༄༄༄

Я не знаю, откуда в Ло столько слёз — наверное, они копились столетиями.

Как опыт.

Сила.

И отчаяние.

Моя рубашка спереди уже пропиталась влагой насквозь и прилипла к груди, когда Лореттовы всхлипы наконец-то стихают. Плечи куратора перестают содрогаться, дыхание становится тихим, едва уловимым — не успокоившимся, скорее исстрадавшимся до бессилия. Ло могущественнее меня в магии и физически ничуть не слабее обычно, но в этот самый момент куратор ощущается как опустевшая оболочка, развалившаяся у меня на коленях. Угасшая звезда, чья душа унеслась куда-то далеко-далеко, но так и не смогла оторваться от тела, поэтому от неё к этому телу тянется тончайшая шёлковая нить, которую можно оборвать одним взмахом.

Может, Ло всё ещё ждёт, что я её оборву. Отпущу. Подарю шанс вернуться домой, что стоит теперь на том свете... Но куратор выбрал не того Монтехо для своей цели.

Как выяснилось, я не умею даже ненавидеть.

Только любить.

Поэтому обнимаю.

И Тэйен ничего не говорит, не порывается встать или отстраниться, помириться или поссориться, так что мы продолжаем сидеть в робких полуобъятиях, в тишине, посреди тёмного зала как на каком-то бескрайнем мглистом болоте. Мне холодно, но от Ло веет таким неудержимым жаром, что пока спина зябнет, в груди тесно.

Так проходит минута.

Час.

Почти вся ночь.

Закат давно угас, белая луна перекатилась по небу, и безжизненно-сизый рассвет маячит где-то за краем неба. Его свет просачивается в узкое окошко под потолком и смешивается с отблеском едва живого жёлтого фонаря, оставшегося валяться далеко в углу. Их странное свечение, серо-золотистое, землисто-молочное, противоестественное и режущее мне взгляд, ползёт к нам, но добраться не может. Никто не может. Никто не знает, что произошло здесь сегодня, и никогда не узнает.

Лореттова боль останется со мной, но ни с кем другим. Я её сберегу, так будет честно.

— Я не знаю, что нужно, чтобы стать добром, — внезапно говорит Лоретто осипшим, сорванным после стонов и криков голосом, выходя из своего отрешённого транса.

Перестав поглаживать Ло по плечу, я опускаю глаза. Тэйен сидит онемело, привалившись виском к моей груди, взгляд устремлён куда-то во тьму. Слёзы на лице высохли, но оставшиеся от них полосы по новой размазали кровь по щекам, отчего куратор выглядит вдвойне побитым. Глаза покраснели, синяк вокруг левого века распух, губы потрескались.

— Стать добром? — переспрашиваю я, вполголоса, опасаясь спугнуть и тишину, и Лоретто.

Шмыгнув носом, Ло слабо кивает.

— Ты сказал, чтобы победить зло, приходится им стать. И у меня же вышло низвергнуть Монтехо, так? Значит, я зло.

— А ещё я сказал, что зла не существует. Что зло есть добро, которое не научилось себя выражать. Я вообще много чего говорю, трепаться люблю.

Ло не смеётся, даже не отзывается. И с запозданием я понимаю, что слово «люблю» заставляет Ло снова напрячься. Как пощёчина, это слово из моих уст теперь жалит куратора, загоняет в капкан, лишает свободы воли. Тэйен не может от меня отказаться, если я сам не ухожу, но и отречься от всего, на что было потрачено четыре столетия, ради меня тоже не так-то просто.

— Ты не считаешь себя добром? — пытаюсь завести разговор опять я, переживая, что Ло заново впадёт в ступор.

Лоретто долго молчит, однако медленно и опять расслабляется. Начинает задумчиво водить пальцем по моему колену, выводя знак бесконечности.

— Будь я добром, моя душа уже давно бы заслужила место на том свете. — Говорит в конечном итоге Ло бесстрастной интонацией, которая не подразумевает ни дискуссии, ни ответа.

«А что, если что-то доброе ещё ждёт тебя на этом свете, Лоло? Неужели моя любовь совсем не годится на причину тут задержаться?» — я не спрашиваю. Не понимаю, вдохновят ли мои слова или запугают. В конце концов, если сейчас куратор внешне спокоен, это вовсе не означает, что худшие эмоции — худшие решения — позади. Нет, лишь выражать их сил не осталось.

Ещё несколько минут проходят в безмолвии. Наверное, славно. Этот безнадёжный покой — лучшее, чего мы заслужили за всё то, что натворили.

Однако и безнадёжный покой не длится вечно.

За дверью зала раздаются шаги. Ло не обращает на них внимания, снова мыслями погрузившись во что-то, а вот я настораживаюсь. Ничего хорошего больше не жду.

Дверь отворяется.

Где-то неподалёку в коридоре, очевидно, тоже стоит фонарь, причём яркий, потому что свет заставляет меня сощуриться. Подсвеченная сзади, тёмная фигура новоприбывшего замирает в дверном проёме, и я не сразу понимаю, кому принадлежит широкоплечий силуэт. «Кайл?» — моя первая мысль, и мышцы встревоженно завязываются узлами. Я обнимаю Ло крепче, готовый заслонить и защитить. Если брат понял, что я улизнул из дома, и пришёл снова меня спасать... Лоретто ведь только поблагодарит сейчас, если выстрелят.

Однако почти сразу же я замечаю в руках у вошедшего кулёк с едой и три полевых ромашки, не пистолет. «Кайл бы не стал заморачиваться походом на склад среди ночи, чтобы накормить пленников лично. Тем более не притащил бы цветы. Или это отрава?»

Лоретто тем временем лишь вяло поднимает голову на гостя.

Вошедший какое-то время стоит неподвижно, будто смущённо, медля. А когда наконец делает шаг вперёд, разглядывает нас в ответ, словно глазам не веря, не понимая, почему заключённых двое. Свет восхода проливается на его лицо, обрамлённое растрёпанными рыжими прядями.

— Йен? — Не Кайл. Но моё беспокойство лишь нарастает. Я сильнее сжимаю руки на Лореттовой талии. Брат Гвен, которая ещё недавно пыталась убить Ло, тоже не тот, кого я рад видеть. Гвен схлопотала пулю в плечо из-за нас с Лоретто, так что вряд ли встреча с её близнецом сейчас сулит что-то хорошее.

«Он пришёл мстить?»

И что сверхспособность у него появляться всегда так не вовремя?

Йен не двигается. Он не в форме тик'альского стража, но всё равно мускулы рельефно виднеются под одеждой, особенно когда его руки стискивают кулёк с едой, и вены выступают отчётливее на тыльной стороне ладоней. Йен таращится на нас то ли изумлённо, то ли испуганно... то ли огорчённо. Не знаю, чего он ожидал, но заплаканное лицо Первокровной в Монтеховских объятиях явно не рассматривались как потенциальный вариант.

— Что ты здесь делаешь, Йен? — спрашиваю я, мрачнея, когда он продолжает немо пялиться. Ощущение, что он кинется душить нас, и я не успею подгадать этот момент и отбиться.

Но в ответ Йен лишь пробегает взглядом по Лореттовой осанке, с очевидным доверим прильнувшей ко мне. По моим рукам, поддерживающим Лореттовы бёдра с гораздо большей заботой, чем того требует этик ученика и учителя... Правда нехотя доходит до Йена, и на очерченном тенями лице Селёдкоухого проступает возмущение.

До того как я успею вновь заговорить, кулёк с едой одним швырком отправляется в полёт. Чудом не долетев до моего лба, содержимое рассыпается, усеивая пол рядом с нами ошмётками ветчины и хлеба.

Не говоря ни слова, Йен роняет ромашки под ноги, разворачивается, топча цветы, и тяжёлой походкой отправляется прочь, даже не удосуживаясь прикрыть за собой дверь.

Страх зажигается в моём сердце. «Йена кто-то подослал? Мой брат, Гвен, Марисела?.. Он собирался убить Ло или всё-таки... приголубить? Однако в любом случае, если он сейчас пойдёт и из шока или ревности раструбит всем, что видел нас вместе — или того хуже, вернётся с подмогой, — покоя нам вновь не будет».

Я карабкаюсь на ноги. Ло отпускает меня без сопротивления, но тут же поднимает глаза и смотрит на меня каким-то затуманенным, измождённым взглядом, полным тоски. Так, будто я уже заявил, что тоже ухожу и не собираюсь вернуться.

— Он никому не скажет... — начинает было Ло.

— Пять минут, — обещаю я, возбудившись. — Я скоро.

Лоретто моргает.

— Жди тут! — уже развернувшись, бросаю я, хотя и так ясно, что в целом мире для Ло сейчас нет другого приюта.

༄༄༄

Когда я выбегаю в коридор, там уже пусто. Новенький фонарь стоит на покрытом плесенью табурете у стены на полпути к выходу, его отблески отражаются на сыром полу, на котором местами в грязи ещё видно следы ботинок Йена. Не раздумывая, я отправлюсь по ним.

На улице зябко. Предрассветный воздух, густой и морозный, щиплет мою разбитую губу и забирается под рубашку, вмиг охлаждая недосохшие Лореттовы слёзы и покрывая меня мурашками. Поёжившись, пожалев, что не подхватил по дороге с пола куртку, я быстро оглядываю протоптанную лужайку у склада и заросли. Нахожу пацанёнка-тюремщика завернувшимся в плед под кустом. Селёдкоухий же идёт прочь, в сторону города.

— Йен! Стой! — кричу я, проходя мимо пацана, который подскакивает от моего голоса и провожает меня зашуганным взглядом.

Йен меня игнорирует.

Я игнорирую пацана.

— Стой, я говорю, Йен! — рявкаю я, широкими шагами его догоняя. — Кто тебя подослал? Кайл? Если ты растреплешь о том, что видел, даже не мечтай, что он поверит! — Мой голос разносится по тёмным кустам угрожающим шелестом. — Или ты сам пришёл, как только Гвен задремала?

Вздрогнув, Йен останавливается. Не дойдя до него всего пару шагов, я тоже замедляюсь. Вижу, как Йен дёрганно перебирает пальцами воздух, прежде чем развернуться.

— Расскажешь кому-то, что вообще я был здесь, — добавляю я тише, — будешь объяснять и то, зачем сам притащился к шаману посреди ночи с цветами. Ты всё ещё влюблён в Лоретто, не так ли?

Отчего-то Йен со мной даже не пререкается. Он лишь вновь смотрит на меня с каким-то обречённым замешательством на веснушчатом лице, и я понимаю, что куратор как всегда не ошибся. Йен никому ничего не скажет. И не потому, что влюблённость в Ло — наша общая тайна. Нет, Йен будет молчать, потому что напуган увиденным.

— Ты псих, — только и говорит он.

— Я? В нашей последней беседе ты обозвал Лоретто мразью, помог моему брату заковать Ло в кандалы, а теперь в самый уязвимый момент припёрся к моему куратору на свиданку!

— Потому что я проклят, Елисей! Мы оба прокляты этим шаманом!

Покачав головой, Йен глядит на меня с неподдельной мольбой в глазах.

— Ты что, не смекаешь? — продолжает он, когда я выгибаю на него бровь. — Гвен была права, шаманы нас всегда переигрывают! Конечно, я влюблён в Лоретто. И ты влюблён, как оказалось. И будут влюблены все, кого эта аурокровка пальцем поманит. Нами играют, это магия, мы бессильны против неё! Я не хотел приходить сюда, не хотел... Но что-то меня повлекло. Проклятие.

На сей раз замешательство наполняет меня, пустой желудок сводит. Я смотрю на Йена, который с искренним испугом, оторопью, надеждой пялится на меня. Он думает... его околдовали? Это его оправдание? «Знал бы он, что колдовать сегодня тут могу только я. А все Лореттовы чары, даже будь они наложены заранее и долговечны, не работают, пока на Лоретто ошейник...»

От этой мысли меня вдруг берет смех. Я хихикаю, и впрямь как последний псих, даваясь своим голосом где-то в сведённом желудке. Лореттова истерика, Кайлова злость, Йеново недоумение... всё смешивается в моей голове калейдоскопом. Чёрное и белое поменялось местами; я живу в мире, где правда скрывает ложь, а ложь правду. Как не смеяться? Незачем искать смысл в жизни, ведь его просто нет, мы придумали всё сами!

Йен никнет.

— Лоретто тебя убьёт, как только он... Первокровная использует тебя, чтобы снова вырваться на свободу, — напирает он. Почти упрашивает. — Она тебя соблазнила ради личной выгоды, Елисей, как поступает всегда любой шаман. Кайл сказал, колдуны бездушны, они ничего не чувствуют, а значит...

Насмеявшись вдоволь, я промокаю рукавом кровоточащую губу. Прислушиваюсь, чтобы удостовериться, что Ло не попытается без меня сделать глупость, выйти и напроситься на пулю тюремщика. Озираюсь по сторонам, убеждаясь, что на дороге мы с Йеном до сих пор одни. И подхожу к Йену ближе. Он не выше меня, так что выходит у меня даже с вызовом, когда я заглядываю ему прямо в глаза.

— Ты влюбился в Ло не из-за магии, Йен, — говорю я, понижая голос. — А как раз-таки наоборот, из-за того, что мой куратор — единственный, кто никогда тебя не использовал. Моему брату от тебя нужно лишь поклонение, а Гвен тебя ни во что не ставит, называя имбецилом во всеуслышание. Кого тебе любить? Их? Или у тебя есть кто-то другой на примете? Нет, ты целыми днями торчишь на службе, где о тебя вытирают ноги командиры, а дома кроме остервенелой сестры тебя никто и не ждёт. Зато Лоретто отлично подходит для сладкого воздыхания. Симпатичное, кроткое, задумчивое лицо, которое ты увидел пару раз мельком и наделил в своих мечтах всеми заманчивыми чертами. Которое лишь подогрело твой интерес, согласившись с тобой на спарринг, хотя другие аурокровки таких, как ты, даже приветствием не удостоят. И мой куратор, когда ты пришёл свататься, тебе честно сказал, не может дать тебе то, о чём ты мечтаешь, — не стал водить тебя за нос. Ты влюбился в уважение к себе, Йен. — «Как и я». — Не ври себе.

— Ты просто оправдываешь магию, Елисей. Так это и работает поначалу, сводит с ума, а потом...

— С ума сводишь сейчас меня ты! Бесишь! — топаю я, рассердившись.

Йен продолжает упрямо трясти передо мной своей рыжей гривой:

— Нас заколдовали. Нам конец. Мы...

Но я отлично знаю, как бороться с упрямством. Сам такой. Я вскидываю левую руку. Сердитое умиротворение — чувство диковинное. В мыслях всё пылает весь день и всю ночь, но глубоко-глубоко в душе мне спокойно. Будто какой-то крошечный ключик отворил давно забытый сундук, а внутри моё сердце. Я переживаю за Ло, у меня всё тело в ссадинах ноет, я злюсь на весь мир... Но впервые в жизни я будто знаю, что на своём месте.

И этого достаточно, чтобы призвать ауру с лёгкостью вдоха.

Йен умолкает, когда на кончиках моих пальцев вспыхивают едва видимые, колышущиеся язычки чернильного, аурного пламени. Оно не жжёт кожу, не испускает свет и лишь наполняет пространство каким-то потусторонним присутствием, как беззвучное дуновение ветра. Как затаённое дыхание.

Уставившись на ауру на моей руке, ауру, которая взялась не пойми откуда и притом меня явно не обжигает, Йен трижды быстро моргает. Поднимает глаза на меня, снова опускает на пламя... И отшатывается от меня, как от прокажённого.

— Т-ты... — Он ахает. Замолкает. Пытается снова: — Ты... как... шаман? Но ты же брат Кайла... — Его взгляд задерживается на моей губе, на свежевыступившей на ней красной крови. У шаманов не бывает красной крови согласно всем бестолковым поверьям, а значит, я не демон в обличие Елисея.

— Не хочешь сейчас меня слушать, не надо, — говорю я, устав спорить. — Но ты никому ничего не расскажешь, потому что тебе никто не поверит. Потому что ты сам себе не веришь. Вот и всё твоё проклятие.

И пока Йен стоит как вкопанный, потеряв дар речи, я ухожу.

༄༄༄

Вернувшись к складу, я нахожу безымянного малолетнего стражника вновь сонно стерегущим дверь. Это мне теперь вдруг кажется очень странным. Там, в сумраке склада, рядом с Ло, в нашей нескончаемой беседе с признаниями и горем... жизнь словно остановилась, часть истории закончилась — для Ло уж точно, — а тут мир продолжает существовать. Йен ходит и что-то высматривает, пацан чего-то ждёт, дома у меня родные о чём-то по-прежнему мечтают, наверное...

Приметив меня, юный сторож вытягивается по струнке. Я хочу было скорее скрыться от него и всего мира вновь, но одна мысль заставляет меня замешкаться. Паренёк глазеет потерянно, испуганно, но верно на своём месте. Это напоминает мне меня, когда я впервые пробрался в Тик'аль воровать ауру по настоянию Кайла. Боялся до одури. Но шёл. Ради него. Ради желая доказать, что на что-то годен...

— Почему ты поддерживаешь моего брата? — спрашиваю я, встретив взгляд мальчишки. В его взъерошенных тёмных волосах торчат листья, запутавшиеся, пока он спал под кустом. — Почему веришь в то, что он говорит? Сидишь тут без сна на холоде всю ночь по его прихоти?

Мальчишка поджимает губы.

— Потому что ваш брат борется за правое дело?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Потому что ваш брат борется за правое дело, — повторяет. Но всё равно неуверенно, думая, видно, что я его проверяю. — Кайл защищает нас от злого колдовства... кто, если не он?

— Хм.

«Кто, если не он? Он тебе сам так сказал? Да кто угодно».

Но ведь и Кайл тоже никакой уж не герой, каким себя мнит, верно? Никакой не уникальный Монтехо. Просто он реже, чем я, сомневается в себе. Кричит громче всех, интереснее рассказывает свои сказки. И все ему верят. Если припомнить, не так уж много простокровок сегодня было на площади. Многие же, напротив, сторонились нас и запирали на замки двери, когда мы в крови возвращались домой.

А если так, то живут ненавистью и жаждут насилия далеко не все, и таких, как Арьана, которая готова любить колдуна, в Кабракане гораздо больше. «Просто Кайл кричит громче всех... Собирает своих преступников в кучку. Запугивает остальных, точно как Марисела... Это ли не магия тоже? И не из-за этой ли магии на самом деле наш мир вечно трещит по швам и люди, как Ло, теряют родных? Из-за чужих жестоких сказок, в которые кто-то верит».

Когда я так ничего больше и не говорю, отворачиваясь, чтобы уже отправиться обратно на склад, мальчишка вдруг делает шаг за мной следом. Когда я зыркаю через плечо, давая понять, что не нуждаюсь в компании, тот как-то виновато опускает голову.

— А вы... — бормочет он, косясь на мою одежду, — вы её... убили?

— Кого?

— Богиню Иш-Чель.

— С чего ты взял? — И только в этот миг догадываюсь, что я опять весь в крови. Весь. На подбородке пропитавшейся кровью пластырь. На рубахе опечатались кровавые слёзы Ло. Забинтованные ладони и подавно в грязи и багровых разводах. Сначала я сурово зашёл к богине, затем на неё орал, затем она истошно рыдала... Потом всё стихло. Йен пришёл и ушёл. Я вышел в крови.

Мне становится не по себе от этих мыслей. Я засовываю руки в карманы, находя в одном из них неожиданно для себя старые часы, которые вечно таскаю с собой, сжимаю их крепче, чтоб не дрожали руки. На меня накатывает новая злость. Я выгляжу как убийца, потому что теперь меня все отныне будут сравнивать с Кайлом, устроившим битву за трон! Он опять решил за меня судьбу! Пусть на мне нет ошейника, но на мне клеймо кровавого мятежа, и от него даже не отказаться.

— Нет, Иш-Чель никто не убивал, — говорю я в итоге сухо, отчего мальчишка только скептично кивает. Перед ним я чувствую себя каким-то слишком взрослым, и мне это не нравится. Интересно, он считает, что его накажут, если в его смену кого-то из пленённых шаманов убьют, или похвалят? Я похвалю? Поэтому он впустил Йена, вздумал, что мне нужна помощь? — Как тебя зовут?

— Том.

Я на секунду теряюсь. «Том? Шутишь?» Не шутит. Смотрит во все глаза. «Слишком много Томов в последнее время...» Что ж, значит, тоже судьба.

Подумав, не выдавая своих сомнений, я спрашиваю:

— А ты знаешь легенду о создании нашего мира, Том?

Тот качает головой.

— Согласно одной старинной легенде, из других бесчисленных реальностей в наш мир однажды забрели девять аурных духов. Каждый из этих духов стал богом-покровителем одного из даров человечеству: целительства, творчества, магии, огня, воды, земли, молний, маиса... До этого здесь не было ничего. Лишь одинокие, бесцельно блуждающие по пустыням люди, которые не рождались и не умирали. Знаешь, кто был девятым прибывшим духом? Иш-Чель. Она подарила нам воздух, базовый элемент, без которого остальные не работают. Так же, как воздух, связующий всех нас, Иш-Чель объединяла всех остальных богов, стала посредником между ними и людьми, покровителем дружбы. Без дружбы тоже ничего не работает, да? Поэтому Иш-Чель испокон веков следит за балансом между Светом и Тьмой, жизнью и смертью. Ведь что случится, если из мира исчезнет хоть один элемент? Даже Тьма?

— Будет светло?

— Мы ослепнем. Снова будем блуждать в пустоте, а потом погибнем, потому что мы давно не те, кто умеет блуждать без цели. Так что Иш-Чель убить нельзя, Том, ясно? Презирай шаманов сколько угодно, но это не отменяет их существования. Тронешь Иш-Чель, — «тронешь Ло», — нарушишь баланс. Умрёшь сам и обречёшь на смерть всех, кто тебе дорог. — «Это я тебе гарантирую». — Запомни и всем передай.

Сглотнув, Том кивает.

И отчасти удовлетворившись, я ухожу.

༄༄༄

Когда я возвращаюсь в зал сырого склада, куратор по-прежнему сидит посреди своей необъятной темницы — точно на том же месте, где был, когда я вышел. Кажется, даже не шелохнувшись, поджав ноги на один бок и упёршись руками в пол в том месте, где сидел я, — где были мои объятия, — Ло оцепенело глядит на открытую дверь в ожидании моего возвращения.

Как только я вхожу, на губах у Ло появляется облегчённая полуулыбка. Озаряет Лореттовы черты, но — тут же отчего-то меркнет.

Ло молча, с каким-то подбитым недоверием следит, как я перешагиваю растоптанные ромашки и хлеб, которые расшвырял Йен. Как пересекаю зал и беру куртку, а затем подхожу, сажусь напротив и натягиваю куртку на Лореттовы тонкие плечи. Тэйен не комментирует мой жест. Не шевелится. Смотрит на меня и будто не понимает, чего от меня ждать после возвращения.

Сизый, предвещающий дождь восход мало-помалу разбавляет сумрак зала через единственное окошко, но становится только унылее — может, в этом дело. В углу на другом конце помещения теперь видно что-то, похожее на крысиный скелет; на стенах вокруг размашистые разводы не то грязи, не то говна, не то потемневшей от времени крови; синяки под Лореттовыми опухшими глазами такие большие, что куратор сам на себя не похож. А вкупе с побледневшей кожей и потухшим взглядом Ло выглядит как своё собственное привидение.

Лишь увесистый серебряный ошейник на шее блестит всё так же надменно.

— Я поговорю с Кайлом сегодня, — начинаю я, прочистив горло, когда Ло так ничего и не спрашивает. — Если ты выйдешь из этой тюрьмы прямо сейчас, я даже не знаю, где тебя спрятать, Ло. Весь Кабракан ныне официально охотится на шаманов. А здесь тебя не тронут. Я сказал тюремщику, что тебя нельзя трогать. И как только я объясню Кайлу... не знаю что. Правду? Как только скажу, что я шаман, что я без тебя не могу, что тебя нельзя держать взаперти и...

— Нет.

Слово срывается с Лореттовых губ твёрдо и жестоко, почти с привычной дерзостью. Однако Лореттов взгляд в тот же миг опять наполняется влажным блеском. Чувства по-прежнему воюют в душе у Ло. Тэйеново сердце всё ещё разбито.

Неловким движением, явно причиняющим боль, Ло придвигается ближе и кладёт ладони мне на предплечье. Руки у Ло дрожат.

— Нет, Еля. Только не говори ничего никому... — шепчет Тэйен, опустив мокрые ресницы и уставившись на наше прикосновение. — Умоляю? Кайл не станет тебя слушать. Он тебя убьёт.

— Не убьёт. Я его любимый братик, Лоретто. И я не стану отныне спрашивать у него разрешения, я поставлю его перед фактом. Он разозлится, стукнет меня, может, а потом...

— Теперь ты рассуждаешь как Том.

Повисает молчание. Я смотрю на Ло сбито с толку, Ло не поднимает на меня взор.

— Но ты же сам сказал, что научил меня бороться за твои — наши — принципы, куратор, — возражаю я, пусть уверенность во мне и затухает. — В этом и был твой изначальный план, разве нет?

Ло стискивает моё предплечье крепче.

— Изначальный план не подразумевал, что ты выживешь или будешь жить долго, Еля. Уничтожить старый мир ещё не равно построить новый.

У меня нет контраргумента на сей счёт, на душе паршиво. «И что тогда нам делать теперь? Сдаться?»

Но сил нет сейчас даже думать, и мы так и остаёмся сидеть в тишине, пока неумолимый рассвет приближается. Как только это случится, мне придётся вернуться домой хоть ненадолго, иначе моё отсутствие родные заметят, а тогда их подозрения не сыграют в мою пользу, но я не готов оставить Ло. Румянец только-только начинает приливать к щекам куратора.

Чтобы не рушить скоротечную идиллию, потянуть время, я вытаскиваю карманные часы прадеда. «Нет, не прадеда. Его брата, как выяснилось. Тома».

Часы мне внезапно кажутся тяжелее, чем прежде. Словно в них заключена незримая сила, которую раньше я упускал. Поколебавшись, я поддеваю ногтем исцарапанную крышку часов и открываю. Стрелки на потемневшем циферблате, как обычно, стоят неподвижно. Механизм не работает.

Когда-то я мечтал поговорить с прадедом, чтоб узнать правду, спросить, почему часы сломаны, и получается поговорил — через Ло? Неожиданный способ исполнить желание.

И, наверное, я и впрямь исполнил. И не одно.

Я грезил быть сильным? Вот, теперь я обладаю магией, характером и каким-никаким, но закалившим меня, тяжким опытом. Я хотел покарать колдунов — покарал. Себя. Жаждал посадить своих заклятых врагов под замок — и сам оказался в ловушке своих предрассудков. Да, карма любит поиздеваться.

«Я свой злейший враг», — вот и вся правда. Мои желания — опаснее, чем любые злодеи. «И чтобы понять это, мне пришлось переломать весь свой мир».

Повертев часы в руках, я так и не нахожу в них ничего особенного помимо, разве что, пары новых зазубрин. Куратор сказал, что это аурные часы? Что работают от крови владельца?..

«От крови шамана...»

Лоретто продолжает с подозрительной осторожностью за мной наблюдать, ссутулившись рядом, когда я касаюсь пальцем своей разбитой губы, затем размазываю оставшуюся на нём каплю крови по задней крышке часов. В первый миг ничего не меняется, а потом что-то приглушённо щёлкает внутри механизма. Алая полоса моей крови будто бы впитывается в золотое покрытие, и до ушей доносится размеренный треск заводящихся шестерёнок.

Глянув на циферблат, я с приятным удивлением понимаю, что стрелки и впрямь поползли вперёд. И на внутренней стороне крышки следом проявляется какой-то узор. Слова. «Стихотворение?»

— Оцелованный аурой звёзд рождён под луной, — читаю, повернув к свету, — награждённый же шрамами...

— ...владеть будет тьмой, — заканчивает со мной Лоретто вполголоса.

— Знакомая рифма, Ло?

— Её придумала Такота. Моя вторая сестра.

— Откуда её стихи в часах Тома?

— В беседах за какао мы обсуждали семью. В моих рассказах могло проскользнуть что-то поэтичное в попытке избежать откровенности. Наверное, Тому понравилось. Он запомнил.

Я кошусь на куратора. Отказываясь встречать мой взгляд, Тэйен тут же устремляет глаза на тусклый свет, маячащий в окне за моей спиной.

— И что означают эти строчки? — уточняю я.

Лоретто пожимает плечами.

— Для каждого своё. В этом и суть.

Между нами в очередной раз повисает тишина. Обволакивает заброшенный зал неопределённостью. С одной стороны, неопределённость мне уже опостылела, с другой — есть в этой бесконечной сегодня, меланхоличной неподвижности что-то обнадёживающее. Предвещающее беду и дарующее передышку одновременно.

Всё рассматривая часы, неумелые завитки почерка Тома на потёртой крышке, я ловлю себя на том, что хочу улыбнуться. Всё давно переплелось, как эти завитки. Стрелки часов, аура, мой двоюродный прадед, стихи Лореттовой сестры... Сами того не подозревая, мы части одного механизма, верно?

А тогда с самого начала исход нашей истории не мог быть иным. Механизм не может работать иначе.

«Говорят, их всегда двое: победитель и проигравший, — написал я когда-то в сочинении. После того как во имя победы в школьной игре и ключи у директрисы украл, и колено в кровь расшиб, чтобы лишь поймать вымышленного негодяя... «Сжульничал». — Только вот кто тогда я? Если умудрился одновременно и осуществить, и разбить свою мечту вдребезги?»

Отныне я, кажется, знаю. Я победил, потому что пошатнул шаманскую власть, как всю жизнь и планировал, а мой куратор сломил душу Монтехо — как всю жизнь и планировал.

Однако в то же самое время мы оба и проиграли. Потому что, оказывается, вовсе не это нам было нужно. Мы сжульничали — обманули сами себя. Только вот как в часах любая деталь бесполезна без всех остальных, так и наши поступки не могут не влечь за собой другие. Результаты решений иногда настигают нас лишь спустя дни, годы, поколения... И ясно, куда они приведут, становится совсем не сразу. Только когда кто-то шепнёт на ухо и подскажет, что часы заводятся пролитой кровью, тайны раскрываются проговорёнными вслух словами, сердца оживают от признаний в любви...

«Для каждого своё. В этом и суть».

Кайл мечтал о власти и её получил — власть над нынешним хаосом в анклаве ему в награду. Марисела технически всё ещё на троне, во дворце, а не рабстве, от которого так стремилась избавиться с малых лет. Йен почувствовал, каково это — когда уважают, хотя пока и не понял, что с этим делать. Джая хотела сохранить мир и наверняка сейчас где-то в уединении и покое с дедушкой... Ялин докопалась до истины об убийстве Валто — заплатила за риск, попавшись на глаза Кофи, который шёл мстить шаманам за убийство отца и нашёл свою жертву. Юный Том, что стережёт склад этой ночью, верит в своё правое дело и мёрзнет во имя него... Каждый именно там, куда направляется, хотя путь и приходится преодолевать вслепую.

— Ты правда меня не ненавидишь, Еля? — спрашивает Лоретто вдруг.

Я отрываю взгляд от часов. Тэйен не успевает вновь отвести взор, и я ловлю в подведённых кровью глазах Лоретто то самое недоверчивое сомнение, с каким Ло наблюдает за мной с момента моего возвращения. «Куратор действительно не верил, что я вернусь, если пойду за Йеном, — осознаю. — Думал, что я передумаю. Сбегу». По расчётам Ло мой путь должен был привести меня к ненависти и в любое другое место, но никак не рядом с Лоретто.

— Я по-прежнему не могу тебя ненавидеть, куратор.

Безъюморно хмыкнув, Тэйен качает головой. Таращится на тикающие часы в моей руке, затем тянется к обрубленным кончикам своих волос. Долго, нервно их перебирает.

— Даже зная обо мне всё то, что теперь знаешь? — не сдаётся. — Зная, что наша дружба была мною подстроена? И ты не сможешь отныне спокойно жить из-за меня?

— Я никогда не жил спокойно. А сейчас я хотя бы знаю почему. Нельзя ненавидеть того, кого понимаешь. Я тебя понимаю, Ло. — «Я тебя люблю. Больше жизни! Я признался тебе в этом только что и готов ещё сотню раз признаться, как я могу тебя ненавидеть?» Но Лореттовой потерявшейся душе важно знать — серьёзно, неподдельно услышать, что я не отрекусь от содеянного. Иметь подтверждение.

Поэтому я протягиваю часы Лоретто.

Продолжая теребить свои грязные волосы, Ло не реагирует.

— Ты хочешь отдать мне вещь того, кто из-за меня умер? — лишь говорит Тэйен всё так же едва слышно, унижено и глухо, на меня не глядя.

— Нет, я хочу отдать тебе часы того, кто тебя не ненавидит. Теперь это мои часы. Они были со мной добрую половину моей осознанной жизни. В них вся моя душа. К тому же, они отныне работают от моей крови и будут напоминать тебе обо мне, пока я не поговорю с родными и не вернусь за тобой. Тебе же будет легче, зная, что Кайл меня не убил? Пока часы идут, я жив.

Вижу, как Лоретто стискивает челюсти, точно борясь с собой. Не верит в искренность мира.

— Не говори ничего родным. — Повторяет Ло в итоге. Только потом протягивает руку за часами. Хочет по привычке положить в потайной карман мантии, но ткань вся изорвалась в клочья. Хмуро ощупав все свои карманы и так и не найдя целого, Лоретто суёт часы себе в ботинок.

Я наблюдаю, как Лоретто следом стягивает мою куртку со своих плеч. Морщится, когда стёртые в кровь от верёвок запястья дают о себе знать, но тщательно расстилает мою замызганную куртку на полу и, поджав колени, ложится на неё рядом со мной.

— Никому ничего не говори о нас, Еля, — настаивает Ло, упёршись взглядом в мою ногу. — У меня теперь даже цели в жизни нет, получается. Я не смогу даже спать, если я тебя потеряю.

— Это значит, ты обещаешь больше не бросать меня? — «Не просить тебя отпустить?»

— Кончать жизнь самоубийством не буду, если ты об этом. Специально не буду. Не могу.

Замышлялось так или нет, но на расстеленной куртке достаточно места, чтобы лёг и я, поэтому я так и делаю. Располагаюсь горизонтально, зеркально повторяя позу куратора. Мы оказываемся лицом к лицу, колени к коленям. Поёрзав на неудобном, твёрдом полу, я льну вперёд и чувствую, как Ло расслабляется, позволяя мне сунуть свою ногу между ногами Ло, переплестись телами.

Наверное, я мог бы предложить устроить новую революцию. Чем я хуже Кайла? Что, не смогу убедить Йена или Тома-стражника повоевать за меня и Лоретто? Рассказать свою сказку? Смогу. Только ведь это подразумевает ещё больше боли... Ещё больше смерти. Ло сломается вновь, если это увидит.

И, честно, мне больше не хочется ничего. Лишь навсегда остаться рядом с Лоретто. Восход освещает колтуны у Ло в волосах, прилипшие ко лбу пряди и торчащие за ухом кончики. Содранную кожу на правой щеке. Чернеющий синяк на левой... Я пробегаю рукой по Тэйеновой скуле, ключице и плечу, предусмотрительно избегая кровоподтёков. Опускаю ладонь на Лореттову талию. Чувствую, как та мерно вздымается от дыхания.

— Поцеловать бы тебя, — говорит полушёпотом Ло, разглядывая меня. Вытягивает руку и проводит шершавым кончиком пальца по моему подбородку, стирая кровь. Но даже это лёгкое прикосновение напоминает мне о глубоко рассечённой, воспалившейся губе, и я нехотя ойкаю, будто палец куратора — лезвие ножа.

Ло убирает руку.

Подняв глаза, я ловлю Лореттов по-прежнему внимательный взгляд.

— Подлечить бы тебя, — замечаю я с кислой (и окровавленной, полагаю) улыбкой. Не решаюсь сам прикоснуться к распухшему веку Ло, которое так и не открывается полностью, поэтому довольствуюсь тем, что кладу ладонь на Лореттову грудь. Та горячая и липкая от пота и засохшей крови.

Пока ошейник застёгнут, магия не сможет и повлиять на куратора, так что ни одного Лореттова синяка мне вылечить не удастся.

— Со мной делали и похуже, — отвечает Ло. И будто не желая обсуждать это дальше, кладёт руку поверх моей на своей груди. Потирает пальцем край бинта на моей ладони.

Сощурившись, Тэйен всё это время смотрит мне в глаза пристально и в то же время мечтательно, словно видит небо. Думает о чём-то с грустным блеском в глазах. А затем произносит потеплевшим, но насторожившимся голосом:

— Глупо было надеяться, что моя жизнь так легко наконец-то закончится. Так что плевать, где гнить. Я могу провести в тюрьме ещё хоть тысячу закатов, Еля, если обещаешь приходить и встречать со мной каждый новый рассвет. Один рассвет уже встретили. Но я не смогу тебя теперь защитить, когда ты выйдешь отсюда. Без моей магии, даже заговор Ил'лы не действует, а значит, никакая моя удача не будет тебе помогать. Если ты расскажешь всем правду и что-то случится...

— Не случится.

— Нет, всегда случается. Я всех подвожу. Семью, друзей, любимых людей. Из-за моей трусости погиб Том. Из-за моей глупости Марисела осталась без матери и стала той стервой, которой ничего кроме власти не нужно. Когда её пра-пра... когда люди Эрнандо захватили нашу деревню, они убили всех кроме детей. У меня осталась племянница. И вместо того, чтобы о ней позаботиться, мне вздумалось отвести её к нашей тётке в другое селение. Мне казалось, что там за ней присмотрят, а я всё равно ничего не смогу ей дать. Только вот и в голову не пришло, что Эрнандо не остановится на одной деревне и завоюет весь материк. Спасти племянницу, чтобы оставить её в новом плену — разве не трусливо с моей стороны? А второй раз вызволить её у меня так и не вышло. И пока все её дети, предки Мариселы, мучились в рабстве, мне не хотелось делать ничего, только рыдать и прятаться веками в ожидании смерти. Даже когда Мариселовых родителей убили, у меня не нашлось смелости отомстить...

— Тогда бы тебя тоже просто убили, Ло. Да и у тебя нашёлся способ получше, так? Способ сделать Мариселу сильной. Она мне сказала, что это твоя записка помогла ей отыскать нужные книги по магии, которые сделали её лучшей из лучших.

— Зачем нужна магия, если жизнь в тягость?

«Она не в тягость, — думаю я, глядя, как Ло гладит мою руку. — В радость. Даже сейчас я счастлив. Ведь у меня есть ты. Мне плевать, сколько ошибок тебе пришлось совершить, Лоретто. Плевать сколько лет ты ходишь по этой земле, как выглядишь и во что веришь. Мне дорога твоя душа. Я без ума от неё. Твоя душа юна и красива, она обожает книги, тишину и пряники с молоком. Она наряжается в безупречные мантии, когда нервничает и бросает циничные шутки, когда злится. Она боится ночных кошмаров и не жалует одиночество, хотя в одиночестве и прячется каждый раз, когда твоему сердцу грозит очередной шрам».

Но я не произношу этих слов. Признаваться в любви, как оказалось, бывает опасно.

— Жаль, что мы не настоящие боги, — лишь говорю вслух, фыркнув. Пожалев об этом, когда губу тут же пронзает, точно полоснули тёркой. Нет, целоваться точно нельзя. Я тогда заплачу. — Будь мы богами, было бы куда легче.

Лоретто вздыхает. Всё прижимая мою ладонь к своей груди, подаётся вперёд и прислоняется лбом к моему лбу. Серебряный ошейник задевает мне ключицу, когда куратор хочет было обнять меня, и я вздрагиваю. Ло замирает, оставив расстояние между нами холодным.

— Будь мы богами, нас бы распяли давным-давно, — отвечает Лоретто, просто тогда выдыхая мне в губы. — Нет никаких богов. У меня было время поразмышлять, знаешь? Богами мои родители всегда называли пращуров, тех мудрых стариков, которые казались нам загадочными, как взрослые детям. А тогда и нет никакой другой высшей силы кроме человека — создавшего всё и, быть может, забывшего... Прародителя. Далёкого предка, что теперь наблюдает за нами из-за вуали меж миров. Да и людям не нужны боги, Еля, им нужны мечты. Нет никакой Первокровной, как видишь. Шаманов спасли от рабства шаманы — люди. Заковали их до этого в оковы тоже люди. И такие же люди возвели других людей в статус богов в надежде, что это поможет им защититься от самих себя.

— Но мы же всё ещё можем стать своими спасителями, Ло. Изменить мир? Вместе.

— Или окончательно его разрушить. Вместе.

— Значит, у нас есть выбор. Уже хорошо.

— Пожалуй.

Продолжая держать меня за руку, Ло закрывает глаза. Не спит, лишь лежит неподвижно, грея мне губы своим дыханием, а горячими коленями обнимая ногу. Я представляю, как это выглядит: посреди огромного зала, две крошечные фигурки, решившие отдохнуть на мёрзлом полу на рассвете в ожидании не то нового дня, не то казни. Мы два маленьких человека в бескрайнем мире. Мы два главных героя своей истории.

«И мы по-прежнему в рабстве друг у друга».

Однако у нас остаётся выбор.

— Я буду рядом, Ло, — говорю я, тоже закрывая глаза. — Каждый новый рассвет. Я буду рядом.

— Обещаешь?

— Обещаю.

_____

от автора:

Конец! На сей раз точно. Но... любой конец есть новое начало, верно? Почему история закончилась так, а не иначе, и что ждёт наших героев впереди, расскажу в послесловии. Эмоции в комментариях приветствуются! Вы даже не представляете, насколько ваша обратная связь и поддержка незаменимы! <3 

 Новости из мира богини Иш-Чель в тг-канале: 
@ hour_of_witch

Продолжение в сиквеле "Будь мы мятежниками..."

____

P.S. Также для тех, кто желает поблагодарить автора за трехлетний труд материально, на Бусти есть ✨ экстры ✨ — главы от лица Ло, в которых куратор пересказывает ключевые события истории со всеми своими спойлерными мыслишками и чувствами к нерадивому ученику.

Из экстр можно узнать:

✓ что же такой этот заговор на удачу под названием Ил'ла и когда Еля его получил;

✓ почему куратор всю ночь прятался от Ели в ванной после того, как Марисела пронзила ему плечо кинжалом;

✓ с кем болтал на кладбище и зачем перед этим воровал жасмины на рынке (непременно синие);

✓ что испытывал при первой встрече с Елей в вестибюле Великого Храма;

✓ кого видел в кошмарном сне, когда впервые обнял своего Монтехо и подарил серебряный кафф;

✓ куда дел бутылку с вискарём с прикроватной тумбочки;

✓ и когда, - ну когда! - окончательно понял, что влюбился и испортил свой безупречный план мести...

А ещё есть просто влюблённая фантазия Ели (внесюжетный рассказ) с русалами, поцелуем и вином 🌊❤️

___

Экстры можно через тгк: https://t.me/hour_of_witch 

Или на Бусти: https://boosty.to/witching_hour
(как платный, так и бесплатный контент)

(КЛИКАБЕЛЬНАЯ МУЛЬТИССЫЛКА В ПРОФИЛЕ)

(⁠*⁠˘⁠︶⁠˘⁠*⁠)⁠.⁠｡⁠*⁠♡