Слишком часто маленькие преграды возрастали в исполинские скалы, нагромождённые друг на друга, будто стена. Тоже происходило с мыслями. Они мельчайшие и незначительные, но окажись ты в какой-либо западне – кровь в нервозности бьёт в виски, припоминая те суждения. После начинает мерещится, будто кто-то ехидно посмеивается над тобой, видя слабость, которое впитывает каждый второй поступок. Начинает казаться, словно за тобой кто-то наблюдает, знаете, комментирует все действия, наверное, глупые действия.

Томонори стоял у окна, смотря на отца. Сейчас он наблюдал за ним. Мужчина суетился во дворе, ходя кругами, то назад, то вперед. Он разговаривал по телефону. Рядом с ним стояла мама, которая нервно сжимала руки. Иной раз она жестикулировала, будто этим помогала отцу. Хотя на самом деле это были порывы эмоций. Эмоции, которые нельзя было высказать, а только показать.

Не трудно было догадаться, что речь шла о сыне. Они разговаривали с его доктором. Точнее, с психологом. Он с отвращением смотрел на эту картину. С обидой принимал все это на себя. Было ужасно мерзко представлять, что они не верили в него. Особенно мама, которая никогда не давала ему покоя, право на то, чтобы принимать решения.

Все было в ее руках. Вся его жизнь - это вторая жизнь матери. Каждый шаг - это ее шаг. Его слово - слово этой женщины. Все предусмотрено заранее. Странно. Иногда у шатена возникало такое чувство, словно он марионетка, с которой играет его семья.

Дверь позади него открылась. Вилкинсон обернулся. В комнату вошел Мартин.

Он окинул брата пронизывающим взглядом. Мальчик улыбнулся и тихо прошел вперед, в их новую, просторную комнату, облицованную белой штукатуркой, с черными плинтусами, а в конце комнаты одно, достаточно, большое окно, где старший, собственно, и стоял.

— Устал?
— Нет.

Он опять посмотрел на родителей, но их там не нашёл. Видимо, ушли.

— Мартин, ты не знаешь, где валяются наши сумки? — спросил Томонори, не оборачиваясь.

— Да, они в коридоре, — ответил брат.

— Отлично.

— Что?

— Не мог бы принести их?

— Да, конечно.

Мартин быстро побежал обратно, оставив его одного.

Двусмысленные ощущения складывались с каждым взором, которым он окидывал комнату, что поглощала вязкой энергией, от чего мурашки бегали по коже. Его тошнило, по мере того, как перед глазами начинало все плыть, мышцы на руках то сжимались до онемения, то вновь опускали кости, точно змеи, умертвляющие добычу.

В уголках обители витали паутинки, на которых виднелись мелкие листочки деревьев. Томонори подозрительно свёл брови, приподнимаясь на носочках. Пальцы было уже потянулись к узорчатому сплетению, как он понял, что ничего там нет.

— Бред какой-то, — тихо возмутился он.

Подросток принялся ходить по комнате, спокойно и не спеша.

Совсем скоро Мартин притащил  черную сумку, набитую вещами. Томонори поблагодарил его и попросил выйти с комнаты, так как собирался переодеваться. Он послушно вышел.

Нацепив свободную серую футболку и джинсы, подросток поспешил освободить помещение, которые веяло некоторым отчаянием и жутью.

Томонори пытался не встречаться ни с отцом, ни с матерью, ибо настрой сегодняшнего дня того явно не просил, иначе все могло сблизиться к "катастрофе".

Последний год отношения были напряженными: мама упрекала в каждом движении сына, он в то время дерзил каждый час, обязательно задев за живое. Напуганное с тенью обиды, лицо матери вызывали отрадные чувства во внутренней тьме подростка. Но слез женщина не проливала, точно на зло сыну, дабы тот разрывался от гнева, что не сумел довести ее до крайности. Она отмахивалась и покидала комнату. Оставляла после себя до сих пор тяжёлую атмосферу и заставляла давится им сына. Эти двое совершенно не думали об остальных.

Спустившись по лестнице, Томонори прошел дальше в коридор

— Томонори? — окликнула сына мама.

Вилкинсон остановился. Глубоко вздохнув и, понимая что ей от него нужно, он на пятках развернулся к матери.
Женщина махнула к себе рукой.
Безо всяких мыслей в голове шатен двинулся в ее сторону.

Франческа вмиг обняла мальчишку за плечи. От удивления, вместе с тем же от неприязни подросток поперхнулся, оцепенев, точно мраморная статуя.

Томонори слегка отпрянул от нее, отвел взгляд, что-то неразборчивое шепнув.

Мама улыбнулась в ответ и, потрепав сына по волосам, сказала:
— Все еще злишься на меня, сынок?

Больше всего он желал не разговаривать с ней и уж тем более не смотреть в эти изумрудные глаза. Но поскольку эта женщина являлась матерью юнца и она - хоть и выносит ему нервы - все же порой помогала ему, он посчитал, что находится в долгу, от того должен проявить терпение.

Только знать бы ему, что этот "долг" никогда не отплатить.

Однако, чтобы не усугублять и так закаленную ситуацию, Томонори попытался улыбнуться.

— Мам, я не злюсь. Наверное, нам всем нужно немного отдохнуть. Этот переезд все-таки подействовал на нас, так что, предлагаю, просто забыть эту мелкую ссору! — Вилкинсон поднял руки вверх и слегка покивал головой.

В эти же секунды сына заключили в жаркие и крепкие объятья.
Томонори ничего не оставалось делать, кроме как ответить ей.

Они не могут общаться. Не умеют разговаривать, и, если на то пошло, поддерживать друг друга в чем-то тоже не могут. В чем они схожи с ней, так это ссоры и скандалы, что вспыхивают ежеминутно. Даже сейчас они ненавидят друг друга, но стараются выстроить по кирпичикам маленький домик на краю великолепного королевства, где ненависть приятно пробирается во внутрь сознания. А домик, он должен быть отдельным миром, в котором гнев и сужденья падут и уступят место пониманию и согласию. По крайней мере они надеялись на это.

Томонори направился в гараж, который находился чуть ли не на заднем дворе. От усталости, он со злости совсем не понимал, как можно было расположить его там, начиная придираться ко всему.

Через минут десять тин стоял около красных роль ставен, рассматривая его облицовку. Он ничем не отличался и даже особо не выделялся от остальных: гараж выстроен из красных кирпичей, покрытые легкими трещинами, крышу устилали коричневые черепицы, на которых сидели несколько белых голубей, дорожка вымощена белыми плитами, откуда виднелись мелкие заросли зеленой травы.

Хмыкнув, Томонори подошел вперед. Около входа стоял мальчишеский спортивный велосипед черно-красного цвета. Его уже успели вывести. Кажется, подросток никогда не забудет с каким скандалом был куплен этот транспорт. Порой интересно подумать, какие бы лица скорчили родители, узнав об его желании приобрести квадроцикл. Аж мурашки по коже от одной только мысли. Он взял велосипед и поехал по газону, прекрасно зная, что мама его убьет...

Шатен проезжал еще одну оживленную улицу, где люди смеялись во весь голос, из-за чего их смех прорывался даже сквозь наушники.

Теплый ветерок дул в лицо, челка его разлеталась в разные стороны, а футболка давно раздувалась в воздухе, словно парашют. Небо начинало выстилаться оранжевыми пятнами, смешанные с окраской нежно-розового; солнце потихоньку оседало на горизонте, спрятав половину своей окружности.

Наверное, он бы ни за что не остановился и продолжил непринужденную поездку по городку, если бы ленивый взгляд не остановился на внушительном сборище байкеров, под предводительством еще двух машин, явно предназначенных для гонок, уличных гонок. Люди прижались к домишкам и магазинчикам, растопырив круглые глаза; они внимательно следили за гонщиками, которые пока ездили совсем медленно, не снимая шлемов. Подобное показалось ему странным, особенно, когда кто-то громко стал выкрикивать слова в поддержку байкерам. Местные гонщики, подумал он. Люди скоротечно оживились, сменив робеющие выражение лиц на безумные.

Томонори на миг ощутил укор. Ему хотелось сию минуту сменить свой велосипед на какой-нибудь мотоцикл и прильнуть к этой шумной, наводящую неописуемый адреналин, банде. Он проехал вперед вереницы, не спуская глаз с них. Едва лишь Вилкинсон решил остановится, как впереди оказались дети, и подросток непроизвольно свернул на дорогу. Послышался громкий лязг тормозов, после чего перед самим тином в шаге от него затормозил байкер, что-то неразборчивое пробурчав сквозь синий шлем. Люди охали и вскрикивали, но их внимание незаметно перешло на остальных , оставив подростка; улыбка засияла как ни в чем не бывало.

Сердце пропустило удар, ладошки вспотели. Томонори уловив на себе взгляды полные непонимания и презрения, так и говорящие с хохотом, ради чего сотворил эту выходку подросток. Внутри горело алым пламенем, дрожью и румянцем показывая душевное буйство парня, которое в мгновение ока исчезло перед лицами, выражавшими брезгливость. Он понимал, что что-то испортил, сокрушил и безнаказанным его не оставят.

— Какого черта творишь, парень?

Байкер второпях снял шлем, осуждено глянув в сторону Томонори. Большие карие глаза детально изучали лицо испуганного подростка, брови напряглись и припухлые  губы нервно сжались. Шатен сглотнул.

Приятное и красивое лицо парня не наводило страха, как бы тот не старался казаться досадным и нервным. Напряженно поджатая челюсть, точечным изгибом линии окантовала скулы до самых губ.

Томонори спокойно выдохнул, наконец твердо встав у велосипеда; голос парня смертью не угрожало.

К ним подъехали еще двое мотоциклистов, но снимать шлемы они не собирались, как и отвлекаться на остальных.

— Кори, брось, — приказал тот, что стоял справа от байкера, который уже надевал головной убор.

— Эй, приятель, дай проехать. Времени в обрез! — задорно просил второй.

Томонори кивнул и хотел было уже отойти, как услышал звук полицейских сирен за спинами кучки байкеров. Подобный звук никогда не оповещал о хорошем. По крайней мере это чувство выработал в себе подросток живя в Ньюпорте, где полицейские ловили тебя, растерянного, в самом потайном уголке города, где ты так и не сумел спрятаться от лишних, испытующих глаз.

Дыхание перехватило и он, собрав все силы, громко, пытаясь перекричать музыку, что играла в машинах, сказал:

— Легавые!

Сигнал тревоги был услышан и через считанные секунды улицы наполнились дымкой пыли и газа, что вздымалась из-под гоночных колес байкеров и машин, которые словно играючи соперничали между собой. Пространство наполнилось звуками тормозов и лязгами шин, натирающимися о уже почерневший асфальт. Полицейские автомобили поспели совсем поздно, но, по-видимому, останавливаться не собирались. Они продолжали следовать за теми, кого след уже простыл...

Новая, возрастающая энергия в желчном Томонори вдруг пошатнулась, затем рухнула вовсе. Эта маленькая сцена не на шутку взбодрила его, заставляя мёртвым глазам забегать в новизне и нежданности, но стоило им исчезнуть из горизонта, как опять цвет обыденности принял мутный окрас.

Вместе с тем, что за цирк происходил минуту назад подросток понять не мог, от того взгляд продолжал прожигать уже почти безлюдную дорогу.

— Ты чего выскочил вперед?

Томонори обернулся.

Прелестная девчушка с белыми волосами и с велосипедом под рукой звонко смеялась, медленно подходя к нему. Нежно-зеленые глаза, белокурые волосы, бледный оттенок кожи, и вся это прелесть на фоне заката. Слишком ненаглядная.

— Я нечаянно, — сухо проговорил Томонори, озираясь по сторонам.

Девчушка подошла со своим нежно-розовым велосипедом к тину, который все продолжал думать о байкерах хмурым, немного отталкивающим лицом. Но незнакомку это не остановило.

— Удивлён? — все улыбаясь, поинтересовалась блондинка.

Томонори вывел голос из раздумий. Первые секунды он подумал, что ему послышалось. Но вопросительное выражение лица девушки пренебрегло с промелькнувшем предположением. Вилкинсон уставился на нее, в то время, как она осматривала его с ног до головы.

— Что, так заметно? — выдохнул шатен.

— Будь ты местный, не стоял бы с таким лицом, — кивнула незнакомка в сторону опустевшей улицы.

Подросток вновь нахмурился:

— Они часто здесь ошиваются?

— Нет. Обычно их визит склоняется к двенадцати ночи. Так что, сегодняшний день и меня удивил.

Томонори покивал, мысленно возвращаясь к ним. Веселым и наглым, повергнувшим себя в опасность. Нецеремонные выходки являлись частью качества характера подростка. Быть может, подобных людей пруд пруди, но настоящих, которые впрямь могли разбить окна в Белом Доме пока не насчитывалось. Любое движение, считавшееся актом опасности в обществе, были, точно медом намазаны, для Томонори. Сейчас злоба переходила на полицейских: они разорвали красную нить.

— Меня Элис зовут.

Милая девушка протянула свою хрупкую ручонку, бледную, словно мел, в знак приветствия. Томонори как зачарованный смотрел на руку.

Он давно подметил, что девушка была худенькой, но редкостные мелочи для таких худых как она, а то есть пухленькие щечки, которые имела эта девушка, привлекали его. Тонкие ключицы выглядывали из-под голубой блузки, а светлые джинсы облегали ровные тощие ножки. Она была красива и эта худоба лишь приукрашивала ее.
Томонори взял ее руку и пожал ее, мысленно удивившись теплотой ее кожи: вечерело и холодок все же брал вверх над городом.

— Томонори.

— Учитывая, что ты приезжий, может, пройдемся до парка. Он совсем недалеко.

Смелость белокурой изумляло Томонори. Его общение с людьми было равно с тем, как тот разговаривал с матерью: огрызался, игнорировал вопросы и многое то, что могло раздосадовать человека, находящегося рядом с ним.

— Даже не знаю... впрочем-то, можно. Поехали.

Ребята уселись за велосипеды и помчались к небольшому парку, что расположился за кварталом, почти у самой набережной.
Место было тихое, уютное. Многообразие зелени, цветов и замысловатых фонтанов воодушевляли подростка. Кроны деревьев переплелись между собой, и блеклый свет огненного солнца мутным окрасом пробивался сквозь жухлую листву, будто бы чернильными пятнами оседая на дорожке. Лёгкий, немного взволнованный разговор двух подростков, аккуратно касающихся тех или иных тем, был схож с журчанием воды фонтана. Вскоре засверкали фонари.

Томонори за время диалога заметил многогранную личность собеседницы. О чем бы тот не затевал говорить, девушка тут же поддерживала разговор восклицаниями или многозначительными улыбками. Вилкинсон в свою очередь удосужился лишь несколько раз улыбнуться, чувствуя, что девочке в тягость выражать одной взаимною симпатию обоих.

— Так значит, рисуешь арты? — переспросил Томонори, шагая точно по красным плитам.

— Да! — живо ответила она. —Пока, правда, получается не то чтобы хорошо... но я стараюсь, — понизила голос. — А ты чем-то интересуешься?

Подростка на несколько секунд озадачил вопрос. Он повел бровей, переминаясь с ноги на ногу, все пытаясь найти что-то подобающее в голове.

— Нет, наверно, — неуверенно ответил тин.

— Как? Совсем ничем?

— Футбол, —вслух произнес Вилкинсон. — Ну, в футбол играл в старой школе.

— Ух ты! Американским, пожалуй?

— Нет, — выдохнул он. — Стокер.

Время прощаться подоспело и подростки не побоялись пообещать о скорой встрече. Когда розовый велосипед отдалялся, а локоны белоснежных волос затерялись в сумерках, Томонори почувствовал какое-то покалывание в области груди. Исказившись в лице и приложив руку к сердцу, которое выбилось из такта, он неосознанно прошептал:

— Элис... Элис... Кажется, я...