Вертя в руке перстень Йена, я смотрю на чистый лист бумаги на столе передо мной. Кисну.

Очевидно, все жилые комнаты в Великом Храме устроены одинаково, потому что мои личные апартаменты оказались точной копией Лореттовых — за исключением полок с бессчётными книгами, радующих глаз муаровых штор на окнах и хаоса, с недопитой бутылкой виски, в спальне.

«А жаль, я бы сейчас пригубил».

Прошло уже два часа с того момента, как я сел за стол, чтобы порепетировать речь и всё-таки для начала написать Кайлу письмо, потому что духу поговорить с ним лицом к лицу у меня явно не хватит... Однако даже на бумагу не вышло выдавить из себя ни слова. Только ноги сидеть затекли, превратившись по ощущениям в неподъёмную вату.

Я искал возможность связаться с братом с первого дня своего пребывания в Тик'але, а теперь у меня есть уродливый краденый перстень и шаманская сила, которая позволяет отправлять письма даже быстрее. И всё равно я медлю.

Ну а с другой стороны, что я вообще могу написать?

«Привет, Кайл! Это твой младший братик, которого ты бросил среди шаманов, когда я воровал для тебя их ауру.

Пишу узнать, ты спасать меня вообще собираешься?

Если нет, ничего страшного, ведь я уже вроде как спас себя сам. Только... для этого мне пришлось самому стать шаманом. И прости, но мне понравилось, так что я в итоге решил, что не буду помогать тебе их искоренять. Я бы всё тебе объяснил при встрече, но сейчас ты, поди, меня уже ненавидишь? Но прежде чем разорвёшь моё письмо в клочья, я всё же считаю нужным предупредить, что твой план революции обречён оказаться в заднице — императрица Иш-Чель всё о нём знает.

О, кстати, как мамы? По-прежнему работают днями и ночами, даже не замечая, что одного сына дома не хватает, а второй затеял государственный переворот? Передай им привет, ага?»

Вздохнув, кидаю перстень на стол, и тот шмякается о столешницу, разбавляя царящую в комнате тишину. «Не могу я так написать». Может, начать с вопроса про мам?

Полагаю, правы те, кто говорят, что всему своё время. Пару месяцев назад я был готов жизнью рискнуть ради этого перстня, а теперь? «Надо, наверное, его выкинуть».

Бесполезная золотая побрякушка мерцает в вечернем сумраке, когда я разочарованно отправляю её катиться по столешнице, а потом срывается с края стола и со звоном ударяется о каменный пол. Со звоном задорным и ясным, в отличие от моих мыслей.

«Может, я как всегда преувеличиваю, и Кайл меня не возненавидит? Обзовёт идиотом и трусом, но не предателем? В конце-то концов, колдун я или нет, мы ведь по-прежнему семья, мы выросли вместе. Знаем друг друга от и до, каждую улыбку, каждый шрам».

Я не был дома меньше трёх месяцев, но за это время моя жизнь каким-то образом поменялась так круто, описав лихой вираж из перемен, что даже представить теперь не могу, как родные отреагируют на всё, что мне нужно им рассказать. Как и признался Фарису, мне кажется, я теперь даже и не знаю своих родных. Помню их, как отражение в зеркале, только вот как к этому отражению прикоснуться... не понимаю.

«Но я понимаю, что они ненавидят шаманов», — сами мне говорили, снова и снова, десятки раз. Каждый раз, собираясь за обеденным столом всей семьёй, кто-нибудь да не упускал возможности поворчать о криводушии и изуверстве шаманов, которых, «больных ублюдков», «как только земля носит»?

«Все наши муки из-за них, этих пьяниц и извращенцев, которые предаются разврату и тёмному колдовству в своих храмах. Не трудятся сами и не ценят чужой труд, лишь уничтожают честный народ и веками кутят за счёт наших усилий».

«И теперь, получается, я в списке кутящих извращенцев».

Неважно, что никто за тем домашним столом и в тик'альских храмах-то не был ни разу, и не видел пьяного шамана за всю свою жизнь, верно? За семейным столом всё уже давно решено. Что неизвестно — додумано и расписано. «Ненавидят».

Сам же я ненавижу... уже и не знаю кого. «Делить всех на своих и чужих было куда легче».

Когда я со вздохом поджимаю ватные ноги, наклоняясь, чтобы поднять перстень с пола, в нос мне внезапно бьёт запах жжёной бумаги.

Я опять поднимаю глаза и осознаю, что в воздухе над головой парит маленькая записка, формируясь обратно из пепла, взявшегося из ниоткуда, точно как однажды послание от Лоретто.

Заинтригованный, тянусь за письмом. Мы с Лоретто немного поупражнялись в магии сегодняшним утром, однако больше не обсуждали вчерашние объятия, так что может сейчас, когда солнце снова скрылось, куратор готов поговорить по душам?

Увы, почерк не Лореттов. Понимаю это в тот самый миг, когда мои пальцы касаются записки, и та вспыхивает неощутимым пламенем, материализуясь окончательно из иллюзорной тени, которая видна лишь получателю.

«Это правда???» — накалякано в записке.

Гляжу на вопрос в полной прострации. Округлые, ровные буковки явно принадлежат руке Арьаны, но как сестра могла отправить мне шаманское письмо? «Фарис», — догадываюсь, мрачнея. Значит, она всё ещё думает, что за её собственными простокровными письмами могут следить. «Но что правда-то?» Пока я гадаю, не отвечая, на стол передо мной требовательно падает новый клочок:

«Ты теперь шаман, Еля? Без шуток?»

Значит, Фарис ей всё рассказал. Трепло. Хочется выругаться, и даже жаль, что он не услышит. Неужели было не очевидно, что это тайна?

«Не говори никому», — пишу быстро и отправляю, прислонив аурный перстень к листку, мысленно твердя, что получателем является Арь-а-на. Я всё ещё не пробовал отправлять письма без колец и амулетов, как шаман, а если потеряю концентрацию, когда призываю ауру, и случайно отошлю свои тайны кому-то другому, это точно будет катастрофой. «Что ж, зато перстень всё-таки пригодился». Мутный камень в оправе кольца мерцает разок, и записка исчезает — без всяких вспышек и пепла.

«Могила, — приходит тут же в ответ. — Но ты же не сошёл с ума, чтобы овладеть магией, правда, братик? Какого цвета трава?»

«Считаешь, сойди я с ума, перестану отличать цвет травы?»

«И всё же...»

«Зелёная. Как у ма тушёная капуста, которую жрать невозможно».

Арьана теперь меня не оставит в покое, пока не выяснит всё, думаю, всё ёрзая затёкшими ягодицами на стуле. Какой неудобный стул. Не уверен только, радует меня всё это или огорчает?

Отчего-то я позабыл, что любознательный ум моей сестры никогда не позволяет ей сидеть на одном месте, пока она не отыщет ответы на все-все свои вопросы — и в этом мы, в общем-то, с ней похожи. «Но и я сам не знаю всех ответов пока». Вероятно, я должен быть рад, что хотя в моей семье и все, очевидно, помешаны на шаманах, не все их презирают: Арьана вот, наоборот, боготворит.

Однако чем больше людей знают мой секрет, тем сложнее будет секрет хранить.

«Тогда как ты смог стать шаманом? — настаивает Арьана на новом клочке бумаги. — У тебя же нет ведьм в предках. Уверен, что ты не приёмный?»

«Не более чем ты, спасибо».

Пауза.

А затем: «И???»

Я молчу.

«Ой, да ладно тебе. Мой болтливый братец теперь будет держать рот на замке? Рассказывай! Как тебе так повезло? Это какая-то магия той богини, что учила твоего куратора, да? Ритуал? Заклятие? Тэйен умеет обращать людей в шаманов? Я так и знала! Помнишь, когда нам с тобой было года по четыре, в Кабракане пропала девчонка, которая, говорили, потерялась в лесу, что за аурной границей?»

«Это говорила ты».

«Потому что я видела, как она шагнула туда! Мы с папой ходили в захолустный магазинчик, где он брал сахарную пудру для пряников, и пока я ждала его во дворе, то своими глазами видела, как эта девчонка ушла прямо в лес рядом! Точно сквозь аурную завесу, огораживающую наш анклав, не побоявшись ни тьмы, ни ауры, хотя и была простокровкой. Поговаривали потом, что до этого её ещё замечали в компании шаманской богини. Неспроста, а?

Только вот никто мне не поверил тогда кроме папы. Он до последнего дня своей жизни верил. И я всем докажу, что он верил не зря».

Письмо обрывается с грустной, упрямой паузой, но потом, до того как я успею ответить, продолжается вновь. Будто Арьана пропитывает свою грусть неунывающей любовью, вновь вдыхая в свои мысли и слова надежду:

«Я обещала папе, что мы тоже сможем однажды использовать магию, и вот — ты. Ха! Видишь теперь, Еля, ради чего я начала изучать алхимию? Кайл и Кофи никогда этого не понимали, но ты не такой тугодум, как они.

Ох, я так рада, что у меня снова есть член семьи, с которым я могу говорить открыто, как с папой когда-то. Столько хочу тебе рассказать! Ты же при встрече расскажешь мне всё? А меня Тэйен шаманом сделать сможет? Кстати, ты не против, если я возьму у тебя кровь на анализ? И мочу. И...»

Её пылкий, спешный почерк становится неразборчивым, и я уже не могу понять, что там ещё она хочет взять на анализ. Тем не менее, что-то мне подсказывает, что мне бы это всё равно не понравилось.

И всё же, когда я перечитываю первые читабельные строчки, меня охватывает странное чувство — сладкая горечь. Всегда знал, конечно, что в попытках докопаться до истины сестра порой говорливая, как и я, но теперь вдруг мне приходит на ум, что мы не так уж много общались в последние пару лет. Когда были маленькими, болтали постоянно: об игрушках, конфетах, шаманах...

У нас с ней когда-то была огромная выцветшая старая скатерть, которую отдал нам папа Умар, и мы нарисовали на ней большущую карту Тик'аля, несмотря на то, что никто из нас там ни разу и не бывал ещё. Сами всё выдумали. Мы воображали себя шаманами и возводили себе храмы, отмечая их пуговицами, которые таскали у мам.

Потом, откуда ни возьмись, в нашем Тик'але появлялись злые аурные демоны — пухлые шоколадные пряники, — и мы спасали от них перепуганный город и его жителей своими вымышлено-непобедимыми шаманскими силами. «Сжирали пряники до последней крошки».

Город ликовал. Мы были героями и возводили себе новые пуговичные храмы...

Понятия не имею, в чём был смысл той игры. Объесться шоколадом? Защитить мир? Почувствовать себя частью волшебной силы? Посетить, хотя бы в воображении, далёкие в своей загадочности храмы, в которые нас бы никто не пустил в реальности?

«В любом случае, было весело».

Единственным временем, когда мы с Арьаной долго не разговаривали, был тот месяц после злополучного дня, как Умара не стало. Целый месяц молчания, но — я тогда вообще со всеми молчал.

Однако и тогда мы с сестрой сидели бок о бок часами напролёт и без слов продолжали играть, раскладывая пуговицы на старой застиранной скатерти. Отца Арьаны больше не было, а вот скатерть, что он нам отдал, — осталась. Это казалось до мурашек странным, но и... волнующим. Как те недосягаемые храмы. У нас словно появилась общая тайна на троих. Словно папа Умар не исчез, а ушёл туда, к шаманам, к богам... и мы продолжали защищать мир от злых демонов, веря, что однажды он найдёт дорогу обратно.

Не сговариваясь, мы верили, что продолжая играть, освещаем Умару путеводной нитью дорогу через дремучие аурные леса и штормовые моря, через непроходимые горы и суровые башни древних замков, что стерегут потусторонние духи... Человек ведь не может пропасть, уйти и не вернуться, умереть, если его возвращения ждут дома, так?

Ждут, а значит, он не может погибнуть бесследно.

Откинувшись на спинку стула, я теперь задумываюсь, а была ли для Арьаны та скатерть всего лишь игрой? Или, может, она до сих пор верит, что магия способна вернуть ей отца? Что Тэйен или Первокровная — или алхимия — способны воскрешать мёртвых, и поэтому-то она и зарывается каждый день так упорно в магию и расспрашивает меня? Но будь это возможно, вряд ли бы мой куратор довольствовался своим сиротским уделом...

Пожалуй, из-за всех наших игр Арьана и была мне всегда куда ближе, чем братья. Когда Кайл и Кофи уже дрались с одноклассниками за школой, мы с сестрой ещё рисовали свой мир в детском саду. Этот мир был яркий, большой, свободный от всяких «нельзя» и «не бывает».

И благодаря этому миру мы с сестрой научились слышать друг друга без слов. Понимать без взглядов. «У нас была своя сказка».

Однако за последние несколько лет, с тех пор, как она начала изучать алхимию, а я воровать ауру для Кайла, мы отдалились. Арьана, казалось, перестала разделять моё стремление к справедливости, а я не мог вбить себе в голову, как она может так искренне восхищаться колдовством, которое погубило её отца.

Дружба забылась как вчерашний сон.

Потянувшись, выдохнув в размышлениях и взяв в руки письмо Арьаны, я вновь перечитываю её пухлые, как пряники, буквы. Это письмо, полное восклицаний и вопросов, точно как та сестрёнка, которую я знал. Неунывающая, сострадательная, задорная и родная...

Что-то пробуждается в моём сердце, разливаясь теплом по телу. «Сестрёнка». Становится внезапно так по-детски весело, легко, что хочется подпрыгнуть и побежать её обнимать, где бы она ни была.

«И вот, получается, почему она расспрашивала меня о Лоретто, когда мы встретились в лабораториях. Конечно, она и не думала, что меня надо спасать от шаманов — надо лишь помочь мне с ними найти общий язык, как нашла с Фарисом она».

Но тогда выходит, что и все последние годы Арьана пыталась выяснить, почему шаманы отличаются — или не отличаются — от нас? Стремилась к справедливости, только вот таким вот своим, завуалированным методом? И всё в одиночку, держа свои чувства под замком, пряча от всей семьи. «От всего света». Как же, должно быть, ей было одиноко изо дня в день дома среди нас, разглагольствующих о колдунах-извращенцах.

Только я теперь колдун и я не одинок, у меня есть сестрёнка.

«Я люблю тебя, Аря», — поддавшись мимолётному порыву, пишу я вместо того, чтобы подскакивать. Интересно, когда я вообще последний раз называл её Аря? Ей раньше нравилось, когда я её так зову.

Почти что физически ощущаю её смятение, когда долгая минута проходит прежде, чем появляется ответ: «Я тоже люблю тебя, Еля. Всегда».

Снова пауза, а когда мне приходит новая записка, то почерк внезапно иной. Я его не узнаю, однако судя по тому, что появляется это письмо из пепла и неосязаемого огня, как и предыдущие, догадываюсь, что отправитель не поменялся.

«Слышал новость?» — спрашивает Фарис теперь сам.

Здесь скрыт какой-то подвох, но ответ у меня один: «Нет».

«Советник Бадар умер. Говорят, инцидент в алхимической лаборатории».

Моргнув, я секунду лишь пялюсь на угловатые буквы Фариса, которые на первый взгляд не имеют никакого смысла. Советник мёртв? В смысле советник императрицы? Но она же ценит их на вес золота, как своих матушек-крёстных, которые готовы пойти на всё, чтобы обеспечить ей место на троне.

Почему тогда никого до сих пор не допросили, не обвинили? Почему никто не кричит об этой новости на каждом углу, а по городу не ходят солдаты, ища убийцу, чтобы казнить?

Спустя долгие секунды растерянности, моё внимание цепляется за слово «умер». То есть... сам? Могущественный шаман, который в лабораториях чувствовал себя лучше, чем дома, нарвался на инцидент?

И факты в моей голове наконец сходятся воедино:

«Марисела не будет никого наказывать, потому что спланировала и убила его лично». Мороз змейкой пробегает по позвоночнику. «Или же она приказала его убить — не велика разница — и выставила всё как несчастный случай, чтобы не поднимать шумиху».

Фарис рассказывал, что Бадар хвастался сговором с другом Кайла; и если Бадар теперь мёртв, то получается, поплатился за это. Получается, это правда. «И императрице правда не понравилась».

«Слушай, Еля, — приходит новая записка с почерком Арьаны. — У меня плохое предчувствие. Ты разговаривал с Кайлом? Наши братья же не могут учудить ничего фатального, а? Вы с Кофи вечно таскались за аурой, а Кайл хвастал размерами своих повстанческих амбиций, но вы же не всерьёз. Дальше слов дела у вас никогда не доходят, и всем на эти сплетни давно плевать...»

Солнце садится всё ниже, тени вокруг меня сгущаются, отбрасывая зловещие кроваво-алые полосы на Арьанины строки, и холодок кусает мой позвоночник все настойчивее.

«...Только вот Фарис говорит, что Бадар успел передать Пабло, кривозубому дружку Кайла, исправленный рецепт эссенции. А ещё я вчера слышала, как Кофи и Кайл шептались дома. Как я поняла, они собираются эту эссенцию испытать, и если та сработает, если этот новый вариант и впрямь будет лишать шаманов сил, то они планируют захватить Великий Храм, когда всем будет не до них — на Испытаниях. Всё остальное у них готово».

Недавнее тепло окончательно улетучивается из моего сердца, когда я это читаю. Холод расползается по всему телу, покалывая и бросая в дрожь. «На Испытаниях». Почему это звучит как смертельный приговор?

И что означает это «всё остальное готово»? Готово что? Да нет, Аря ошибается: Кайл никогда не воспринимал свои обещания отнять у Иш-Чель корону шутливо. Если потребуется, он пойдёт один против всех.

Однако если Арьана права во всём остальном... даже если Бадар не признался перед смертью в своём сговоре с простокровными, даже если Марисела не успеет помешать Кайлу, всё пойдёт крахом, когда братья нападут. Шаманы потеряют силу. Я потеряю. А Лоретто... Братья могут попытаться убить моего куратора в месть за то, что тот научил меня колдовать. «Или всех нас посадят в посеребрённые клетки, какие описывал в своём журнале Монтехо».

Слова Джаи всплывают уколом в памяти: «Горы и горы трупов, Елисей. Этого ты хочешь? Отмывать с улиц кровь? Потому что шаманы не станут преклонять колени добровольно. Потому что так всё и будет».

Я всегда раньше думал, что восстание Иш-Чель называют Красным восходом, потому что всю ночь шли уличные бои и никто не мог сомкнуть глаз, в итоге бессонно встречая безоблачный, яркий рассвет с красными глазами... Ну, или потому что Марисела любит рубиновые мантии?..

Однако теперь я наталкиваюсь на мысль о том, что красным утро, когда Иш-Чель взошла на трон, нарекли из-за крови — растёкшейся по улицам, свежей, алеющей в лучах солнца на влажных камнях...

«На Испытаниях», — сказала Арьана. Получается, у меня всего чуть больше недели, чтобы убедить Кайла поменять своё решение? Чтобы не стать соучастником создания новых кровавых рек?

Как вообще можно убедить человека, который кого-то всей душой ненавидит, этого кого-то полюбить? Кайл посвятил жизнь мечте о том, что уничтожит каждого до последнего чароплёта в Кабракане, так что же вообще может заставить его отречься от этой мечты и всех тех лет, что он на неё потратил? Я? Разве будет достаточно меня?..

«Я поговорю с ним, Аря, — всё же пишу в ответ. — Придумаю что-нибудь. Всё будет хорошо. Обещаю».

У меня получится, добавляю про себя. Не знаю как, но получится. Должно.

Обещаю.

༄༄༄

Следующие три часа я хожу по комнате кругами. Как и пообещал, придумываю.

Не выходит.

Во-первых, услужливые прихвостни Мариселы неустанно за мной наблюдают, так что я не могу пойти домой средь бела дня. Во-вторых, у меня до отвращения плохо получается убеждать словами. В-третьих, Кайл не из тех, кто станет слушать кого бы там ни было, раз уже принял решение.

Единственное, что может мне сейчас помочь: чудо. Однако даже магия, что знакома мне, не так проста. Только если бы боги и впрямь существовали и пришли мне на помощь...

Стук в дверь пронзает тишину.

Солнце уже почти окончательно опустилось за горизонт, оставив скромную полосочку малинового отблеска на полу, и стук словно резкое пробуждение в преддверии ночи. Только вот резко я пробуждаться не умею, застреваю в старых мыслях, как в колючих сорняках, каждый раз.

Поэтому и сейчас скорее инстинктивно, чем осознанно, ещё продолжая нарезать круги по апартаментам и думать, я разворачиваюсь и иду открывать дверь. Не жду никого, не хочу никого видеть — в чудеса, увы, не верю. «Если это Ялин со своей порнухой или Йен с разбитым сердцем, лучше бы им сразу проваливать. У меня тут дела поважнее».

Не Ялин и не Йен.

На пороге стоит Лоретто.

Я, должно быть, показался чересчур удивлённым или потерянным, — или и то и другое, — когда открыл дверь, потому что между бровями у Лоретто при виде меня появляется озабоченная морщинка.

— Всё хорошо? — спрашивает Тэйен с ноткой тревоги в голосе.

Когда я киваю, морщинка на лбу у куратора разглаживается. Помедлив ещё миг, Лоретто легонько отталкивает меня в сторону и, не дожидаясь приглашения, входит.

— Ты занят? — продолжает, с любопытством оглядывая моё жилище.

— Нет.

«Полагаю, мои проблемы могут подождать ещё часик». Не выгонять же достопочтенного учителя, правда?

Закрывая дверь, я вижу, как Лоретто замечает стопку неиспользованной для письма Кайлу бумаги на столе, но, к счастью, ничего не спрашивает. Перстень я успел спрятать, а записки Арьаны и Фариса рассыпались в пепел, который тоже исчез бесследно спустя четверть часа после отправления, так что спрашивать, в общем-то, не о чем. Однако куратор до этого самого момента и моей скромной обителью не интересовался.

— А что? — «Лоретто никогда не появляется без причины».

Прежде чем ответить, Тэйен проходит и усаживается на мой диван. В тот его самый угол, где обычно сидит на своём, когда читает. Поступок, тем не менее, не выглядит, как вторжение в личное пространство, потому что апартаменты и без того идентичны Лореттовым, и присутствие учителя, наоборот, словно дополняет картину. Радует глаз. Сразу становится привычно и комфортно, и как-то спокойно на душе.

И я понимаю, что мне нравится этот внезапный и необъяснимый Лореттов интерес ко мне, какая бы каверзная причина ни была скрыта за ним.

Только когда Тэйен устраивается поудобнее среди шёлковых подушек, щепетильно разглаживая складки своей мантии и задумчиво барабаня по подлокотнику дивана пальцами, — точно подбирая нужные слова, — я осознаю, что Лоретто сегодняшним вечером выглядит немного иначе. «Свежее? Холёнее?..» Волосы явно недавно вымыты и расчёсаны, натёртые маслом ресницы блестят, а мантия более тёмного, насыщенно-синего оттенка, не лазурная. Тёмные мантии шаманы обычно носят на беззаботные, неформальные встречи.

Мои предательские мысли невольно тут же несутся к картинке мечты Йена о свидании с Лоретто. Всё выглядит именно так, как я на той картинке Лоретто и представлял — беззаботно.

Однако я не успеваю решить, мог ли мой куратор по какой бы там ни было дикости передумать насчёт Йена, и снова от обиды позеленеть до состояния маминой несъедобной капусты, потому что Тэйен в следующий миг поднимает на меня взгляд.

— У меня всё не выходят из головы твои слова, Еля, — говорит.

— О том, что всем нужны объятия? — «Ну не с первым же предложившим солдатом теперь обниматься!»

— Нет, о том, что нужно быть на шаг впереди других. О том, что можно подыгрывать, но в то же время устанавливать собственные правила игры. — Пауза. Когда же Лоретто продолжает, то голос становится чуточку нежнее, неувереннее, точно Тэйен не может предугадать, как я отреагирую: — Как ты смотришь на то, чтобы посетить Источники?

До сих пор стоя бараном посреди комнаты, до сих пор не понимая, к чему всё это ведётся, я хмурюсь.

— Источники? — «Шаманские Горячие Источники?»

Я ни разу там не был и не уверен даже, что мне там быть дозволено, ведь официально я пока что и не шаман, раз ещё не участвовал в Испытаниях. Однако я знаю, что это самое популярное развлечение из тех немногих, что есть в Тик'але. Место, должно быть, обустроено с помощью магии, — иначе как ещё можно разместить тёплое озерцо прямо посреди городского храма? — и многими посещаемо, особенно поздними, прохладными вечерами, как сейчас.

Замечая мою растерянность, Лоретто кивает:

— Многие любят там бывать, включая советников. Расслабиться, выпить, посплетничать, сболтнуть лишнего. Мне подумалось, мы тоже можем пойти. Послушать? Ты же хотел узнать, кто убил Валто, так? И ты наверняка уже слышал о Бадаре. Может, нам удастся выяснить что-нибудь полезное там, а заодно... — Уголки Лореттовых губ дёргаются вверх. — Развлечься?

«Лоретто приглашает меня развлечься? Лоретто? Развлечься? Меня?» Становится только хуже, потому что теперь я вообще ничего не понимаю. До этого зудящие беспокойным роем мысли немеют в замешательстве. «А зачем ради похода к Источникам наряжаться-то?»

Хотя, если подумать... да, наверное, у Источников все шаманы красуются, и это просто чтобы вписаться. Ну и идея вполне разумная — самому мне ни разу не приходило в голову, что можно куда-то пойти специально, а не просто слоняться по улицам, чтобы послушать сплетни. Однако это ведь отличный способ быть в курсе последних новостей, верно? Как разведывательная миссия. Инкогнито.

К тому же, со всеми своими простокровными тайнами среди шаманов я буду выглядеть куда менее подозрительно, если буду развлекаться. И несмотря на то, что по-прежнему не раскрытое убийство Валто сейчас мне вряд ли поможет, подробности о смерти Бадара вполне могут пригодиться в беседе с Кайлом, чтобы убедить его, что я всё ещё на его стороне.

В ответ на Лореттов вопросительный взгляд, замерший на мне, я, помешкав, киваю.

Что ж, мы идём развлекаться.

__________________

от автора:

Ло: - Я приглашаю тебя в шаманскую баню.

Еля: - Но это не свидание.

Ло: - Нет, нет, чисто по работе.

Еля: - И прибухнём мы там по работе.

Ло: - И окажемся рядом без штанов тоже по работе...

Автор: - Эй, прекращайте! Все же помнят, что вообще-то у нас тут высокопарная история? О войне и мире, о том, что насилие — это плохо, предрассудки — зло, о том, как сложно найти себя... помним?

Еля: *молчит*

Ло: *начинает расстёгивать мантию*

Автор, вздыхая: - Хотя... В принципе, можем исовместить. Продолжайте. Пойду себе тоже вина налью.