«Я лишь надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Елисей...»

Слова Фариса раздаются эхом в моей голове всю ночь. Сплетаясь и расплетаясь, пронизывая сны тёмными тучами, обидами и шипящими змеями, пока я не засыпаю наконец под утро так крепко, что перестаю видеть сны вовсе. А может, просто забываю о последних предрассветных видениях...

Однако какова бы ни была причина, на следующий день у меня на удивление прекрасное расположение духа, и мысли снова в строю.

Да и с чего мне переживать, в самом-то деле? До Аурных Испытаний осталось меньше двух недель; с эссенцией или без, мои братья не успеют вооружить свой дохлый отряд мятежников раньше, а там, когда Лоретто займёт трон, восстание уже потеряет смысл.

Если не до Испытаний, то расскажу Кайлу правду о магии после — всё время мира принадлежит мне. Главное сейчас быть примерным учеником и не испортить Лореттову репутацию, во что бы то ни стало помочь куратору победить, а всё остальное второстепенно.

«И обвинения Фариса абсурдны, Лоретто меня не предаст, — думаю я, заходя с утра в кафетерий. — Чья бы там ни было красивая внешность не может считаться признаком преступления».

Фариса просто зависть берёт, что у меня такой талантливый наставник, а у него самого наставника вообще нет. И разве сам он так предан Арьане, сестре того, кто мечтает искоренить таких, как аурокровный Фарис, не из-за своих гормонов?

«Мои гормоны под полным контролем, как и всегда, — твёрдо подвожу итог я, оглядывая полупустой в предполуденный час, огромный зал трапезной. — Мы с Лоретто команда, в этом я не могу ошибаться. Как минимум потому, что так мне подсказывает сердце. Мой план сработает. Должен сработать. Лоретто победит, и мы изменим этот мир».

Столы в кафетерии окутаны ароматом свежей выпечки, солнцем и ленью, и заметить моего куратора, сидящего чуть поодаль, не составляет труда.

Как обычно, Тэйен сидит в одиночестве. Однако вовсе не выглядит одиноко или жалко, нет, а скорее наоборот — немного высокомерно. Когда у тебя нет компании, полагаю, ты всегда выглядишь высокомерно. Один — значит гнушаешься чужим обществом, значит, сам ни к кому не подходишь.

А если люди ничего о тебе не знают, им остаётся лишь сплетничать; только вот сплетни есть не что иное, как самая неприглядная, самая многослойная версия правды. «Протеже мифических богов? Сбежавший ученик Первокровной? Верный слуга императрицы Иш-Чель или втайне её соперник? Всё и сразу?» Тэйен хоть и ведёт себя вежливо, но никогда не отвечает на вопросы прямолинейно, а это лишь приводит всех в ступор.

В конце концов все вопросы перестают задавать, и вот он ты — в одиночестве, загадочен и всеми любим лишь издалека. Нравишься своей учтивостью и трудолюбием каждому, но если завтра погибнешь... Что ж, мы всё равно о тебе ничего не знали. Обидно, конечно, потерять такой талант, но конкретно горевать в общем-то не о чем. Ничего личного.

— И снова доброе утро, — говорю, ставя свою тарелку с щедрым куском кукурузного пирога на стол и подтягивая стул, чтобы усесться напротив куратора.

Лоретто перестаёт жевать свой фруктовый салат. Поднимает глаза и таращится на меня совершенно пустым, ничего не понимающим взглядом, будто я говорящий стакан.

— Я тут подумал, может, ты научишь меня сегодня чему-нибудь новому? — продолжаю я, игнорируя Лореттово смятение, усаживаясь и начиная ковырять вилкой пирог. — Боевой магии, например? Или становиться невидимым? Мы, шаманы, вообще на такое способны? А летать? Мысли читать? О! Воду в вино превращать? Было б классно.

— Не стоит тебе садиться со мной, — замечает Лоретто после затянувшейся паузы и вновь опускает глаза на салат.

— Потому что остальные студенты не сидят со своими наставниками, и ты тоже расцениваешь это как неуважение? — «Но они и в одних апартаментах не живут». — Или думаешь, если Совет догадается, что мы с тобой друг другу хоть капельку небезразличны, то используют это против нас? Боюсь, всем уже очевидно, что мы друзья, Лоретто. В противном случае меня невозможно терпеть, я слишком назойлив.

«Да и устал я прикидываться покорной подсадной уткой». Не умею молчать, как ни старайся, так может, сделать прямо противоположное? Притвориться до безобразия беззаботным и простодушным, сделать вид, что мы с Лоретто и не подозреваем о намерениях всех наших врагов. Тогда никто даже не заметит, что у нас есть свой план.

— Нет, потому что я... — Какая-то странная искра вспыхивает в Лореттовых глазах, невесть откуда взявшаяся, яркая, отчасти смущённая. — Я могу привыкнуть. — Глянув было опять на меня, тут же отводит взгляд. — А ты же не собираешься завтракать со мной всю оставшуюся жизнь, так?

Понятия не имею, что на это ответить, и продолжаю таращиться на Лоретто как немой. Слова куратора прозвучали откровенно и почти что... застенчиво. Но с чего бы Лоретто так стесняться? «Никогда такого не бывало». И разве человек, разгуливающий в своих покоях по утрам голышом, вообще может знать, что такое стеснительность?

Проследив за скрытым теперь от меня под опущенными ресницами, отведённым куда-то в сторону Лореттовым взглядом, я понимаю вдруг, что наши свободные от вилок руки, моя правая и Лореттова левая, покоятся на столе очень близко друг к другу. Я инстинктивно выпрямляю ладонь, и кончик моего указательного пальца касается кончика пальца куратора.

Тэйенова рука напрягается в ответ, но не отстраняется.

«Неслыханная наглость, — начинает ворчать здравый рассудок. — Нельзя прикасаться к шаману на людях, Еля! Бескультурщина. Дерзость. Мерзость! Что вокруг скажут?»

Но тут же хочется высмеять самого себя. Что скажут? Да какая разница? Я вор магии и мятежник, который сам превратился в мага, который теперь пытается остановить бунт собственного брата и попутно обмануть императрицу и весь её Совет — что бы ни сказали, будет безопаснее, чем истина.

И это Лоретто стоит беспокоиться о своём имидже, не мне. Чихать мне, если я перестану быть в глазах окружающих загадкой. Я не против, чтобы все знали, что у меня есть друзья.

«Друзья».

«Лоретто стесняется...»

Воспоминания промелькивают перед глазами: мой куратор не стеснялся и не смущался, когда я увлёкся и прижал его к стене у библиотеки, но определённо и против тоже не был. Лоретто было разве что любопытно. И именно Лоретто ведёт себя всё развязнее и развязнее, то руку мне на колено положит, то ладонь к груди прижмёт. А что, если... опять в голове всплывает разговор с Фарисом. Мои-то гормоны под контролем, а что насчёт гормонов Лоретто?

«Да нет же, — корю себя тут же. — Вздор». Колдуны вроде Тэйен управляют своими гормонами даже лучше, чем магией. Лоретто банально боится отвыкнуть от своего самодостаточного одиночества. Мы друзья, и на этом точка.

Тем более, Тэйен не может всерьёз подразумевать что-то ещё, это глупо и непрофессионально, и учитель мне давно ещё заявил: «Мы с тобой? Это нелогично, неразумно и вообще невозможно». Мы не просто из двух разных миров — мы и есть два разных мира. Что во мне может быть такого, что способно заинтересовать двухсотлетнего шамана? Ничего.

Необъяснимая печаль растекается по сердцу в следующий миг.

Поспешно отогнав незваное чувство, я прочищаю горло.

— Ты снова сегодня без колец, — замечаю, меняя тему.

И начинаю подозревать, Лоретто на деле прямая противоположность высокомерию. Прячась прожитый в Кабракане год в окружении библиотечных корешков? Да Лоретто просто не умеет вести себя в социуме. Знает, как что делать с книгами, но не с живыми людьми — вот вся правда за фасадом энигматичного шамана, высказывающегося аллегориями. Тэйен попросту не умеет иначе.

— Не в настроении я для колец в последнее время, — пожимает плечами Лоретто. Взор наконец становится дежурно спокойным, скрывая все намёки на недавнюю скромность. Голос тоже звучит охотнее и непринуждённее теперь, когда наша беседа приняла нейтральное русло. — И отвечая на твои предыдущие вопросы, нет, я не буду учить тебя боевой магии, Еля. Магия предназначена не для того, чтобы убивать и причинять боль.

Вновь принявшись за свой салат, куратор продолжает уже абсолютно деловым тоном:

— Шаманы не способны становиться невидимыми, хотя я и могу заворожить тени достаточно хорошо, чтобы слиться с ними в ночи. Могу убедить ветер меня перенести с места на место, скажем, через яму, но летать не умею. Научиться же читать чьи-то мысли нельзя, только эмоции, да и те часто смешиваются и сливаются так, что их сложно отделить одну от другой. А воду в вино превратить невозможно, — усмешка придаёт Лореттовым губам заговорщицки-лукавый изгиб. — Понадобится времени и энергии больше, чем звёзд в небе, чтобы получить хоть что-то повкуснее крашеной мочи.

— Так теоретически это возможно? Если захочу, чтобы кто-то перепутал вино с мочой?

— Ну, если у тебя замысел такой... — Выражение Лореттова лица снова серьёзнеет. — Но иногда проще сделать что-то своими руками, чем тратить в разы больше сил на колдовство, знаешь ли. И у тебя всё равно не выйдет даже сок превратить в газировку магией, пока не научишься призывать и контролировать ауру без непредсказуемых последствий. Этим сегодня мы и займёмся.

— Опять в парке? Я сейчас туда не пойду.

— Почему?

«Почему?» Потому что мы обычно тренируемся рано утром, а день проводим в библиотеке, но из-за Фариса и его вороватого способа поговорить со мной поздно вечером, я всё утром проспал.

Проспал и мой куратор, догадываюсь, ведь ждал допоздна моего возвращения, и утром меня никто не разбудил — хотя вряд ли Лоретто признает эту свою, пусть и безвинную, но оплошность.

А идти в парк сейчас, под местным безжалостным солнцем в зените? «Нет уж, лучше сразу на сковородку лечь».

— Потому что кожа у меня куда бледнее твоей, Лоретто. Я не загораю, а становлюсь красным как рак, если провожу больше получаса на улице в самое пекло.

Лоретто продолжает смотреть на меня в полнейшем недоумении.

— Тогда меня можно чистить как обугленную картошку, — добавляю. — У меня кожа будет облазить, всё будет болеть, я буду материться и ныть, и вообще ничего неделю делать не буду. Если ты не можешь обратить воду в вино, то из ауры мазь от ожогов-то сделать и меня намазать ею сможешь?

Прищурившись, Лоретто спустя миг вкрадчиво уточняет:

— Намекаешь, что солнце, то самое, которое греет землю и дарует всем жизнь, для тебя... опасно? — Когда я киваю, бессовестный смех вырывается из Лореттовой груди прежде, чем Тэйен успевает его подавить. — Прости. О, мне никогда не приходилось задумываться о подобном. Но ты прав, юный вампирчик, я не твоя мамуля, не буду тебе мазями натирать. Однако опять в здании практиковать магию тоже не позволю. Ванну ты уже мне чуть в щепки не разнёс.

На этой несогласной ноте мы и заканчиваем свой завтрак.

После я даже не представляю, где пропадает куратор, пока я прячусь от солнца в апартаментах, валяясь на диване и бесцельно листая уже прочитанный учебник, но где-то ближе к обеду Лоретто возвращается и без слов кладёт тюбик солнцезащитного крема на кофейный столик передо мной.

Я смотрю на Лоретто, потом на тюбик, потом опять на Лоретто.

— Спасибо, мамуля?

С совершенно нечитаемым выражением лица и хладнокровной осанкой Лоретто разворачивается обратно к входной двери.

— Пошли на учёбу.

༄༄༄

Говорят, нельзя познать цену счастья, не испробовав сначала вкус горя. И, полагаю, нельзя насладиться победой, сначала не проиграв, — или, в моём случае, сорвать имперские планы, не сорвав сначала своих собственных.

День мы с Лоретто проводим за оттачиванием магических навыков вполне продуктивно. По крайней мере, я надеюсь, что это продуктивно, потому что Лоретто надо по-настоящему оттачивать навыки, а мы, похоже, только играем в ясельки, где куратор учит меня всему тому, чему его самого научили в пять лет.

Тэйен каким-то невообразимым образом удалось избавиться от настырных шпионов Её Величества на время, сделав несколько неожиданных поворотов и ложных крюков по переплетающимся тик'альским улицам и уведя нас в самый дальний, самый заброшенный уголок шаманского города. Теперь мы сидим в тени беседки, чьи колонны подпирают маленькую круглую крышу, а разросшиеся лозы плюща, точно шторы, ниспадают с неё, приятно скрывая нас от жары.

В кустах вокруг мелькают цветастые дикие попугаи и виднеется сереющая стена — высокая, каменная, гордая и окружающая по периметру весь Тик'аль; городской суете здесь до нас не добраться, но зато доносится жизнерадостный звон ручья у озера где-то в лесу за стеной. Расслабиться, ощутить внутреннюю свободу и призвать ауру здесь несложно.

Почти.

— Камень всё равно не двигается, — со вздохом резюмирую я, когда у меня наконец выходит заставить фиговый листок сделать в воздухе три сальто подряд без падения. Однако не уверен, что смогу повторить это в реальной жизненной ситуации, когда вокруг всё отвлекает.

— Какой из? — уточняет Тэйен, не отрывая глаз от книги, которую читает, усевшись на скамейке напротив моей.

Ещё раз взглянув на гальку у себя в ладони, я кошусь на каменные колонны. Затем на каменную стену.

— Ха. Ха. Не смешно. — Помедлив, добавляю ехидно: — Камень, которым ты притворяешься, сидя неподвижно уже второй час, Лоретто.

Едва заметная тень улыбки мелькает в уголках Лореттовых губ и тут же исчезает. Глаза по-прежнему прикованы к книге.

Я делаю новую попытку:

— Если не станешь учить меня боевой магии, может, хотя бы парочку оборонительных приёмов покажешь? — «А заодно и сам потренируешься, куратор». — Вдруг на Испытаниях пригодятся?

Сидя с покачивающимися за спиной лозами плюща, точно какая-то лесная фея среди своих подданных, Лоретто наконец с сомнением поднимает на меня взгляд. Но почему с сомнением? Разве это не шикарная идея? Тэйен уже, наверное, половину библиотеки наизусть знает. Не помешает и заняться практикой.

— Аурные Испытания состоят не в том, чтобы друг с другом драться, Еля, — говорит Лоретто.

— А как тогда выяснять, кто сильнее?

— Продемонстрировать свои навыки. Любым понравившимся тебе способом. Вызови ураган или зачаруй голубя, уговорив его тебе на голову нагадить... да что угодно. Как шаман, ты не только можешь ощущать ауру, которую используешь сам, но и ауру, которую используют другие вокруг, если будешь бдителен. А на Испытаниях бдителен каждый. Нельзя убедить всех, что ты сильнее, потому что все будут чувствовать, насколько именно ты силён. Можно, разве что, притвориться слабее... но кому это на руку, ежели речь идёт о должности при дворе? Если главный приз — корона? — Лоретто задумывается, медля. — И право распоряжаться собственной судьбой.

«Я могу ощущать ауру, которую используют вокруг меня другие? Интересно. То есть в теории я могу почувствовать намерившегося напасть на меня шамана за пару секунд до того, как тот нападёт?»

Новая мысль мелькает на Лореттовом лице, и куратор вдруг откладывает книгу.

— А знаешь, может, ты прав. — Тэйен поднимается на ноги, подол мантии разлетается, ловя солнечные лучи. — Я могу показать тебе один приём самозащиты от магии. Который способен спасти тебе жизнь, причём не только в бою.

Воодушевление тут же просыпается в моей груди, и я тоже охотно встаю. Ветерок треплет волосы, и я мысленно готовлюсь поймать чувство покоя и призвать ауру, сосредотачиваясь было на ласковых прикосновениях этого ветерка, но следующие слова Лоретто заставляют меня обо всём забыть:

— Ты мёртв.

— А? — Затылок холодеет.

— Ты мёртв, — повторяет Лоретто невозмутимо. Даже не подозревая, похоже, что звучит такая фраза, по меньшей мере, неуютно. «Ну разве это не ещё один признак того, что у моего куратора проблемы с коммуникацией?» — Представь это, Еля. А раз ты мёртв, твоё тело больше не может служить сосудом для магии. Нельзя же наполнить разбитую вазу. Иными словами, если другой шаман тебя атакует или если ты вдруг потеряешь контроль над собственной аурой и тебе понадобится иммунитет от разрушительной природы колдовства, то надо убедить эту природу, что ты уже разрушен.

Чернильно-чёрный туман начинает формироваться вокруг кончиков Лореттовых пальцев, но я по-прежнему не понимаю, что делать мне. «Дохлой кошкой навзничь упасть?»

— Когда ты управляешь аурой, то чувствуешь её мощь, — продолжает Лоретто, подходя, и теперь между нами всего шаг. Аура у Лореттовых рук продолжает сгущаться, точно полуночный сумрак, быстро наполняя беседку. — Ощущение присутствия магии в твоих жилах сильное, свежее, опьяняющее, точно глоток свежего воздуха. В такие моменты начинает казаться, что тебе всё по плечу, хочется ещё и ещё и больше никогда не расставаться с этим чувством...

Аура плывёт по воздуху между нами, прилипая ко мне, покрывая руки мурашками своим мятным холодком.

— ...В отличие от обычных людей, ты теперь способен это чувство удержать в себе, а значит, и ощутить потенциал его власти. А ощущается власть всегда так, будто тебе нужно ещё чуть-чуть, ещё немного, чтобы взять всё под свой контроль, чтобы насытиться. Поэтому-то власть и так опасна.

Чернильный туман продолжает виться вокруг нас, заползать мне под кожу. Ощущения одновременно знакомые и не знакомые, отличные от тех, когда я призываю ауру сам — то же мятное пламя, но какое-то чужеродное, отрешённое. «Подчиняющееся воле Лоретто, не моей».

Куратор прав, мне кажется, что надо подождать ещё пару секунд, ухватиться, привыкнуть, распробовать чувство как следует, чтобы оно последовало за мной, а не за Лоретто, но чем дольше я жду, тем больше оно сопротивляется и тем сложнее становится сконцентрироваться. Медленно, очень медленно, как когда проваливаешься в сон, сам того не замечая, и понимаешь, что уснул, только когда уже пробуждаешься, вздрогнув во тьме посреди ночи.

Солнце по-прежнему печёт над нами, но я теперь его даже не вижу за сгустившимся в беседке сумраком. Всё тело немеет, будто меня в ледяную ванну засунули, и лёгкие сводит, словно на груди кусок чугуна.

Когда я наконец понимаю всё это, понимаю, что ничего не выходит, что мне не перетянуть контроль на себя, и пытаюсь отмахнуться от наполняющей меня, леденящей мне душу ауры, осознаю, что не могу. Ауру призывал не я, и не мне её отпускать.

Паника скручивает желудок. «Но сковала-то она меня!»

— Ло...

— Сосредоточься.

Лореттово лицо не выдаёт эмоций, когда мой куратор занят делом, это я уже уяснил. Однако мне это совсем не помогает, не подбадривает, когда я думаю лишь о том, что не могу шелохнуться! Всё вдруг жжёт и зудит изнутри, и аура будто бы охватывает каждую клеточку организма морозной лихорадкой, лишая возможности двигаться, едва позволяя дышать. «Так и задохнуться недолго...»

— Ты должен перестать бояться. Мёртвые не боятся, Еля. Чем больше брызг ты наделаешь, тем быстрее утонешь. Расслабишься — поплывёшь.

«Засунь ты сейчас свои аллегории...» — сглатываю, но и в горле ледяной ком. Паника. «Нет. Ладно. Просто перестать бояться, перестать... магия верит в то, во что верю я, так?» Я же знаю, что опасаться нечего. Я не боюсь Лоретто, знаю, что куратор меня не обидит. Это должно быть легко. «Но вдруг и Лоретто потеряет концентрацию или случайно переборщит?» О нет...

Не страшно.

Не верю.

«Тела не чувствую! Где я?!»

— Тебя топит свой собственный страх, — продолжает Лоретто. Так и стоит в шаге от меня среди вьющегося вокруг нас сумрака ауры, но теперь расстояние кажется бесконечностью. Я не то что дотянуться, я вдох полной грудью в сторону Лоретто не могу сделать.

«Вот так, видимо, и погибали прежде простокровки от рук шаманов», — мелькает в уме. Для Тэйен, судя по по-прежнему безмятежному выражению лица, обратить меня в камень не сложнее, чем на солнце прищуриться, а мне... Что может быть хуже, чем умереть, оказавшись в заточении собственного тела, как в наглухо заколоченном погребе? «Нет, мне не страшно». Не бывает же клаустрофобии в собственном теле! Правда?..

— Ты пытаешься побороть свою панику, я это чувствую, Еля. Пытаешься отнять у меня контроль, прекрати. Позволь ауре просто пройти сквозь тебя и раствориться обратно в природе. Порой надо отдаться течению, дождаться, пока буря пройдёт. Ключ ко всему, о чём ты мечтаешь, прячется в терпении, не упрямстве.

«Терпение, да».

Магия — это природа. Природа — это я.

Если я мёртв, бояться нечего.

Нечего...

Силюсь сделать очередной вдох, и наконец-то выходит. А потом, будто щёлк, — и всё исчезает. Лёд, онемение, аура вокруг Лореттовых пальцев и моих рук...

Я моргаю, растерявшись, но уже не чувствую пламени или холода, лишь отголосок тупой, точно эхо, боли в груди, но и она спустя мгновение растворяется. Солнце снова сияет над беседкой, водопад мирно журчит за стеной. Покой и гармония, будто мне всё приснилось.

— У м-меня получилось? — спрашиваю неуверенно, переминаясь с ноги на ногу и ощупывая свои руки. Тело вновь меня слушается, как же приятно. — Я тебя победил?

Лоретто делает неопределённый жест рукой, отворачиваясь, чтобы снова взяться за чтение:

— Не совсем. Но мыслил ты в правильном направлении. На сегодня хватит, мы же не хотим, чтобы у тебя сердце не выдержало.

Моё сердце и впрямь колотится быстрее обычного, замечаю теперь. Однако страха я больше не испытываю, лишь... эйфорию. «Если мой куратор способен так легко управлять магией, то и я однажды смогу», — понимаю. Всю свою жизнь я, выходит, шёл не туда — пытался найти способ лишить шаманов их силы вместо того, чтобы разобраться в ней. Вместо того чтобы изучить, как собственную эмоцию, вместо того чтобы стать шаманом сам.

А правда на деле так проста: поверь в себя и попробуй. Я не только, оказывается, могу контролировать ауру лично и в теории ощущать, когда и как контролируют её другие, но и могу выработать иммунитет от её смертоносного воздействия. Надо лишь перестать бояться — попросить Вселенную, и её мощь сделает всё, что я пожелаю... «Невероятно».

— Кайл бы убил за такую информацию.

Лоретто замирает.

Не знаю, что я сказал не так, но что-то явно сказал, потому что Лореттова осанка внезапно напрягается. Книга так и остаётся лежать на скамье, Лоретто смотрит на неё, потом переводит взгляд в мою сторону. Не прямо на меня. Точно сам я внезапно не достоин стал взгляда.

— Не понимаю, зачем ты тратишь тут своё время, Еля, — произносит Лоретто похолодевшим тоном. — Разве не стоит тогда тебе лучше сейчас быть с Кайлом?

— То есть? Я не могу, я... — «Я учусь». Но времени закончить фразу у меня нет.

— Кайл, Кайл... КАЙЛ! — Лоретто разворачивается, крутанувшись на пятках так резко, что подол мантии взмывает рассерженным вихрем у ног. Лореттовы глаза впиваются в мои. — Ты вообще замечаешь, как часто говоришь о брате? «Кайл знает то, Кайл думает сё...» Меня тошнит уже! У меня ощущение, будто он третий с нами всё время. Будто я ублажаю его, а не дружу с тобой. Ты меришь всё мнением Кайла, Еля, словно своего собственного мнения у тебя нет, словно поклоняешься ему, как хозяину шавка. Да если б мне нужен был твой брат, здесь бы был он, а не ты!

Не зная, что отвечать, я лишь растерянно втягиваю носом воздух, пытаясь сообразить, что ни с того ни сего так задело Лоретто... имя моего брата?

Странная смесь обиды и меланхолии зарождается следом в душе. Меланхолии, потому что я уже два месяца с родными не виделся, и шаман я теперь или нет, а всё равно скучаю по семье и по брату, так почему не могу хоть поговорить о них?

Однако моя меланхолия пропитана обидой, потому что мой старший брат, который всегда без исключения приходил ко мне на помощь, на которого я всегда мог положиться, на этот раз оставил меня с шаманами невесть почему и на какой срок.

— Я просто ценю мнение Кайла, — говорю наконец. — Как и твоё, Лоретто.

— О! Да неужели? — Циничная насмешка кривит Лореттовы красивые черты лица совсем не красиво. — Только вот тут зарыта проблема, Еля. В один прекрасный день тебе придётся выбирать между мной и своим братом, потому что моё мнение прямо противоположно ему. Все эти инфантильные, упрощённые идеи о делении мира на добрых и злых, слабых и сильных, простокровных и аурокровных, — зародились в твоей голове не после моих слов. А после слов брата! Это же Кайл убедил тебя, что шаманы не люди и что всех таких же, как я, следует исправлять, а? Кайл вдохновил тебя видеть врага в каждом, кто не разделяет твои убеждения? Безрассудно решать все проблемы кулаками? Вечно бежать и просить у него помощи, будто сам ты справиться не способен?..

Лоретто продолжает и продолжает накидывать вопросы в вербальную стопку, не даёт мне даже и слова вставить, и обида начинает сжигать мою меланхолию в прах.

Теперь я даже не рад, что за нами сегодня никто не шпионит, потому что кто будет меня останавливать, если я сейчас захочу безрассудно решить и эту проблему, дав пощёчину своему рассердившемуся на пустом месте куратору, а может, даже слегка и врезав, чтоб успокоить, а? Никакая шаманская сила Лоретто меня уже давно не пугает, и я тоже сейчас рассержусь.

И какое вообще право Тэйен имеет оскорблять моих близких?

Да, может, я и сам злюсь на родных, может, и обижаюсь — много на что, и ещё наговорю им гадостей при следующей встрече, но всё равно это не значит, что я готов позволить кому-то — даже своему другу — их критиковать. «Только я имею на это право. Потому что, даже когда злюсь, даже когда думаю, что они возненавидят во мне шамана, я по-прежнему люблю их. Потому что мы семья несмотря ни на что, и сколько бы яблок раздора ни было между нами, я всегда за родных встану горой».

И вообще, оскорбляя мою семью, Лоретто оскорбляет и меня тоже. «Конечно, я не всесилен, но я способен справиться без Кайла! Способен!» И не бегаю я за помощью брата, разве что... иногда. Но для это же и существует семья!

— Дай угадаю, — продолжает Лоретто, делая шаг вперёд и опять оказываясь прямо передо мной посреди беседки. Задрав нос, глядит на меня сверху вниз. — Когда ваши родители развелись, вы с Кайлом оба чувствовали себя брошенными? Только вот если для тебя, Еля, любовь — это компания, которая способна прогнать одиночество, то Кайл, чтобы почувствовать себя нужным, ищет публику. Так что когда ваш отец переехал в Сент-Дактальон и вас бросил, Кайл начал таскать тебя, как щеночка, с собой в качестве зрителя.

Мои руки сжимаются в кулаки, и я стискиваю челюсти, сдерживаясь, чтобы и впрямь не пустить эти кулаки в дело. Тэйен продолжает презрительно смотреть на меня, осанка прямая, глаза чёрные, и всё выглядит так, будто куратор хочет меня унизить. «Но за что?»

Мой собственный гнев всегда быстро вспыхивает и так же быстро угасает, оставляя мне после себя лишь чувство вины за вспыльчивость. У Лоретто же гнев прорастает медленно, кропотливо, изящно. Продуманно. «Точно мой учитель давно копил всё это, а теперь решил высказать разом». На сей раз это не реакция на мою вспыльчивость, как было в библиотеке; не наигранная ненависть, какой та была на вершине разбитой башни. Нет, на сей раз у Тэйен в душе всё клокочет по-настоящему, во взоре пожар, в словах яд — будто вместе с шатким доверием, зародившимся между наши, и наша вражда тоже вышла на новый уровень. Только разветак бывает? Непонимаю, как такое бывает! И это непонимание лишь больше меня задевает!

— Я не щенок, — цежу я сквозь зубы, с вызовом глядя Лоретто в глаза в ответ. — И откуда ты вообще знаешь, что мои родители развелись?

— Неужели ты думаешь, что прежде чем швырнуть тебя в мою сторону, Совет не дал мне ознакомиться с твоим досье? — Лоретто сухо смеётся. — Я знаю о тебе больше, чем ты сам о себе.

Это должно было прозвучать тревожно, но моей обиде сейчас плевать на тревоги.

— Ты ошибаешься, — качаю я головой. — Досье не человек. А Кайл умный и...

— Умный? Это тебе тоже он сказал? До или после того, как сказать, что сам ты по себе умён недостаточно?

Что-то меняется в Лореттовом взгляде, едва заметный отблеск, и голос тоже становится толику теплее. Однако выглядит это скорее как непреднамеренный момент слабости, момент, который Лоретто не успевает от меня скрыть, а не попытка примириться.

— У тебя в душе столько всего, Еля. Всего светлого, яркого, мудрого. Но ты рубишь каждую свою идею на корню, словно веря, что никто твои мысли не оценит. А потом переживаешь, что выглядишь глупым, надоедливым, некрасивым... не отнекивайся, думаешь. Но правда ли это твои убеждения?

Тепло вновь бесследно испаряется из Лореттова тона.

— Или Кайла? Твой брат принимает за тебя решения, указывая, что тебе делать, всю твою жизнь, и ты ему позволяешь точно так же, как когда был ребёнком. Играешь в детский максимализм, точно боясь, что иначе тебя отвергнут, выслуживаешься ради любви, только результат выходит прямо противоположный — ты жалкий. Жалких никто не любит.

«Жалкий».

А ведь Лоретто не первый человек, кто называет меня таким. «Неужели я и правда... жалкий? — Сердце тяжелеет. — Но... Нет, у нас с Кайлом идеи общие, — всё устроено так. Нет тут ничего жалкого».

Хотя, если задуматься, с тех пор, как я живу в Тик'але, у меня немало и собственных идей, которые Кайл бы осудил.

«И почему правила всегда устанавливал Кайл? — тут же шепчет сознание. — Почему из-за украденной ауры в Тик'але застрял именно ты, Еля, а сам Кайл ни разу не рисковал жизнью, чтобы проникнуть в шаманский город за пузырьком магии?»

Кайл всегда зовёт меня катастрофой и смеётся, сидя в уютном, безопасном кресле, ничего не делая, пока мы с Кофи ставим на кон наши жизни, претворяя его планы в реальность.

«Нет, всё не так, — обрываю себя тут же. — Нет, Кайл — мозг операции, он составляет планы, а не просто сидит. И если он меня и рискнул оставить среди шаманов, то лишь по веской причине, которую мне потом объяснит».

Ненавижу Лоретто за то, что заставляет меня сомневаться в собственной семье, и ради чего? Уважать своего брата — нормально!

— Это всё что, твоя драгоценная интуиция тебе обо мне нашептала, куратор? — спрашиваю, скрестив на груди руки. — Что я жалкий? Тоже мне новость.

Лоретто качает головой и снова отворачивается, чтобы наконец поднять со скамьи свою книгу. Отворачивается неспешно и вальяжно, точно наша беседа уже подошла к концу, и остаётся только уйти.

— Интуиция хладнокровна и объективна, — говорит, на меня не глядя. — И она не работает, когда замешаны личные чувства.

— У тебя... ко мне чувства? — На кратный удару сердца миг я забываю весь свой гнев.

Однако Лоретто свой не забывает.

— Прямо сейчас? Только одно. Отвращение. — Слова выходят небрежно, как что-то совершенно очевидное. — Твой Кайл шаманофоб, нарцисс и задира, который делает задиру и из тебя и в то же время тебя задирает, а ты этого даже не замечаешь, Еля.

Мне хочется взвыть. «Да, я не замечаю!» Не замечаю и не понимаю, что происходит, почему Лоретто — Лоретто! — кто ведёт себя всегда так понимающе, так аккуратно, когда дело касается осуждений, злится на моего брата, с которым им и видеться ни разу в жизни не приходилось? Я же говорил о Кайле и прежде, так почему Лоретто сердится только сейчас? Что изменилось?

От фрустрации моё негодование лишь разгорается, обжигая вены, заставляя впиваться ногтями в ладони, сжатые в кулаки. Видимо, хорошо, что я всё-таки не научился контролировать ауру с помощью гнева, иначе бы точно сейчас сорвался. Но отомстить как-то надо, поэтому подхожу и подхватываю со скамейки книгу, которую Лоретто по-прежнему не торопится взять.

— Ты не имеешь права говорить подобное о моей семье, — говорю, стискивая переплёт со всей силы.

Тэйен косится на меня испепеляющим взглядом из-под бровей:

— Ну кто-то же должен сказать тебе правду.

— Из говна и палок твоя правда!

— Сам ты из говна и палок! — Лореттова рука тянется за книгой. — Ты импульсивен, склонен к насилию и саморазрушению, Еля! Я могу смириться с этим, но мириться с тем, что ты считаешь всё это нормой лишь потому, что так сказал тебе Кайл, не стану!

Я отскакиваю, и Лореттовы пальцы промахиваются мимо книги, рассекая пустой воздух.

— А мне что, надо быть как ты? — мой голос срывается на крик. — Игнорировать мир вокруг и прятаться среди книг, как отшельник, Тэйен? Избегать реальных людей и разодеться в шелка и ленты, как надменная сука, чтобы никто даже не осмелился подойти и заговорить со мной, думая, что суки не разговаривают? Ну спасибо тогда, что хоть перья в башку не втыкаешь, как делали шаманы в древности в твоих никому не нужных бумажках!

Психанув, я бросаю книгу на землю.

— Да я бы и сам с тобой ни за что не заговорил, — продолжаю бездумно орать, — если бы Совет не швырнул меня в твою сторону! Если б я не был прикован наручниками к скамье весь день до этого и нашёлся бы кто-то другой, кто мог отпустить меня поссать!

Ярость вспыхивает в глазах Лоретто, чистейшая, ярчайшая ярость, при виде того, как книга падает в грязь. Лоретто переводит на меня взгляд, и я вижу, как лицо куратора багровеет.

— Да уж лучше я буду сукой, но своей собственной, чем чьим-то мальчиком на побегушках, Кайлов щенок, — шипит Тэйен. — Никакой ты не потомок королев и королей, ты просто придворный шут, который даже не осознает, что он шут.

Слова задевают сильнее, чем я ожидал. Может, из-за самоуверенного тона Лоретто, а может, из-за того, что где-то в них и скрывается доля правды. Но я даже не понимаю, откуда она взялась! Почему я не понимаю?

«Жалкий».

Эта мысль страшно пугает и злит.

Поэтому когда следом с моего языка слетают колючие слова, я не успеваю их спокойно обдумать:

— Ты хочешь услышать моё мнение, а не Кайла, Тэйен? Что ж, вот оно: я считаю, что ты говоришь всё это лишь потому, что ты эгоцентричный трус и у тебя нет своей собственной семьи. Тебе куда проще ткнуть меня носом в мои недостатки, нянькаться со мной и гордиться этим, играя в заботу и опеку, чем признать свои собственные заскоки. Признать, что у тебя проблемы с доверием! Что ты не умеешь общаться с людьми, и у тебя снова никого не останется, когда я вернусь домой. Да ты же мне просто завидуешь, потому что тебе на судьбе начертано одиночество. Потому что все, кто когда-то любил тебя и заботился о тебе, мертвы!

Лоретто застывает.

Мышцы во всём теле у меня напрягаются, предчувствуя драку. Ведь будь я на месте Лоретто, точно бы все кости переломал тому, кто хотя бы попытается вскрыть и без того наверняка кровоточащие шрамы на моём сердце.

«Да и уж лучше бы мы наконец подрались разок, чем все эти сложные разговоры. В драке по крайней мере всё понятно, однозначно и прямолинейно».

Однако Лоретто не я, прямолинейностью с кулаками не злоупотребляет. Тэйен и пальцем не шевелит. А магия, полагаю, по-прежнему не считается честным боем, ведь силы в ней у нас далеко не равны.

Лоретто молчит. Взгляд куратора в первый миг начинает было метаться из стороны в сторону, точно ища, куда спрятаться, а потом Лоретто делает шаг от меня назад.

Боль блестит в Лореттовых глазах.

— Да пошёл ты, Монтехо.

И прежде чем я успею что-либо сказать, Лоретто разворачивается и уходит прочь.

Мне остаётся лишь наблюдать, как Лореттова лазурная мантия скрывается среди зелёной листвы. Ветерок всё так же ласково треплет мне волосы, а страницы книги, упавшей к ногам, беззаботно шелестят, но все мысли теперь лишь о том, что в сердце будто образовалась пропасть. «Никогда раньше у Лоретто не возникало желания меня послать».

Лицо горит, но не от солнца, а от обиды. Или смятения. Или раскаяния? «Что только что произошло?» Почти целый месяц покоя, и вот мы опять поссорились, причём как будто на ровном месте. Как? Не могу отрицать, что на сей раз я, кажется, действительно победил, но... мы всё ещё команда?

«Поздравляю, Еля, твоя попытка изменить мир только что провалилась. Ты сорвал свой собственный план, потеряв как единственного союзника, так, похоже, и друга».

_______

от автора:

«— Из говна и палок твоя правда!

— Сам ты из говна и палок!»

Не знаю почему, но я смеюсь с этого диалога уже второй день, ахах. В моей голове это выглядит примерно так:

Ло: - Я двухсотлетний шаман, и мне этот мир уже абсолютно понятен. Никто и ничто не может меня ни зацепить, ни триггернуть...

Еля: *появляется*

Ло: - Аааа!!! *подскакивает как пубертатный подросток*

Вот отвечаю, если бы рядом с той беседкой нашлась гора навоза, эти двое бы ещё друг друга дерьмом закидали, как в песочнице дети куличиками))

______

И вдогонку мем про перья 🪶