«Лоретто Тэйен».

Я был уверен, что все уже покинули кабинет: приметил тех двух пожилых женщин, которые спорили о моих способностях, девушку в красной мантии и остальных бесчисленных лиц, которых никогда до сегодняшнего дня не встречал и, надеюсь, больше не встречу.

Однако я просчитался.

Когда книжный выскочка в своей небесно-голубой мантии выходит из кабинета, он уже не выглядит таким неуклюжим, теперь явно никуда не спеша, а за ним... Я устремляю взгляд за его плечо, с нервным мандражом ища глазами. Никого. «Но советник же сказал про учителя, нет? Тот ещё не пришёл? Мы пойдём его куда-то встречать?..»

Долгую секунду, пока разум пытается решить эту загадку, я таращусь за спину шамана, в какой-то момент почувствовав, что тот сверлит меня взглядом в ответ. И не уходит. «А вдруг... Не-е-ет», — чуть было не начинаю хихикать себе под нос, но почти сразу же эта мысль перестаёт быть комичной, точно током меня прошив, когда я осознаю, что советник не собирается больше знакомить меня ни с кем другим. Что загадки тут нет.

Острый на язык выскочка и есть Лоретто Тэйен.

Острый на язык выскочка и есть мой учитель.

«Это розыгрыш, что ли?!»

Во рту пересыхает. Сглотнув горькую растерянность, я снова гляжу на советника, но если и подразумевается какая-то шутка, то она сокрыта за его скупым, бесстрастным выражением лица. И это даже хуже — шутка, но и жестокая, глумящаяся надо мной реальность.

— Теперь я свободен? Могу идти домой? — выдавливаю из себя я. «Пожалуйста, скажите да». Учёба требует времени, так? Не собираются же они учить меня прямо сейчас, уже почти полночь. Мне надо домой! Надо узнать, почему родные за мной не пришли, надо найти способ от этой учёбы отделаться...

Наградив меня ещё одной притворно милостивой улыбкой, советник лишь кивает.

— Ну разумеется, ты свободен, — говорит он мне, и морщинки собираются в уголках его глаз. — В наших землях свободны все, ты же знаешь. Ты свободен и вправе проследовать за своим новым куратором, Елисей, а также и оставаться с нами столько, сколько потребуется, чтобы овладеть магическим искусством.

Ноги холодеют. «Я останусь тут навсегда». Потому что именно столько потребуется такому обманщику без таланта, как я, чтобы овладеть магическим искусством.

Ещё и обучаясь у чьего-то помощника, серьёзно? От него можно узнать разве что кучу хлёстких издёвок. Шаманы, очевидно, меня раскусили и решили так позабавиться. А что, если это у них такой изощрённый способ меня уничтожить, не допрашивая? Подыгрывать мне — и наблюдать, как я хороню себя в своей же лжи.

Однако моя упрямая надежда отказывается быть похоронена. Я всегда предполагаю наихудшее, но может, на этот раз всё иначе. Может, мой обман оказался настолько наглым и храбрым, что шаманы повелись, поэтому-то советник теперь и улыбается. И улыбка его вовсе не притворная, а сдержанная. Или же ему нравятся мантии, что шьёт моя мать, так сильно, что он решил дать мне шанс?

В любом случае назад пути теперь нет, если я всё ещё хочу выжить.

— Что ж, предоставлю вас друг другу. — Всплеснув руками, точно только что помолившийся и очистивший свою совесть для новых грехов праведник, советник кивает и отправляется обратно в свой офис. Подол его фиолетовой мантии, самый её краешек, гордо волочится по полу следом за ним. — Приятного вечера! — добавляет он тоном, с каким обычно вручают подарок, а не зачитывают смертельный приговор.

«Но один лишь приятный вечер меня уже не спасёт».

Когда дверь кабинета за спиной советника захлопывается, и наши с Тэйен взгляды пересекаются в воцарившейся тишине, я невольно вздрагиваю. Почти что физически ощущаю враждебное недовольство, пронзающее меня иголками через взгляд тёмно-карих глаз. Секунда, и ничего нет. И теперь я даже не уверен, что мой утомлённый мозг не выдумал всё это.

Тем не менее, могу с уверенностью сказать, что Лоретто тоже не рад решению Совета. Мой новоявленный куратор ничего не говорит, но его взор внимательно смеряет меня с головы до ног, так, будто рассчитывает цену предложенного на рынке куска мяса. «И куска далеко не самого аппетитного». Затем Лореттовы губы складываются в тонкую, брезгливую линию.

Оказавшись теперь лицом к лицу, я наконец могу разглядеть этого учителя как следует, ведь его длинные волосы ничего от меня больше не скрывают. Черты и правда хороши: высокие скулы, благородно широкий лоб, миндалевидные глаза с вздёрнутыми внешним уголками и обманчиво мягким изгибом ресниц, а ещё деликатная линия поджатых теперь в неудовольствии губ, — просто картинка стандартной шаманской красоты из учебника. Она навевает мне ощущение чего-то правильного, нежного, немного таинственного, но хладнокровного и очень властного. Эта такая красота, которую обычно либо находят безупречной и гармонично естественной, либо же приторной, деланной и противоестественной. Которой либо восхищаются, либо её презирают, но вряд остаются к ней равнодушны.

Хотя... шампунь, одежда, магия? Разве мало способов? Нынче выглядеть красивым несложно — сложно чувствовать себя таковым. Сложно в погоне за напускной безупречностью остаться честным перед самим собой, остаться красивым в душе.

«А шаманы в душе не красивы. Они тираничны, гнилы, тщеславны, и всё это фальшь». — Мне не нравится.

И что бы там Гвен ни говорила, Лоретто не девчонка. Даже если сделать поблажку на магию и молодость, черты его немного грубоваты и резковаты для женских, совсем немного... И какой бы миловидной ни была внешность, этот будто опоясывающий его дух презрительной неприязни — ни одна девчонка никогда так на меня не смотрела. «Да вообще никто не смотрел».

Знаю, худшего способа произвести впечатление не придумаешь, особенно на того, кто и так не радёшенек тебя видеть, но...

— Мне надо в туалет.

Одна из Лореттовых бровей взмывает вверх.

— И мне приятно познакомиться.

— Прости. Это тоже, да... Но правда, я с самого утра к этой скамейке прикован.

— Хм, верно.

Ещё одна причина, по которой никто не доверяет шаманам, заключается в том, что никто не способен их предугадать. Тэйен не ведёт и пальцем, но когда его глаза устремляются к моему закованному в наручники запястью, их металлический замок со звонким щелчком распахивается, выпуская мою руку, мгновенно. Пугает, каким лёгким кажется этот трюк. Каким беспомощным заставляет меня себя чувствовать. И для шамана, наверное, потребуется столько же времён — доля секунды — чтобы свернуть шею противника, да? «В каком же опасном я месте».

— Спасибо. — Я разминаю руку, потирая красный, ноющий след, оставленный наручниками, и морщусь. «Или не спасибо». Не люблю я чувствовать себя беспомощным, чувствовать себя так, словно судьбу мою решает кто-то другой.

Когда я шагаю было следом за Лоретто к выходу из вестибюля, Тэйен внезапно останавливается и глядит через плечо на что-то за моей спиной.

— За тобой придут убирать?

Я в замешательстве оборачиваюсь. Вижу салфетку, в которую был завёрнут бутерброд, что принесла Гвен, и пустую бутылку из-под газировки, — всё, что я забыл на скамье. «Можно было просто напомнить, не выставляя меня свиньёй», — думаю, насупившись, но молчу.

Под пристальным Лореттовым надзором приходится засунуть бутылку с салфеткой в карман, и только тогда мы наконец покидаем зал, который за проведённый в нём день я возненавидел всем своим сердцем.

༄༄༄

Теперь коридоры Храма погружены в сумрак. Аурные светильники, мерцающие по углам и под потолком, не шибко распугивают тени, лишь очерчивая силуэты лестниц и поворотов, отчего стены из белёсого камня напоминают остывающие в преддверии ночи владения призраков. В холлах уже не так многолюдно, и вокруг правит зловещий покой.

— Вот, — говорит Лоретто, протягивая мне шнурок из искусственной кожи с застёжкой в виде чёрного оникса. — Студенческий браслет, твоё имя зашифровано в камне. Пока ты в Тик'але, браслет должен быть на тебе, куда ни пойдёшь.

Помедлив, добавляет:

— Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя приняли за лазутчика. — Могло бы прозвучать как лютая ирония, если бы не сухой тон, с которым Тэйен это произносит.

— А кольцо моё? — Надевая браслет, я защёлкиваю его на запястье на пробу, а потом с волной горячей паники понимаю, что он не снимается. Оникс не поддаётся, без магии уже не расстегнуть! Не браслет, а инвентарная бирка... «Клеймо». Я не смогу от него избавиться, даже если захочу, и все будут знать, что я отныне являюсь собственностью шаманов.

— Зачем тебе кольцо? — удивляется Лоретто. — Ты же теперь один из нас. Ну, или станешь одним из нас, когда мы начнём твоё обучение. Нам не нужны амулеты, чтобы управлять магией.

— Как тогда мне домой сообщение отправить? Моя семья, должно быть, беспокоится. Я не собирался приходить и уж тем более оставаться тут.

— Твоих родных проинформируют о твоём... новом статусе. — Замерев внизу широкой лестницы, Лоретто кивает на коридорчик справа от нас. — Туалеты там. Не заставляй меня ждать.

На соблазнительный миг меня одолевает нещадное желание броситься прочь. Зайти в туалет, а потом вылезти через окно и бежать, бежать, бежать, пока лёгкие не защиплет, а ноги не принесут меня к старенькой жёлтой двери родного дома.

Но могу ли я убежать? В этот мой новый браслет наверняка встроено какое-то отслеживающее заклинание, маячок; если убегу — хотя бы на время — тем самым признаю, что мне есть от чего бежать, признаю свою ложь и свои преступления. Тогда не только меня накажут, но и всю мою семью.

Разочарованно вздохнув, вхожу в уборную.

Может, шаманские боги и впрямь аскетичны и не одобряют роскошь, однако они явно одобряют комфорт. Мне никогда не приходило в голову, что в столь древнем здании, как этот храм, может найтись столь современная уборная. Надраенная до блеска. И благоухающая цветочным освежителем воздуха.

Возможность опустошить наконец мочевой пузырь после целого дня ожидания кажется благословением свыше, но когда я иду мыть руки и гляжу в зеркало, то снова начинаю чувствовать себя паршиво — потому что выгляжу я паршиво. Кудри чумазые, одежда в грязи, а лицо серо-уставшее и перепачкано уличной пылью. Ещё и кровь засохла на неопрятных, глубоких царапинах на виске, которым ткнул меня в гравий велосипедный воришка. «Этот засранец-то сейчас поди дома сидит».

Неудивительно, что все смотрели на меня как на дикого сегодня. Как на дворовую псину, выскочившую из драки, а не на сына глубокоуважаемого семейства. А пытаясь смыть засохшую кровь, я делаю только хуже, размазав всё по щеке.

Интересно, мне хотя бы комната тут полагается с ванной? Мне нужна ванна. Может, и не от Йена вовсе сегодня разило потом, а от меня... Потому что я явно не пахну цветами.

«Да и хочу спать до одури». — В этот момент печальной тишины вдруг осознаю, каким измученным себя ощущаю. Каким обречённым.

Хочется взвыть; тело, душа, — всё болит. Каждый мечтает стать шаманом, каждый мечтает жить среди них, но пока я будто в тюрьме. В ней можно гулять и дышать, и притворяться героем, но какой во всём этом смысл, если выхода из тюрьмы нет? Если я один?

Мне казалось, что если меня поймают, ничего не может быть хуже, что это будет конец...

Однако это, похоже, лишь начало моего бесконечного срока.

༄༄༄

Когда я возвращаюсь в холл, Лоретто, прильнув плечом к стене, лениво листает одну из своих книжек.

Теперь куратор выглядит расслабленно и почти что приветливо, никакой враждебности, никакого тщеславия во взгляде. Внутри у меня тут же пробуждается слабая надежда на то, что он, может, и не такой уж ханжа, каким показался сначала. Может, мы даже сможем найти общий язык.

— Помочь донести? — спрашиваю, подходя и кивая на Тэйеновы книги. Все они на всякие научные темы, понимаю, приглядевшись. И зачем чародею наука? — Меня, кстати, зовут Ели...

— Елисей Тамм. Знаю. — Лоретто сваливает книги мне в руки, не колеблясь ни секунды. Пренебрежительно, словно томики эти для него не важнее старого хлама. И мусорное ведро для этого хлама я? «Но скромные любители книг так бесцеремонно себя не ведут. Кто же ты тогда?»

Пока мы шагаем по лабиринту коридоров и галерей, я краем глаза разглядываю своего загадочного наставника.

На пальцах у Лоретто многочисленные кольца, простенькие как серебристые ленты, без всяких камней, а на ушах блестят каффы. Но это точно не настоящее серебро. Сталь, может, или железо. «Серебро жжёт кожу аурокровных, как аура жжёт кожу нам». А с тех пор как трон занял шаман, серебро вообще под запретом в Кабракане, его едва ли можно найти даже на чёрном рынке.

Да и ни один книгочей не станет так заморачиваться с одеждой, чтобы впечатлить библиотечную пыль. Традиционные шаманские мантии богато украшены вышивкой или просто сшиты из ярких тканей, с расклешёнными рукавами и подолом, струящимся до самых пяток, покрывают всё тело — «как лепестки драгоценную сердцевину цветка», любит повторять ма. Знаю каждую деталь этих тряпок, ведь сотни раз видел, как родители шили их всевозможных оттенков и размеров.

Мантия же на Лоретто не для библиотечной пыли. Она сидит идеально по фигуре, подобрана, чтобы почеркнуть стройный, строгий силуэт, выстирана и выглажена, и даже малюсенькой складочки нет, — не к чему придраться. Без вышивки, что лишает её заносчивой вычурности, но зато ровный, насыщенно-голубой тон придаёт её владельцу современной лаконичности и уверенности в себе, и...

«И если буду пялиться ещё секунд пять, он заметит и опять скажет, что я представляю его без одежды. Отвернись, Еля».

Мысленно отмахнувшись от непрошеной картинки, которая уже начала обретать краски в голове, я прочищаю горло.

— А почему ты согласился меня учить? — спрашиваю, когда мы входим на второй этаж жилого, судя по всему, крыла Храма. На длинную, как открытый коридор, лоджию с чередой дверей вдоль глухой стены с одной стороны и перилами, открывающими вид на рощицу внизу, с другой. Лоретто не похож на типичного учителя с морщинками вокруг глаз. На самом деле, он вообще выглядит не старше меня. Может, тоже студент? Талантливый такой вот студент, который отточил навыки по всем аурным призваниям, но совершил какую-то оплошность или поведением не вышел, и в качестве наказания ему подсунули меня.

Лоретто лишь пожимает плечами, широкие рукава мантии небрежно колышутся в такт.

— Я кое-что получу взамен.

— Повышение?

— Вроде того. — Без всякого ключа он толкает одну из дверей, и бледное мерцание появляется вдоль дверной рамы, когда охранная магия узнает и пропускает своего хозяина. Лоретто взмахивает рукой, ещё одна вспышка, и тогда уже кивает, чтобы и я входил. — Оставь книги на столе.

Я думал, Тэйен покажет, где буду жить я, но он, очевидно, решил сначала занести литературу в свои апартаменты — или точнее было бы называть их покоями, но это слишком уж претенциозно для моих циничных ушей.

В сравнении с Лореттовым утончённым нарядом, непритязательность его жилища меня обескураживает: мебель простецкая, а из украшений лишь, как и везде, старые барельефы на голых каменных стенах. Ну и разве что муаровые шторы да пара подушек на диване, которые чуточку греют взгляд. Несколько светильников по углам... Но ни картин, ни ковра, ни всякой мелочи, какой у каждого должно быть навалом собрано в качестве тёплых воспоминаний. Ничего.

И дорогим ничего язык не поворачивается назвать. Я слыхал, разумеется, что шаманы считают жадность и стяжательство старомодными и никогда не держат в своём распоряжении больше необходимого — если только речь не об одежде и драгоценных украшениях, что подчёркивают их божественную природу, — однако я никогда в это не верил.

В комнате у Лоретто... тоскливо.

— А где буду жить я? — спрашиваю, опуская книги на письменный стол, рядом с двумя другими стопками томов, кофейной кружкой, охапкой гадальных рун, на которых замечаю символ с разорванной линией — «Смерть?.. Надеюсь, не моя» — и кухонным ножиком с недочищенным апельсином. Это единственный уголок, который выглядит более-менее обжитым.

— В Студенческом доме, — бесцветно сообщает Лоретто.

«То есть ты не студент, если у тебя своя жилплощадь. Кто тогда?» — гадаю я, наблюдая, как Тэйен подходит к книжному стеллажу. Его длинные, знающие своё дело пальцы скользят по корешкам книг, что-то ища. Лоретто вытаскивает один фолиант, глядит на обложку, хмурится, засовывает книгу обратно и повторяет процесс заново. Всё это сопровождается прямо-таки театральной невозмутимостью. Предполагается, что я впечатлюсь? Засмущаюсь? Библиотекари не ведут себя так наигранно и...

«...не заставляют тебя теряться в догадках».

Чем дольше я слежу за Лоретто, тем больше ощущаю себя не в своей тарелке. Со смазливой мордашкой или нет, но всё же есть в нём что-то ещё, что-то, что я не могу для себя объяснить — не то чтобы неправильное, а скорее... противоречивое.

Мои мысли невольно снова тянутся к беседе с Гвен и Йеном. «Но мудрёный наряд всё равно же не делает из тебя девку».

Ну, да, соглашусь, что шаманские мантии выглядят достаточно андрогинно, если застёгнуты до самого горла, как носит Лоретто, и может быть, — если очень уж постараться и напрячь воображение, — при взгляде мельком на приталенный, летящий подол и ухоженные длинные волосы где-нибудь в коридорах может показаться... «Да нет же». Нет, я бы не спутал его с капризной леди.

«Если только совсем в темноте... Нет, всё равно нет». С такой-то чопорностью в движениях? «Хотя у Гвен чопорности ещё больше, а на второго брата она никак не тянет».

Знаю, разумеется, люди порой принимают желаемое за действительное, проецируя собственные желания и страхи на других, но я-то не такой. «Точно не такой». Я всегда внимателен и объективен, и — Лоретто не девчонка. Тут никакого ребуса.

Однако всё равно есть что-то, требующее инстинкты оставаться начеку. Его внешность, которая не соответствует поведению. Смесь маскулинности и феминности, витающая в воздухе вокруг, инь и ян, оригинальность, которая одновременно и пробуждает любопытство, и отпугивает.

Ботинки у Лоретто вполне себе по мужской моде, тяжёлые и практичные. А вот лента на шее — такие обычно считаются женским стилем. Кольца же на пальцах как объёмные и увесистые — такие предпочитают парни, так и тоненькие и изящные — выбор девушек.

И несмотря на всю эту дисгармонию, Тэйен умудряется выглядеть естественно. Будто каждая деталь имеет какой-то скрытый смысл, будто жизнь принадлежит ему во всех её проявлениях, а он управляет своей судьбой и наслаждается каждым её мгновением собственным, экстраординарным способом, который мне постичь не дозволено.

«Даже немного завидно».

Если не студент, то может, Лоретто чей-то холёный отпрыск? Кого-то важного и влиятельного... Тогда это бы объясняло кичливое поведение и отменное магическое образование в столь юном возрасте.

Всем известно, что у императрицы детей нет, однако в Тик'але есть и другие, почти столь же могущественные шаманы. И я слышал, эти шаманы очень даже не прочь её с трона сместить — как и властители других, воинственных колдовских анклавов с соседних континентов, которые отправляют порой к нам засланцев и уповают, что Иш-Чель выкажет слабину, а тогда можно будет прибрать её трон к своим рукам и завоевать наши земли. «Например, престарелый государь азиатского анклава Эр Лун, у которого, по слухам, больше двух десятков детей и который разбрасывается этими детьми, как шелухой, то и дело рассылая их по всему свету, чтобы выпытать чужие тайны...»

Что ж, кем бы Лоретто ни был, враг моего врага — мой друг, говорят. Кайл ни за что бы не стал дружить с шаманом, даже ради личной выгоды, но я ж не мой брат, верно? Никто давно не ждёт от меня мудрых решений, так что я ничего не теряю. Могу попробовать. Особенно учитывая, что от этого теперь зависит моё выживание.

Нельзя сразу начать расспрашивать Лоретто о родителях, прозвучит подозрительно. Могу начать разве что с...

— Как люди к тебе обращаются?

Не глядя на меня, Тэйен отставляет очередную книгу.

— То есть?

— Ну, я тут кое с кем общался... эм... — Я облизываю губы, внезапно конфузясь. — Прозвучит неуместно, наверное. Предпочитаешь, когда о тебе говорят в мужском роде или женском?

— Почему должно звучать неуместно? Вполне вежливый вопрос.

— С девчонкой у тебя мало общего.

Окольцованные пальцы, всё изучающие книги, замирают. Лоретто наконец поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, и развеселённый огонёк промелькивает в бездонно-тёмных глазах.

— Значит, ты у нас мальчишка? — Взгляд задерживается на заляпанном грязью вороте моей куртки, и к веселью примешивается толика презрения. — Но с тобой у меня тоже общего мало.

Я хмурюсь в ответ, однако Лоретто не замечает, уже вновь отвернувшись к книгам.

— Ты всё усложняешь. — «Знаю я, что не выгляжу сейчас чистеньким и ухоженным, но дело ж не в этом».

— Нет, это ты всё усложняешь, пытаясь всех категоризировать. — Закончив проверять полку на уровне глаз, Лоретто опускается на корточки, чтобы изучить нижнюю. Лазурный подол мантии стелется вокруг как пролитые небеса. — У меня, знаешь ли, есть индивидуальность. Вкусы, навыки, идеи... большинство из которых не имеют никакого отношения к моей внешности.

— Значит, не обидишься, если тебя девушкой назовут?

— А надо? Мне нравятся девушки.

«В каком смысле?»

— Я не об этом спрашивал.

— А о чём ты спрашивал, Елисей? Боюсь, мне никто не поведал, что полагается принимать чью-то сторону. Я могу быть кем угодно — парнем, девушкой, демоном воплоти. А могу не быть никем. Но всё это лишь жалкая часть, которую разглядел ты. Твоё мнение. В мои же обязанности ему соответствовать не входит. Не нравлюсь? До свидания, ищи другого учителя.

«Если б у меня был выбор, то не было бы учителя вовсе. — Пока Тэйен занят поисками невесть чего, я снова кошусь на ножик на столе. — Но у меня мог бы быть он». В месте, где каждый способен вмиг выколоть тебе глаза колдовством, нож — наименьшее, что мне должно полагаться.

— Я спрашивал... — говорю, делая незаметный шажок ближе к столу. — Какое местоимение ты предпочитаешь? Он или она? — Только сейчас замечаю, что на гадальных рунах, валяющихся рядом с ножом, среди прочих непостижимых мне символов, вместе с руной смерти выпал знак бесконечности. «Даже руны, похоже, надо мной издеваются, намекая, что я навеки в этом шаманском стане. Нет, мне точно нужен нож».

Воцаряется тишина, когда Лоретто, всё глядя на книги, как-то растерянно замирает. Я жду, что куратор заворчит, скажет, что я надоедливый и мои вопросы уже довели, но Тэйен лишь вздыхает и принимается за следующую полку.

— Он, она, они... любое сойдёт, — отвечает. — Чьи бы там ни было слова никак не влияют на моё отношение к себе. Если считаешь иначе, у тебя проблемы с самооценкой.

Уже почти дотянувшись до ножа, моя рука останавливается. Опять кошусь на Лоретто, опять недовольно хмурюсь. «Может, хватит уже меня принижать? Нет у меня никаких проблем. Ну, если не считать грязной куртки, в которой чувствую себя как изгой... Но дело же в куртке. Да, точно в ней».

— А если тебе и правда не плевать, — продолжает Лоретто внезапно, когда я уж думаю, что разговор окончен, — в некоторых языках есть нейтральные местоимения. Например, в английском — fae, в испанском — elle. Вот они мне нравятся. Звучат непредвзято и без сопутствующих стереотипных ожиданий. Подходят мне, не думаешь? А так... если хочешь, можешь просто называть моё имя, когда речь заходит обо мне.

— Имя? — стараюсь говорить непринуждённо, когда мой взгляд вновь устремляется к приветливо поблёскивающему ножу. «Каждый раз имя? Не слишком ли много чести?»

— Да, а что? Если говоришь не о каком-то там гипотетическом человеке, а обо мне, так и называй меня. Люди сразу поймут о ком речь, так?

— Полагаю так, Лоретто.

— Куратор. Сам ты ко мне обращаешься только так или, если совсем официально, во множественном числе и Ваша Всемудрость.

«Ваша Всемудрость могут поцеловать меня в задницу».

— Хорошо, куратор. — Я смыкаю пальцы на рукоятке ножа и, довольно ухмыльнувшись, уже собираюсь было сунуть его себе в карман, но в следующий миг происходит что-то необъяснимое.

Дыхание спирает, словно от удара под дых, и воздух из лёгких выбит. С хрипом охнув, я отшатываюсь от стола. Невидимая сила проносится мимо как порыв ураганного ветра, моя рука разжимается, и нож падает на пол со звонким звуком металла, встретившегося с камнем. Моя спина врезается в закрытую входную дверь, отзываясь в позвоночнике судорогой боли. Перед глазами на миг всё застилает чёрная пелена.

До того как я успею сделать новый вдох и сообразить, что случилось, нож уже взмывает в воздух и — опускается прямо на Лореттову ладонь.

— Думаешь, ты тут самый быстрый? — спрашивает он Тэйен.

Паника скручивает мне желудок, когда я осознаю, что не могу теперь пошевелиться. «Магия». Всё та же невидимая сила продолжает удерживать меня у двери, словно приковав цепью за колени и плечи. «А я-то думал, что хуже наручников уже быть не может...» — Подушечки пальцем начинает покалывать дрожь.

С нескрываемым раздражением Лоретто подходит и останавливается передо мной, держа нож в одной руке, а последнюю взятую с полки книгу в другой. Если до этого мне могло померещиться враждебное пламя в карих глазах напротив, то теперь я вижу его чётко, оно горит ярко, пылает гневом. Тэйен что, думает, что я собирался с этим ножом напасть? На шамана? Я же не совсем без мозгов.

— Лоретто, я...

— Куратор, — обрывает меня Лоретто, подходя ещё ближе. Совсем вплотную. Прижимает меня к двери своим тугим телом, будто желая пришпилить как бабочку к картонке, и приставляет нож к моему горлу. Это всё же не угроза, а если и угроза, то лишь плоская сторона лезвия касается моей кожи, холодная, но пока безобидная. — Мы не друзья, не обращайся ко мне по-свойски. Болтай моё имя сколько угодно, но я не хочу слышать его на твоих неблагодарных губах при мне, ясно?

Я молчу.

Долгое, напряжённое мгновение мы стоим, глядя друг другу в глаза. Дыхание у меня сбившееся и испуганное, ожидающее расправы, в то время как у Лоретто по-прежнему размеренное и спокойное, как у хищника на охоте. Буквально чувствую обжигающий лёд Тэйенова взгляда, цепляющегося за меня, как острые клыки, прощупывающего, подыскивающего, с какой стороны начать меня жрать.

Толстенная книга, что держит Лоретто, зажатая теперь между нами; она осталась единственным, что частично разделяет нас и спасает, кажется, меня от этих клыков. В комнате зажжены всего две лампы, проливающие свой свет на Лореттову спину, и глубокие тени пролегли на лице у Тэйен точно боевой раскрас. Лишь зрачки сверкают во мраке. «И впрямь демон». Мой куратор что, ждал этого? Возможности указать мне на моё жалкое, второсортное положение?

Потому что выглядит так, будто Тэйен наслаждается. Очень.

Когда спустя несколько секунд Лоретто так не делает попыток воспользоваться ножом или каким-либо образом мне навредить, захлестнувший меня в первый миг страх глохнет. Возмущение занимает его место, жаром подступая к щекам.

Злость.

«Эта гадина думает, я покорно опущу голову и позволю себя унижать? Нет уж, не стану я пресмыкаться».

— Друг из тебя никакой, — цежу я сквозь зубы. — Как и учитель. — «Меня заперли здесь, как скотину! Шаманы не отпустили меня домой, не дали даже весточку родным отправить, а теперь я ещё и мишенью буду, чтобы этот павлин магию на мне свою практиковал? Да лучше уж сразу умереть». — Что, нож в руках помогает твоей самооценке?

Выражение Лореттова лица не меняется, ни капли, что могло бы подсказать мне, задели ли мои слова за живое. Тэйен лишь продолжает прожигать меня своим непроницаемым взглядом, что-то обдумывая.

Но меня за живое задели уже не раз. «Я даже двигаться не могу!»

— Как ты можешь вообще научить меня контролировать ауру? Двуличная дрянь, как ты, не способна контролировать даже себя! — Слова срываются с языка до того, как я успею осознать, что подобное оскорбление может заставить Лоретто передумать, надоумить и впрямь прижать лезвие к моей глотке другой, заточенной стороной. И впрямь убить.

Несмотря на то, что я шире в плечах, Лоретто выше и смотрит на меня уничижительно сверху вниз. И теперь что-то меняется в этом уничижительном взгляде, едва-едва, лишь искра, но я не уверен, что она означает. Выражение лица у Тэйен по-прежнему одиозное, в зрачках тьма.

«Никогда прежде не стоял так близко к магу», — от одной мысли волосы на загривке дыбом встают. Способен ли аурокровный демон поглотить мою душу взглядом?

Помедлив, Лоретто делает медленный вдох, и книга между нами давит мне на грудь сильнее, больно впиваясь углами в рёбра.

— Ты будешь меня уважать, — заключает Тэйен твёрдо. Слова оседают тёплым выдохом на кончике моего носа. Нож не опускается, но какова бы ни была потусторонняя сила, что пришпилила меня к двери, чувствую, она слабеет, когда Лоретто делает новый вдох.

«Магия истощает, — осознаю я с изумлением. — Усталость одолевает Лоретто не меньше, чем меня».

Всё это время поведение куратора было полно пренебрежения, на меня едва глядели и отвечали на мои вопросы с незаинтересованной вялостью, но теперь, когда между нами считаные сантиметры, я вижу, что за отсутствием интереса и чопорностью скрывается — утомление. Напряжение в уголках губ, стиснутые челюсти, сизые круги под глазами... Значит, вовсе не неуклюжесть заставила Лоретто уронить тогда в вестибюле книгу, не скука общалась со мной всё это время так безучастно. «Усталость». Какая бы работа ни была отведена в Тик'але для Лоретто, сна, очевидно, прошлой ночью недополучили мы оба.

И вопреки всему этому, словно спущенный курок, моя попытка стащить ножик вынудила Тэйен встрепенуться. Что за прошлое должно научить тебя реагировать так быстро и деструктивно на потенциальную угрозу? Научить внушать людям страх от одного твоего присутствия?

Однако нельзя мне выказывать страх. Только не перед врагом.

— Я тебя не боюсь, куратор, — выдавливаю из себя последнее слово, чтобы оно не дрогнуло как моё сдавленное дыхание. Чтобы, наоборот, прозвучало дерзко. — Я знаю местные правила. — «По крайней мере, некоторые». — Шаманы не терпят жестокости в священных стенах Тик'аля, которые не полагается пятнать низменной, злой энергией. Императорский Совет накажет тебя за малейшую царапину на моём теле. Накажет как простокровку.

Нож резко отстраняется.

На кратный удару сердца миг я наивно верю, что одержал победу в этой битве. Впечатлительная, глупая сторона моей души даже жалеет, что всё закончилось, так по-настоящему и не начавшись. Если Лоретто и правда сейчас не в лучшей форме, возможно, я бы успел с наслаждением врезать разок-другой и выдрать пару ниток из этой лоснящейся мантии, прежде чем меня бы швырнули колдовством через всю комнату.

Однако победа моя длится лишь миг, кратный удару сердца.

— Правила-а, — протягивает Лоретто, устремив скучающий взгляд на мой разбитый висок. — Написанные шаманами... для шаманов?

Бросив нож в сторону, Тэйен поднимает руку и проводит большим пальцем по коже у моей рассечённой брови. Очевидно, мне к аурокровным прикасаться нельзя, а вот им ко мне очень даже можно.

Однако прикосновение у Лоретто выходит совсем не скучающее, а грубое и с некой томной угрозой.

И Тэйен уже не выглядит брезгливо, когда край безупречно чистого до этого рукава мантии обтирает мою куртку и собирает грязь с плеча. Я чувствую лёгкое покалывание, пробежавшее по моему разодранному виску, когда кончик Лореттова пальца его касается. Секунда, и всё проходит. Как и зудящее ощущение от недавних царапин. «Залечено».

— Меня не смогут наказать, если я тебя подлатаю до того, как кто-то успеет увидеть увечья, не думаешь, Елисей?

Новая доза тревоги встаёт поперёк горла. «Об этом я не подумал. Не убьёт, а вот о смерти молить заставит снова и снова».

— Какими бы чудесными талантами ты ни обладал, нам для начала придётся проверить, правда ли ты такое чудо, — говорил Лоретто, наконец отступая. Едва заметное напряжение в чертах лица растворяется, и невидимая цепь, стискивающая мои плечи, спадает, позволяя мне вновь вдохнуть полной грудью. — И пока что из всех, кто готов тебе помочь, здесь только я. Не заставляй меня передумать.

Мне хочется знать, однако, действительно ли это готовность помочь? «Соперникам не полагается делиться секретами, — сказал Йен, — им полагается танцевать на твоих костях». Одна из коллег Верховного советника, купившись на мою ложь, решила, что у меня может быть невероятный дар; её мысль донесли и до ушей и Лоретто, верно? А юный, амбициозный шаман вроде Лоретто не нуждается в навязанном ему ученике и уж тем более в созданном своими руками одарённом сопернике — отнюдь, юный, амбициозный шаман нуждается во что бы то ни стало от соперника избавиться.

Пихнув книгу мне в руки, Лоретто вздёргивает подбородок, и дверь за моей спиной распахивается. С новым взмахом руки в кольцах очередной порыв ветра выталкивает меня наружу в пустую лоджию с такой силой, что я едва успеваю поймать равновесие, не упав.

— Ожидаю, что ты всё прочтёшь к моменту нашей следующей встречи, — говорит Тэйен.

И дверь захлопывается. 

______________

от автора:

По просьбам читателей нашла реалистичный референс для внешности Ло ✨

____

а ещё, как лингвист, теперь подушню в контексте главы:

Думаю, многие знают, что англ. gay исторически означало "беззаботный, веселый" и применялось как оскорбление к... вы поняли. Лишь когда в квир-комьюнити назло всем тоже стали его использовать, слово gay приобрело смысл, который мы вкладываем сейчас. Также, отчасти, и с местоимением fae, упомянутым Лоретто.

Fae происходит от франц. "фея" (англ. fairy). Теперь (уж хз как), но fae стало наиболее популярным из всех небинарных местоимений. Я долго думала брать ли fae или что-то другое (they/ze/xe/e), но как по мне fae — самое оригинальное из всех, как и Лоретто:)

В английской вообще с небинарностью легче, т.к. English — язык гендерно-неориентированный в отличие от русского. И писать такую индивидуальность в качестве персонажа как Ло проще (да, я пишу эту историю и in English на Ваттпаде — ссылка в шапке). А в русском, где существительные, прилагательные и глаголы меняются в зависимости от пола человека, к которому относятся (он сказал_/она сказала VS he said/she said/fae said), всё сложно...

Поэтому хоть Их Всемудрость и непривередливы, раз в русском Еля не может просто использовать какой-то аналог fae, то отныне будет пытаться изо всех сил не "гендерировать" свои мысли, когда речь заходит о наставнике (следите! Мне как лингвисту самой интересно, выйдет ли).

В общем, леди, джентльмены и небинарные феечки, такие дела))