— Он недееспособен, поймите же это, наконец! — кричат откуда-то справа.

Голос такой знакомый, что руки содрогаются, и он мычит.

— Вы являетесь его психологом! — громогласно отвечает кто-то спереди. — Так какого черта, спрашиваю я вас, вы, мистер Вайт, позволили такому неуравновешенному подростку посещать школу? Почему не оповестили об этом полицию?

— В том-то и дело, что с подростком все было хорошо. Он шел на поправку!

— Значит, мы имеем полное право обвинить его и приговорить к смертной казни!

— Нет, сэр! Не имеете, и я вам этого не позволю!

Томонори вскочил с кровати, упав на пол. По лицу скатывался пот, крупными каплями спадая на деревянную поверхность. Он встал на четвереньки, шумно выдыхая. Руки до сих пор тряслись после кошмара, длинные пальцы скользили по полу, утирая крупицы разгорячённого пота.

" Что ты сделал с моим сыном?!".

Он встал на ноги, озираясь по сторонам с широко раскрытыми глазами. Палата.

" Ненавижу тебя, монстр! ".

— Что это?.. — он подошёл к пустующей кровати, залез на нее и пополз к стене.

Томонори смотрел на кривой, неразборчивый почерк.
Руки бродили по холодной стене, известка пачкала подушечки пальцев, она сыпалась вниз, пока он вычерчивал эскизы по избороздившей поверхности.

Его передернуло: быстро встав с кровати, он подбежал к окну. Карие глаза отражали головки елей, хмурое небо и отвратные решетки, что давили на все естество, заставляя принять тот факт, что отныне он узник собственного эго.

Он встал на носочки, схватился одной рукой за железную преграду, другую же попытался высунуть наружу. Но она не проходила. Только пальцы ощущали холодок осеннего утра. Он чувствовал, как ветер игрался и, словно нить, нанизывался на бледно-розовые пальцы.

Слезы скатились по щекам. Он упал, вцепился дрожащими руками за голову, выдав глухой стон и, качнувшись вперёд, выкрикнул:

— Мартин!

  Шэмингвэй стоял у окна, правой рукой держа подбородок, а второй сжимая очки. Взгляд, сосредоточенный на серых стенах, отделявших больницу от окружающего мира, все сильнее наполнялся яростью. Белая рубашка под серым жилетом все плотнее сжималась на теле мужчины под напором нервов и злобы. Очки хрустнули в ладони: оправа зацепилась за кожу. Доктор внезапно бросил сломанные стёклышки в дальний угол кабинета, испуская нервный выдох. Он зацепился за карманы, поникнув головой.

Все ночи и дни были наполнены этим подлецом, которого давно пора бы уже забыть, как неизлечимо больного. Но коварный взгляд парня, улыбка, смех, который буквально втаптывал в грязь все достоинство как Шэмингвэя, так и остальных пациентов и работников, чудились ему постоянно, даже когда мужчина чистил зубы перед сном или смотрел телевизор до позднего часа, лишь бы не слышать и не думать об Эриннии.

Эринний.

Это весь смысл жизни доктора, от которого он желает избавиться.

Он накинул халат, закрыл жалюзи на окнах и, взяв ключи и историю болезни пациентов, пошел в сторону выхода.

Дверь перед его носом открылась, только он прикоснулся к ручке. Перед ним стоял психиатр из соседнего отделения, что расположился на втором этаже. Высокий и крепкий мужчина со шрамом на шее, бесцеремонно вошёл в кабинет, стянув с себя куртку, в которой прошел все отделение.

Шэмингвэй закатил глаза, повернувшись к коллеге, что уже успел сесть за рабочий стол.

— Чего тебе, Дональд? — подошёл к нему Симон, засунув руки в карманы халата.

Дональд натянуто улыбнулся.

— Вот только не делай вид, что не знаешь, зачем я здесь.

— Мне бы очень хотелось узнать, зачем ты здесь.

Психиатр быстро поставил руки на стол, заключив пальцы в замок. Он ухмыльнулся, осмотрев мужчину.

— Прошёл слушок, что твой безбашенный гостил с пациентами. Что скажешь, Симон? Захотелось работку новую подыскать, раз психопатов на слабых людей пускаешь? Мне, конечно же, абсолютно плевать. Ты прекрасно знаешь о моих планах на твоего мальчика.

— Эринний – самый обыкновенный пациент со своими отклонениями, от которых я его лечу.

— И самое интересное то, что он не набросился на персонал, как делал это обычно. Разве не считаешь это, ну... странным, что ли.

— Дональд, — Шэмингвэй прислонился к мужчине, опершись руками о стол. — Он мой больной. И ты не имеешь никакого права интересоваться им, исходя из корыстных целей.

Дональд исподлобья глядел на коллегу, в голове обливая самыми низкими и мерзкими словами и анафемами. Настырность мужчины не на шутку выводило из себя, но проработав с Симоном на протяжении четырех лет, он безупречно выработал в себе все искусство хитрости, которое всегда шло ему на руку.

— Он изолирован, помнишь? Такой псих, как твой Эринний, никогда в жизни не сможет трезво мыслить. И никогда не поймёт, зачем существует вообще. Не легче ли избавиться как можно скорее? Ты думаешь, ты здесь самый умный, да?

— Ничего подобного! Я всего лишь хочу помочь ему, и знаешь что? Он уже трезво мыслит.

— Во всяком случае, мне по колено, — фыркнул Дональд, встав и пройдя к выходу. — Я, в отличие от тебя, смотрю правде в глаза: он непоправим. Он так и сдохнет, вечно кидаясь на санитаров и врачей, а меня это радует. Скоро Эринний окажется у меня в руках и, клянусь, ты каждый день будешь слышать его крики и стоны. Я давно мечтаю, чтобы это исчадие ада прочувствовало всю ту боль, которую причиняет каждому встречному.

— Кто здесь исчадие ада, ещё стоит посмотреть.

Металлические двери вновь со звяканьем открылись, впуская в меланхоличное пространство, наполненное слезами утраты и непонимания, двух санитаров.

Томонори обернулся к ним, крепко закрывая рот рукой. Обезумевшие глаза хаотично осматривали мужчин, что медленно приближались к нему: убитому и продрогшему. Один из них, как и прежде, держал в руках наручники. Они наводили страх, воспоминание, такое мутное, что трудно было понять, с чем связаны эти "кольца" с его прошлым, которое с каждой минутой быстрее переходило из реальности в ложь.

Томонори выставил руки вперёд, встав.

— Послушайте, пожалуйста, — быстро затараторил подросток, пятясь к стене. — Послушайте, я... я не тот за кого вы меня принимаете, — он наивно улыбнулся. — Мартин. Мне нужен Мартин. Знаете его?..  Это мой младший брат, его зовут Мартин. Пожалуйста, позовите его. Он вам все объяснит! Я не Эринний, мать вашу! Меня зовут Томонори Вилкинсон! Слышите, вы все перепутали!

Один из санитаров, что-то приговаривая, попытался дотянуться до подростка, что соприкоснулся со стенкой, от чего все тело вздрогнуло. Томонори накинулся на него. Оттолкнув мужчину, он побежал в сторону дверей, уверяя, что его перепутали. Уже добежав до порога, его схватили за руку, потащив назад.

— Опять за свое, придурок! — крикнул один из санитаров, ударив подростка.

Он попытался встать и хотя бы доползти до выхода, крича:
— Я Томонори Вилкинсон! Томонори!

Его потащили обратно к себе. Заломив руки за спину, Томонори с грохотом и криками уложили на кровать, увертываясь от ударов ног. Они пристегнули его за спинку кровати, вновь врезав по лицу, после чего Томонори окончательно потерял всякие силы.

— Ты наказан, Эринний, — крикнули ему с порога. — Теперь просидишь в своей норе до самого вечера!

Внутри в последний раз что-то хрустнуло, проливаясь горячей кровью, с разрядом полной пустоты проникаясь во все клетки. Он заплакал. Горячие слезы потекли по впалым щекам, скатываясь с подбородка. Подросток откинул голову назад, дёргая рукой со всей силы, которых больше не было. Он выдавал стоны, скрежетал зубами, но усердно продолжал досаждать онемевшую конечность.

— Я не Эринний, — всхлипнул он, шмыгая носом. Лицо Томонори покрылось красными пятнами, губы налились кровью, слезы продолжали течь, прожигая кожу до самого основания.

— Я не Эринний! Марти-ин!