Следующий месяц, проведённый в Тик'але, минует быстро, как один вдох, в забытье учёбы. В забытье усердной, рьяной, ненасытной жажды изучить новый мне мир.

Никогда в жизни я не стремился к чему-то так страстно, но — никогда в жизни я и не смел даже мечтать, что могу использовать магию собственноручно. Стать шаманом, волшебником, укротителем природы и творцом своей судьбы! Почти богом...

Это похоже на вожделенный сон наяву. На удавшийся смертельный прыжок через костёр. «Никто никогда больше не посмеет сказать мне, что я ни на что не годен».

Неважно, дождь или зной, утро или вечер, я, как заведённый, открываю каждый шаманский учебник, какой нахожу; записываю каждый заклинательный Узел шаманского языка Кипу, какой вижу; зазубриваю каждый возможный вариант сочетания ауры с разными природными элементами. Учу и учу, и учу бессчётные часы напролёт, пока тело не заноет, воспротивясь сидеть в одной позе над книгами, а мозг не перестанет воспринимать информацию от переизбытка слов.

И всё же, чем больше ответов я получаю, тем больше вопросов нахожу. Это одновременно интригует и разочаровывает, потому что, как мне всегда казалось, для владения магией не нужно ничего кроме... магии?

А вскоре появляется ещё одна проблема.

Моё воодушевление начинает угасать, когда спустя месяц я так и не добиваюсь никаких существенных результатов. Теперь я знаю, как выглядит Узел, способный запереть дверь точно на замок, но очевидно, если вывести аурой хотя бы один завиток этого Узла неправильно, — а в нём около двух дюжин этих заковыристых завитков, — то он ничего не запрёт, а может, даже сломает.

Пришлось убедиться в этом на собственном опыте, и покорёженная мной дверь ванной комнаты в Лореттовых апартаментах стала причиной, по которой отныне мы тренируемся только на открытом воздухе.

И без Узлов.

«Хотя будем честны, меня не терзает совесть». Те два дня, прежде чем куратору удалось разобраться в моих аурных каракулях, распутать клубок невидимых чар и починить дверь, было безумно весело наблюдать, как Лоретто заговорщицки косится на меня каждый раз, когда идёт в душ. Косится, будто одним лишь взглядом ворча: «Это всё из-за тебя. Ты ломаешь мой дом, и не смей ещё и подглядывать!»

Как будто я ещё что-то не разглядел после того, как Их Голожопая Всемудрость ходили без штанов по утрам... Усмешка невольно растягивает губы от воспоминаний об этом.

Однако вернёмся к проблемам.

В своей новой шаманской жизни я ныне выяснил и другую тревожащую меня вещь: аура, прежде чем выполнять волю заклинателя без шаманских амулетов, сначала преобразуется в энергию тела — делает самого заклинателя тем амулетом, инструментом, сосудом для своей мощи. Значит ли это, что я добровольно отдаю магии власть над собой? Продаю душу невесть какой силе?

К тому же, если разом призвать больше ауры, чем способно в себе человеческое тело вместить, исход может оказаться летальным — и получается, я теперь рискую жизнью по несколько раз на дню.

Но даже во всём этом заключается лишь половина беды!

Потому что каждый раз, когда я пытаюсь эту самую ауру призвать, у меня едва ли что-то выходит — раз в сто попыток! — а без ауры все мои новые знания остаются лишь бесполезной нудятиной. Не теряю ли я тогда время зря? Не бьюсь лбом о дверь, которая для меня заперта? Может, мне по-прежнему не суждено стать кем-то великим...

— Ты не стараешься, — констатирует Лоретто с укоризненной ноткой в голосе.

Ковыряя студенческий браслет, который снова на мне, я поднимаю глаза на куратора, скрестив ноги сидящего на траве напротив меня. Затем с нарочитой сердитостью, чтобы скрыть усталость и апатию, перевожу взгляд на листок фи́гового дерева, который парит в пропитанном утренней прохладой воздухе между нами на едва видимых, точно тонкие сгустки не сбежавших с рассветом ночных теней, крыльях призванной Лоретто ауры.

В парке на краю Тик'аля, где мы тренируемся, свежо, безлюдно и поистине умиротворённо, если не считать шаманов, прогуливающихся изредка мимо. Однако даже умиротворение начинает выводить из себя, если неподвижно сидеть под деревом на протяжении двух часов.

Кроме того, Лореттовы выводы вновь оказались верны — Императорский Совет явно что-то подозревает. Никто открыто не спрашивает у меня, вор ли я или прирождённый шаман, однако эти редкие гуляки по парку ненавязчиво, но глядят на нас лишние пару секунд каждый раз, когда идут по своим делам.

С того самого дня, как мой куратор вернулся со встречи с императрицей, её поганые шпионы пялятся на меня в кафетерии, в коридорах Великого Храма, на тик'альских улицах, и вообще везде, когда я оказываюсь в общественных местах. Они повсюду. Один даже как-то увязался за мной в библиотечный туалет и слушал, как я ссу. «Придворные извращенцы».

— Может, из тебя всё-таки фи́говый... ой, фиго́вый наставник, — бурчу я, опустив глаза на другой листик, который лежит передо мной на земле. Тэйен считает, что воздух является самым лёгким природным элементом для овладения, однако в отличие от листка куратора, мой разве что изредка дёргается, будто в эпилептических конвульсиях. И я не уверен, как делаю даже это! Никаких крыльев ауры на нём не видать.

— А может, тебе хочется, чтоб из меня был фи́гово-фиго́вый наставник, чтобы тебе не пришлось стараться? — парирует Лоретто без толики обиды. Описав очередной пируэт в воздухе над нашими головами, парящий листок опускается в Лореттову ладонь с такой грацией, будто для куратора всё это так же естественно, как дышать. — Ты же уже сам меня попросил тебя научить, Еля. Почему теперь-то сомнения?

— Да потому! Потому, что у меня ничего не выходит. — Махнув рукой, я отбрасываю свой эпилептический лист подальше. Бледное восходящее солнце струится сквозь раскидистые ветви над нами, подсвечивая хитроумные, в отличие от меня, узоры зелёных прожилок в листве. — На протяжении последних двух часов я лишь чувствую себя всё более и более никчёмным, наблюдая за тем, как ты делаешь то, что я не могу, Лоретто.

«И всё более нервозным, ожидая очередного шпиона из-за кустов. Что они вообще надеются во мне таким образом разглядеть?»

Посмотрев на листик, который я швырнул в сторону, Лоретто затем снова поднимает глаза на меня. Искреннее недоумение сдвигает Тэйеновы брови, когда куратор говорит:

— Ну я могу дать тебе почитать ещё одну книгу. О том, как...

— Нет, меня уже тошнит от бумажек. Я прочёл целую полку на этой неделе. Никогда в жизни не читал так много так быстро. Не получится у меня ничего.

— У меня тоже ничего не получалось поначалу, Еля.

— Тебя с детства воспитали быть шаманом. Меня воспитали быть проблемным.

— Вообще-то, меня ни разу не называли шаманом в детстве. Само слово означает «мудрый», лишь старейшин в общине изначально звали шаманами, людей, которым принадлежит мудрость. А магия тогда принадлежала всем. Как воздух или вода, или солнечный свет.

— И сколько тебе было лет, когда тебе удался фокус с парящим листом?

Пауза.

— Пять.

— П-ха! — Обиженный на самого себя смешок вырывается из глотки. «Так получается, я не просто хуже студента-недоумка, я хуже пятилетнего студента-недоумка? Замечательно». Может, и впрямь каждый способен контролировать ауру — но я исключение? Может, в этом моя избранность? А может, я слишком стар, упрям и закостенел, чтоб учиться с нуля...

Было так, так легко, когда я разорвал Лореттову ленту, связывающую мне руки в башне. Ощущение было таким восхитительным, таким будоражаще мощным... Магия циркулировала по телу точно эйфория. Как бывает, когда несёшься на велосипеде с вершины горы — эдакое пробуждающее желания жить, мятно-бодрящее и беспредельное. Я верил, что мне всё подвластно. Что могу в буквальном смысле горы свернуть!

А теперь чувствую лишь апатию. Отсутствие вдохновения. Словно какое-то сонное марево затягивает мысли каждый раз, когда пытаюсь ухватить то бодрящее ощущение снова, мешает сформировать мысль. И пусть я могу теперь смело окунуть руку в аурный фонтан и не обжечься, эта аура всё равно не выполняет моих повелений. «Я же теперь верю в себя, что нужно ещё?»

— Может, сделаем перерыв? — спрашиваю, уныло навалившись плечом на толстенный, шершавый ствол дерева.

— Нет. — Слово слетает с Лореттовых губ стремительно и непреклонно. Как указ настоящего, сурового преподавателя, а не реплика в дружеской беседе, какую мы ведём с утра. Даже пугает немного. Выражение лица у Лоретто тоже твердеет, совсем чуть-чуть, недовольно холодея в самых уголках глаз, пока ленивый ветерок всё резвится с кончиками Лореттовых волос, развевая их за спиной куратора. Однако ни ветерок, ни мягкие, укутанные солнечным светом тени, согревающие взгляд, не заставляют Лоретто выглядеть хоть капельку сговорчивее. — Перерыв у нас был полчаса назад. Прекрати ныть и расслабься.

— Так мне расслабляться или стараться?

— Старайся сосредоточиться. Но расслабленно, спокойно, не заставляя себя идти против воли. Цена успеха — равновесие над бездной бурлящих эмоций.

Точно почувствовав, что я собираюсь опять начать спорить и спросить, в чём вообще разница, Лоретто наклоняется вперёд и кладёт руку мне на колено.

Я чуть не давлюсь собственной слюной, позабыв все вопросы. Лореттов жест застаёт меня врасплох, резко и горячо, никогда прежде куратор не позволял себе такого. Мы едва ли сидели на одном диване в последние две недели, не говоря уже о том, чтобы касаться друг друга без причины с тех пор, как мне вылечили мою искалеченную пятью синяками (которых, как заверяет куратор, вовсе и не было) шею.

И пусть Лоретто, в отличие от подавляющего большинства шаманов, не разделяет одержимости беречь своё личное пространство точно средневековая барышня девственность (барышня, которая, если судить по Мариселе, втайне, конечно, не прочь трахнуть всё, что движется, если это выгодно или просто забавно), но я всё равно уверен, что Тэйен и среди шаманов-то считается наименее тактильной персоной — никогда не трогает того, что можно не трогать.

Однако полагаю, «врасплох» — именно то, к чему мой учитель стремился.

— Закрой глаза, Еля, — говорит Лоретто, полностью игнорируя моё изумление.

Скорее машинально, чем осознанно, мои глаза мчатся из угла в угол, оглядывая тропинки парка, но в этот самый момент никто, вроде, за нами не шпионит. Однако если шпионят, что подумают? Это уже явно не будет похоже на драку, как когда библиотекарша нас застукала. Валто кучу грязных выводов сделал после того лишь, как меня заметили на пороге Лореттовых апартаментов, а нынче все знают, что мы в соседних комнатах спим. «Терпеть не могу сплетни. Каждую сплетню о тебе могут вывернуть против тебя».

Лоретто явно не осознаёт угрозы. Или, как и всегда, считает, что чужое мнение не стоит внимания.

— Еля, — настаивает Тэйен, легонько, одобрительно кивая, когда я не реагирую. — Закрой глаза. Расслабься. — Звучит и правда ободряюще, хотя не уверен почему. Магия? Искренность? Забота в голосе?

В любом случае, всё бесполезно. Я расслаблен! «Расслаблен и бесполезен».

— Я не буду опять медитировать, — говорю. — Мне не помогает.

— Ещё как помогает. Мы делаем шаг назад, чтобы потом сделать два вперёд.

— Ненавижу я это, Лоретто.

— Тогда будем заниматься этим, пока не полюбишь.

— Ладно, люблю.

Лоретто выгибает на меня бровь.

В ответ я опять лишь по привычке бурчу, выходит нечто похожее на согласие и возражение одновременно. Однако делать всё равно больше нечего, а после парочки безрезультатных попыток, я по крайней мере буду иметь полное право заявить: «Я был прав, это не помогает. Теперь с тебя перерыв».

Поэтому я закрываю глаза. Делаю глубокий вдох, и... ничего не происходит, разумеется.

Я уже прочёл десятки тысяч слов о шаманских медитациях. О том, что аура является эссенцией, душой и сознанием, и эфирным нутром Вселенной. Потому-то она и выглядит как непостижимая чёрная дыра — потому что она есть всё и ничто одновременно, человеческий глаз просто не в состоянии постичь её многогранную суть.

«Никакая это не кровь духов подземного царства, выходит? Лишь дух... Вселенной? Как скучно».

Я прочёл о том, что надо открыться миру, чтобы это эфирное нутро пробудить и позволить его энергии литься сквозь меня, что надо говорить с природой на языке чувств... «Похоже на бред, написанный для какой-то секты, ну правда».

И всё равно я пытался.

Пытался и пытался, клянясь себе в том, что в итоге сработает, лёжа без сна по ночам, но чувствовал лишь, как одеяло тяжелеет и будто начинает душить меня по мере того, как моё неподвижное тело затекает. Однажды на прошлой неделе, однако, мне удалось вызвать своего рода бриз — или же порыв случайно ворвался в окно в нужное время? — когда я начал злиться от безысходности в околорассветный час.

Но когда я с триумфом поведал обо всём этом Лоретто утром, наставник опять укоризненно напомнил о том, что гнев является топливом ненадёжным. Где тогда брать другое топливо? Если эмоции не подходят? Разве не эмоции мотивируют нас на протяжении всей жизни?

Надоело мне искать, ведь я даже не знаю, что именно пытаюсь найти.

— Ничего не чувствую, — выдыхаю, когда в тишине проходит минута, и ничего не меняется. Даже Тэйенова рука не шелохнётся, точно из дерева вырезана.

Помедлив, Лоретто задумчиво произносит:

— А знаешь, что говорят? О том, что порой мы слушаем, но не слышим? Так у тебя и выходит, Еля. Ты не слышишь. — Кончики Лореттовых пальцев начинают поглаживать моё колено, легонько и неспешно, ритмично, снова заставая меня врасплох.

Я приказываю себе это проигнорировать. Не открывать глаза. Лоретто же определённо делает всё нарочно, так? Выводит меня из равновесия. «Эмоции не для топлива, бла-бла... А это тогда что, махинатор?»

— Медитация заключается не в том, чтобы сидеть неподвижно, ничего не делать и прожигать время впустую. Мы учимся слушать, Еля. Жить в моменте. Изучаем мир вокруг нас с помощью органов чувств.

— Но в книгах было написано...

— Забудь книги. Каждому нужен особый подход, помнишь? Мы ищем твой. — Снова пауза. На сей раз неуверенная. — Чувствуешь мою руку?

Я сглатываю, когда Лоретто продолжает поглаживать моё колено через штанину.

— Ага. — Щекотно, но в ненавязчивом, успокаивающем смысле. У Лоретто выходит не требовательно, но... настойчиво? Интересно, если я открою глаза, какое увижу сейчас выражение лица у куратора? Насмешливое? Серьёзное? Равнодушное? Предполагается, что я должен своего учителя остановить?

— Какая у меня рука, Еля? Тёплая?

— Ну да.

— Хорошо. Тогда представь, как твоя нога становится теплее под моей ладонью. Получается?

«Да ты, блядь, издеваешься». Это только нервирует ещё больше! Вот это урок?

— М-хм, — в ответ лишь согласно мычу. А может, это шаманское испытание такое? Проверка моего терпения? Выдержки?

Буквально слышу улыбку в следующем Лореттовом слове:

— Отлично. А теперь представь, как тепло это наполняет всё твоё тело, Еля, сантиметр за сантиметром. Ноги и бёдра, живот, грудь, плечи и руки... Чувствуешь?

Дрожь бежит по телу, следуя за Лореттовым голосом. Тепло и впрямь разрастается, и сердце начинает колотиться быстрее. Ощущения противоречивые, и даже немного боязно, потому что я до сих пор не понимаю, чего Лоретто пытается в конечном итоге добиться — как моё участившееся сердцебиение связано с магией?

И, что ещё хуже, я теперь невольно ассоциирую разрастающееся по телу тепло с рукой Лоретто. В сознании появляется картинка того, как Лореттовы настойчивые, ловкие пальцы бегут по моим ногам и бёдрам, животу, груди и плечам... Жар подступает к щекам.

Мысленно чертыхнувшись, я отгораживаюсь от этого видения, напоминая себе, что всё ещё сижу в парке. «И в одежде».

— Это ничего не меняет, если фокус выполняешь ты, Лоретто.

— Какой фокус? — смеётся. — Я ж всего-навсего говорю. Всё остальное у тебя в голове. Ты же помнишь мои слова о том, что магия верит в то, что веришь ты? Итак, а сейчас, когда ты как следует прочувствовал жизнь в моменте, представь, как выходишь из него, сбрасываешь с себя словно ставшую тесной рубаху. Как начинаешь ощущать больше, чем лишь своё тело. Ты слышишь... слышишь, как листва над головой шелестит? Чуешь свежесть утренней росы? Ощущаешь ветерок, ласкающий щёки? Если ты всё это чувствуешь, то уже становишься частью всего этого, уже всем управляешь — как собственным телом.

Когда я не отвечаю, Лоретто придвигается ближе. Тепло приближается.

— Хочешь, открою тебе секрет? — продолжает Лоретто, голос внезапно звучит настороженно. — Глупейший, простейший, наиважнейший секрет. Секрет, который все те книги, что ты читал, скрывали от тебя за изысканными метафорами.

Ещё пауза, ещё ближе. Ещё теплее. Моему колотящемуся сердцу уже почти что тесно в груди.

— Большинство чародеев будут убеждать тебя, что необходимо себя заставлять, чтобы добиться успеха, Еля. Что необходимо сломать и сломить природу, чтобы вынудить её выполнять твои прихоти. Забрать её власть без спроса, пожертвовать своей человечностью и всеми эмоциями, эксплуатируя их, доводя себя до отчаяния и гнева, чтобы обратить этот гнев в силу — но это не совсем так. Магия, конечно, может подчиниться тебе точно взятый в плен враг, но она может и стать союзником. Идти против собственной воли тоже можно, это работает. И злость работает, и страх... Но сколько ты выдержишь прежде, чем надломишься сам? Такой подход ограничивает. А знаешь, что безгранично? Свобода. Так позволь себе быть свободным — не иди против своей злости и страхов, иди с ними.

— Да как я...

— Нет. Молчи. Слушай. Не давай своим эмоциям ограничивать тебя на пути к своей цели, не беги от них — прими их, Еля. Как ты сделал тогда на вершине башни. Ты имеешь полное право чувствовать всё, что чувствуешь: хорошее и плохое, — всё в равной степени ценно, и ты не обязан бороться с собой, чтобы кому бы там ни было угодить, даже себе. Настроение создано для того, чтобы тебя направлять, не останавливать, но когда тебе кажется, что чувствовать что-то неправильно, когда ты прячешься от своих эмоций, то получается, они правят игрой. Контролируют тебя. Когда же ты принимаешь все свои эмоции без остатка, испуг и радость, печаль и ярость, то контролируешь их все ты. Сам решаешь, действовать ли, следуя нахлынувшему порыву чувств, или позволить им быть частью тебя, как родинка на руке, и идти дальше, не мчась от этой родинки избавляться. Никто и ничто не сможет тогда тебя остановить, если ты сам не сдашься.

Когда я вновь молчу, Лоретто напирает:

— Доверься своему сердцу, Еля. Полностью. Чувствуешь? Это твоя свобода. Природа обожает свободу, природа к ней тяготеет. Природа знает, когда ты верен своему сердцу, а магия и есть природа в самом чистом её виде. Подружись со своим сердцем, и когда в следующий раз ты захочешь, чтобы ветер выполнил твою волю, не заставляй его, а укажи ему цель. Прими своё желание, без всяких условий и осуждений, и ты поразишься, сколько неожиданных способов мир может тебе предложить для его исполнения. Поразишься, сколько всего нового ты способен открыть для себя, если не оглядываться на «если» и «вдруг», которые вечно подкидывает придирчивый разум... Позволь себе быть свободным, Еля. И твоя сила станет поистине безгранична.

«Философ ты, блин, не наставник». — Веду плечами, но по-прежнему не открываю глаза. Может, виной тому размеренный, убаюкивающий голос Лоретто, а может, ветерок на шее, на котором я всё пытаюсь сфокусироваться, чтобы не подглядывать, но в какой-то момент я начинаю западать на эту сказку. Не будет же хуже, если я и правда попробую ещё раз?

Только вот я никогда не умел быть свободным человеком. У меня всегда слишком мало времени, чтобы сидеть сложа руки, и слишком много всего, за чем — и от чего — нужно бежать.

А ещё я понятия не имею, где все свои эмоции искать и как с ними мириться.

«Свобода... свобода...» То есть, например, наплевать на то, что студент из меня никудышный? «Что ж, ладно». Ненадолго можно.

Забыть о том, что кто-то может следить за нами прямо здесь и сейчас, а потом растрепать, что мы с Лоретто прячемся в восемь утра в кустах, как тайные любовники, всему Тик'алю? (Кстати, интересно, если шаман означает «мудрый», то и у Тик'аля, получается, какое-то скрытое значение есть?*) Или — что хуже — кто-нибудь может сказать всем, что мы с Лоретто прячемся как предатели, замышляющие недоброе против императрицы? «Так и быть, забыто».

((Тик'аль переводится как «место тысячи голосов», Еля. Открой своими ленивыми ручками на досуге словарь или на худой конец обычный простокровный интернет, там всё написано. И вообще, не отвлекайся от урока! (c) Лоретто))

Пренебречь тем фактом, что я на самом деле и есть предатель короны, который оказался здесь лишь потому, что моя семья готовит государственный переворот? «Хорошо-о...»

На кратчайшую долю секунды, кажется, действительно работает, и составив из своих проблем список, я не вижу в них ничего неотложно фатального. Всё равно же не решу их сейчас, так зачем беспокоиться прямо сейчас? И ветер так приятно ласкает шею... «Если б я только мог быть ветром». Если б я только мог взвиться над деревьями и шпионами, играть с ветками и залитой солнцем листвой, и кончиками Лореттовых длинных волос. Если б только мог не думать вообще, лишь щебетать с птицами, парить, резвиться... выше и выше, и выше. Безбрежное небо, вечный простор... Никаких проблем...

Сделав глубокий вдох, я фокусируюсь на наполняющем лёгкие воздухе. Очередной порыв ветра покрывает шею гусиной кожей, и я представляю, как несусь меж деревьев за ним следом.

Любопытно, что новый порыв сменяет предыдущий быстрее обычного. Или мне показалось? Отвечая ветру, листья над головой шелестят громче, и на кратный удару сердца миг этот шелест становится таким громким, что мне кажется, ничего больше в мире и нет. Ничего. Только шелест. Листва, ветер, я. Природа.

«Магия».

Эта мысль успокаивает. Она тёплая. Сильная. Безграничная. И вновь чудится, что мне всё под силу, пока я остаюсь этой мыслью; чудится, что всего на миг, но я счастлив без всяких причин...

А потом мой разум будто бы запинается. В голову закрадывается новая идея до того, как я успею её прогнать: если я взаправду добьюсь успеха в овладении магией, то стану полноценным магом. А если я стану полноценным магом, то буду врагом для своей семьи. «Шаманом, одним из тех, кого мои родные поклялись со свету сжить». Я так увлёкся затеей укротить ауру, что совсем позабыл о последствиях!

Паника сжимает сердце в тиски, я больше не могу концентрироваться. Ветер стихает, реальность вокруг опять обретает чёткость, мой покой тает. Я снова ощущаю Лореттову ладонь, по-прежнему тёплую, по-прежнему ритмично поглаживающую моё колено, но теперь чувствую и мятное пламя ауры где-то глубоко внутри, глубже даже, чем сердце. «Моя семья меня возненавидит за магию и за то, что я завожу таких друзей, как Лоретто. За то, что мне нравится дружба с Лоретто».

Паника вспыхивает точно взбрызнутый маслом огонь.

Мятное покалывание из-под сердца несётся в каждый уголок тела со скоростью молнии. Ощущение настолько сильное, почти что больно. Когда я открываю глаза, чернильные сгустки ауры окутывают мои руки.

Лоретто тут же отдёргивает от меня ладонь, будто я электричеством бьюсь. С широко распахнутыми глазами Тэйен делает резкое движение, начиная было подниматься на ноги, чтобы отскочить и защититься — или меня атаковать? — не уверен. Но когда сам я в изумлении отстраняюсь, Лоретто замирает.

— Зачем ты так сделал? — спрашивает куратор с опаской.

Натянув на губы виноватую улыбку, лишь выдавливаю из себя:

— Прости.

Снова оглядев меня с ног до головы, убедившись, что я поступил так не намеренно и ничего дурного не последует, тревога на лице Лоретто сменяется хмурым недовольством.

— Не смешно. Помнишь мои слова о том, что необученные шаманы могут ненароком кого-нибудь, включая себя, изувечить? Это была не шутка, Еля. Магия отвечает твоим чувствам, не мыслям, но чувства твои следуют за мыслями. О чём ты подумал?

«О тебе... Себе? Нас. О своих родных, которым я жизни разрушу, если и дальше буду наслаждаться пребыванием на вражеской стороне».

— Обо всём сразу.

Воцаряется пауза. Когда же Лоретто, вздохнув, говорит вновь, то Лореттов взгляд спокоен, а голос сдержан и невозмутим, как и прежде:

— Что ж, тогда не думай обо всём сразу, когда призываешь ауру. — Поднявшись на ноги, Тэйен стряхивает прилипшую к подолу мантии траву, а затем протягивает мне руку. На руке этой сегодня опять нет колец, отчего Лореттовы пальцы выглядят непривычно скромными. — Пошли. Теперь мы оба заслужили перерыв.

Я гляжу на Лореттову ладонь, отголоски её прикосновения всё ещё теплятся на моём колене, но сомнения из души не уходят.

— А ты не боишься, что я тебя теперь могу покалечить? — спрашиваю.

Тэйен хмыкает.

— Меня? Боги, нет. Одной магии недостаточно, чтобы сделать мне по-настоящему больно, Еля.

_____

от автора:

Марисела: *кладёт руку Еле на ногу*

Еля: - Боже мой, что ты делаешь! Извращенка, фууу... Отвали!

Лоретто: *кладёт руку Еле на ногу*

Еля: - Боже мой, что ты делаешь! Извращенец, фууу...Да, продолжай.

____

P.S. С Тик'але разобрались, но я обожаю всякие имена со смыслом, так что, раз Еля уже начал тему, хочу поделиться небольшим инсайдом своей "творческой кухни". 

Во-первых, не знаю, насколько очевидно вышло, но вся моя заварушка о шаманах и их завоевании людьми "из-за океана" родилась из историй о колонизации Америки + щедрой порции магии + психолог-это-дорого-а-повесить-свои-проблемы-навоображаемых-людей-можно-бесплатно-без-регистрации-и-смс. Поэтому имена в этой истории и такие странные, разношерстные (смешение культур же!).

Итак, имена:

КАБРАКАН — бог гор и землетрясений у Майя (почему бы не назвать город в честь бога, да)

ИШ-ЧЕЛЬ — в мифологии Майя богиня луны, плодородия и радуги (а радугу мы любим)

ЕЛИСЕЙ — буквально «Бог есть спасение» (иронично, учитывая, что Еля жизнь положил на борьбу с «возомнившими себя богами» шаманами, а потом сам стал шаманом...) Фамилия Елисея

ТАММ означает «дуб» (а он и правда дуб дубом порой, ахах)

ЛОРЕТТО — от исп. «лавровая роща». Почему лавровая и почему роща, не знаю, но надеюсь, наш куратор рано или поздно расскажет нам, как его наградили заморским для шамана именем

ТЭЙЕН — имя коренных американцев (по крайней мере, меня в этом заверял гугл), означает «новолуние» или «рождённый в новолуние»

МОНТЕХО — «маленькая гора», а ещё так звали реального испанского конкистадора, руководившего одним из завоеваний земель Южной Америки в XVIв. (уверена, он меня простит за столь вольный пересказ его кровожадной истории)