, меч вновь появится в сундуке, на том самом месте, откуда его достали.

Никто не видел, как заговорённый меч, подавив волю воина, направил его руку на врага, заставив тело служить единственной цели: пролить чужую кровь, в кровожадном порыве не заботясь о сохранности бойца. Выбирая самые прямые и действенные удары, волшебный клинок вёл бывшего солдата на встречу когтям и зубам тварей.

Осколок Вихря упивался кровью врагов. Синяя линия, пущенная по долу обоюдоострого лезвия клинка, пульсировала в такт прерывающемуся дыханию Ремока, которое становилось всё тише с каждой новой порцией крови, вытекающей из распоротого брюха.

***

Отрядники старались двигаться настолько быстро, насколько это позволяла ухабистая извилистая дорога. Все они прекрасно понимали, что Ремоку вряд ли удастся убить всех, но был шанс, что они успеют оторваться.

Свернув на примыкающую дорогу, ещё менее хоженую, чем та, по которой ехали до этого, уже почти выехали из леса, как две твари вынырнули из-за деревьев совсем рядом с ними.

Воспользовавшись монументным замешательством всех остальных, Малой, алебардой Ремока откинул крышку сундука. Кое-как удержавшись в седле, выхватил клинок, ставший подтверждением, что Ремок не справился. Меч, предчувствуя возможность вновь упиться кровью, в первые мгновения позволил новому воину сохранить сознание. Крикнув: «Начеркайте потом в летописях, что я тоже с вами был!», — Малой помчался на встречу тварям.

Со свистом рассекая воздух, он снёс голову первой, пока вторая вгрызлась в ноги ездовой, повалив ту. С трудом выбравшись из под навалившейся на него взбесившегося джоня, Малой поднялся на ноги, выставил перед собой клинок, и это стало последним, что он смог осознать, разум его затмила жажда клинка.

Сознание вернулось к нему только когда дневная звезда уже заползала за видимый край мира. Вокруг валялись тела тварей, а рука его всё продолжала сжимать рукоять заговорённого клинка.

Он выжил!

Стал одним из немногих, кого не коснулось проклятье магического меча. Получилось это то ли от того, что он уже успел за сегодня напиться крови, то ли от того, что схватка оказалась не слишком продолжительной.

Подняться Малому удалось с великим трудом. Плечо его оказалось разорвано, с груди оторван шмоток плоти, и левая рука висела лишённая контроля, а всякий вдох отдавался болью — каркас его был сломан.

Сдалев всего шаг, Малой пошатнулся, и упал бы, если бы не сильная рука Молчаливого, подхватившая его за шиворот. Втащив воспитанника Ремока в седло, воин поехал с ним к стоянке лагеря.

Несколько дней всем казалось, что малой идёт на поправку. Рана, нанесённая тварями начала понемногу затягиваться, в этом сильно помогли снадобья и мази, что дала им знахарка для колдуна.

Малой порой даже уговаривал пустить его в седло уцелевшего джоня Ремока, ведь тащиться в телеге, рядом с так и не пришедшим в сознание Корэром, казалось ему постыдным появлением слабости. Только вот вёл он себя с каждым днём всё более странно. По началу стал каким-то заторможенным, словно бы разум его всё время блуждал где-то далеко. Отрядники списали это на печаль от потери наставника и не придали достаточного внимания.

После он отказался от супа, да и вообще стал избегать всякого рода жидкосей.

А на пятый день, когда его всё же уговорили лечь в телегу, уж слишком в тот момент казалось всем бедным и осунувшимся его лицо, Малой бросился на Няшу, с пеной на губах и безумием в глазах. Воительница быстро провалила парнишку на землю, давая оказавшемуся рядом Жердяю возможность связать его.

День склонился к закату, а Малой всё не приходил в себя, наоборот всё больше зверея с каждым уром. Глаза его впали, и от того казалось, что сменившая цвет на оранжевый радужка, горела подобно огонькам в жерлах двух пещер.

Под вечер Сморок, хмурясь от сожаления, сам перерезал парню горло, проворчав:

— Он начал обращаться.

***

Вздохнув, Корэр пробормотал:

— Простите, если бы я очнулся раньше...

Сморок поднял на него всё такой же раздраженный взгляд:

— Ты здесь причём? Не считай что на тебе свет клином сошёлся...

— Дайте в следующий раз меч мне.

— Ты слишком полезен нам так.

Скрипнув зубами, Корэр привстал, не скрывая как тяжело ему даётся это действие, опираясь на плечо Няши, заговорил:

— Да как ты не понимаешь, вся моя польза была в клинке, которого теперь нет. Ваш этот артефакт, просто напросто кусок Вихря. Я его хозяин, кому как не мне с ним управляться? Только если ты дашь мне этот проклятый клинок, я буду хоть как-то полезен. Обещаю, что не сбегу с ним, и буду верным твоим воином до самой твоей смерти или пока это твоё задание не закончится.

Молчавший до этого Янь хмыкнул:

— Знахарка сказала, что они не умеют лгать и всегда держат обещания.

— Мы будем верить словам безумной старухи? — уточнил Молчаливый.

Корэр опустился на место, заговорив совсем тихо:

— В ближнем бою я теперь бесполезен, — он тут же стащил с себя рубаху, оставшись в одних кожаных штанах, разорвал слои туго натянутые бинтов, пропитанных кровью и чёрной гнилью.

Слегка вздувшийся живот выглядел неестественно отвратно в сочетании с его хрупким телом, ещё больше исхудавшим за то время пока он валялся без сознания. Набухшие жилы, походившие на раскинувший уродливые корни бесформенный чёрный нарост, распространившие гниль из тела упырицы, горели пульсируя, обжигая Корэра изнутри.

Сам он не хотел видеть того убожества, в которое обратился, но проследив за взглядами, в которых читалось отвращение и сочувствие, всё же опустил глаза. Теперь шрам на груди казался ему мелочью, не говоря уже об успевшем стать почти не заметным следе оторванной руки.

Корэр сам себе казался ещё более жалким, чем когда-либо прежде. Теперь испытывал отвращение к своему собственному никчёмному мерзкому телу большее чем ко всей грязи его окружавшей. Он стал сам себе противен. Чтобы скрыть опухшее пузо ария непроизвольно ссутулился, от чего то наоборот стало более заметным.

Что было самым мерзким, даже Жердяй, знавший каково это быть уродом не понаслышке, старался отвести взгляд. Наконец не выдержав, Корэр обратился к нанимателю:

— Вы тащили меня весь этот путь потому, что надеялись. Что ж, смотри, вот на кого ты возлагаешь надежды. На бесполезный, гниющий кусок плоти. Дай мне возможность сделать хоть что-то, — только теперь, после всей этой запальчивой речи, Корэр ощутил, что из уголка губ по подбородку стекает то ли слюна, то ли кровь, а то ли вообще гниль. Утерев её, ария устремил на нанимателя выжидающий взгляд.

Сморок, впервые за всё время издав нечто походившее на кряхтение, поднявшись, достал из телеги сундук с клином и открыв все замки трёх слоёв защиты, протянул осколок Вихря Корэру.

Ария, только коснувшись рукоятки, по местным традиция оплетённой кожей, ощутил как спокойствие разлилось по телу. Только теперь он понял, что от осознания, что его часть так близко, но невозможности коснуться её, разум вскипал.

Вслед за моментным облегчением пришла немыслимая боль. Швырнув Вихрь на колени Няши, Корэр прохрипел:

— Мои ножны его удержат.

Прсле чего, зажимая одной рукой рот, а другой начавшую расходиться рану в животе, шмыгнул за ближайшие кусты. Упав на колени принялся исторгать накопившуюся внутри тела гниль. Ему казалось, что склизкой чёрной жижи, с противным, кисловато сладким привкусом разложения не будет конца. Каркас его, с каждой новой порцией изливавшейся жижи, всё истончался. Изо рта вместе со смердящей гниением дрянью исторгались золотые ошмётки разложившихся внутренних стенок каркаса. Они стали мягкими, но всё-таки имели острые края, царапавшие горло, от чего к гнили очень скоро примешалась кровь, а боль от живота расползлась по всему туловищу. Жижа всё текла, пачкая и отправляя всё вокруг.

Заливаясь раздирающим кашлем Корэр хохотал, уж слишком забавным теперь казался ему прежний страх замарать руки... В какое же дерьмо он вляпался?

На плечо арии легла уверенная, тяжёлая, но женская рука. С трудом сумев поднять голову он отрицательно мотнул ею, надеясь что воительнице хватит ума не вляпаться в гнилостную лужу, на пару шагов от которой уже успела увянуть трава.

— Я тебя уважаю, и твои желания тоже, — проговорила Няша. — Хочешь, я подарю тебе покой, избавлю от боли.

Корэр со страхом проследил как блеснул изогнутый нож в руках воительницы. Расхохотавшись, странным булькающим смехом, Корэр прохрипел:

— Что я, дерьмо унылое? Уж слишком многое я вытерпел, чтобы выжить. Так просто не сдамся. Не дождётесь, твари.

На лице Няши просияла радостная улыбка:

— За это я тебя уважаю, воин. Это тебе от Ремока, — она протянула пару охотничьих ножей.