Утро выдалось настолько щедрым на события, что я даже забыл, что ничего сегодня ещё не ел. «Нечасто такое бывает».

То ли от голода, то ли от пережитого в библиотеке сумбура, но чувствую себя дурманяще-окрылённым, пока жду Лоретто, проводя в кафетерии без малого два часа. Тяну время как могу, потягивая драконий батидо* из трубочки, потом притворяясь эстетом и пробуя разные вина, которые никто не пытается запретить мне тут пить (как происходит обычно дома, где ма ворчит, что после первого же глотка отцовские гены сделают меня алкоголиком).

(*батидо — коктейль на основе молока с добавлением разных фруктов. Еля называет свой «драконьим», потому что пьёт батидо с питахаей (которая также известна как «драконий фрукт» из-за внешней схожести своей кожуры с чешуёй дракона))

Томясь, размазываю вилкой пюре из батата** по тарелке, недовольно кошусь на шаманов, которые косятся на меня, когда замечают, что я до неприличия долго ем, но — куратор так и не появляется.

(**батат — сладкая картошка)

Мой окрылённый дух летит камнем вниз, начиная сгорать в беспокойстве.

«Могла ли Марисела что-то с Лоретто сделать?»

Не знаю, однако, кого спросить.

Когда народ начинает набиваться в кафетерий к ужину и становится слишком шумно по сравнению с той тишиной, к которой я привык в Лореттовых апартаментах, я незаметно выскальзываю в граничащий с террасой кафетерия сад, срывая на ходу с дерева апельсин.

Какое бы заклинание Лоретто не вздумалось использовать вместо замка на двери своих комнат, оно теперь научено впускать и выпускать меня в любое время. Войдя и оставив апельсин на столе, умывшись и переодевшись, я беру наугад одну из книг по искусству магии, которые должен читать, и возвращаюсь в окутанную теперь уже сумеречной прохладой лоджию, куда выходят двери всех жилых покоев на втором этаже.

Солнце садится, и его розовеющие лучи тянутся с запада, пока свинцовые грозовые тучи расплываются, точно синяк, на востоке. Скрестив ноги, я устраиваюсь прямо на полу, спиной к балюстраде, обрамляющей лоджию, с входной дверью в Лореттовы апартаменты перед глазами.

Беспокойство всё разрастается внутри, как и тучи на горизонте. «Где тебя носит, Ваша Самоуверенная Всемудрость?»

Пытаясь отвлечься и не позволить себе принять очередное необдуманное решение о том, чтобы отправиться к покоям императрицы и устроить случайно опять какой-то погром в надежде всё выяснить, начинаю листать учебник. Я обещал Лоретто не подходить к Мариселе, и испытывать удачу не хочется. Да и книга теперь вдруг кажется вполне себе интересной — особенно при мысли, что я стану причиной немалого удивления на Тэйеновом лице, когда куратор увидит, что я читаю его заумные книжки, так ещё и добровольно.

В унылом ожидании из трактата я узнаю, что на языке шаманов магическая квинтэссенция раньше называлась вовсе не аурой, а... «Коико'я лур». То, что никогда не иссякнет. Красиво, но и неудивительно, что шаманский язык ныне не в ходу: можно голосовые связки порвать, пока научишься эдакое выговаривать.

А ещё в учебнике полно замысловатых рун. Точнее, шаманы называют их Кипу — Узлами, которые напоминают узоры кружев, какими мои мамы украшают сшитые мантии.

Каждый Узел состоит из уникальной последовательности линий и завитков, которые преображают ауру и наделяют её разными качествами и силами: запирать двери, топить лёд, открывать порталы, исцелять, калечить...

Загвоздка только в том, что сначала надо призывать ауру. «Наполнить разум и тело силой, что никогда не иссякнет, а затем перенаправить её в Кипу», — пишут. А моё тело не предназначено для ауры. Как нечестно. Но полагаю, я мог бы рисовать Узелки и так, когда получу амулет, который обещал мне Йен. В чём разница между магией, сотворённой разумом и аурным амулетом в самом-то деле, если результат один?

Могу даже попросить Лоретто зарядить камень в амулете аурой как следует, понимаю я, а не лишь капелькой энергии, какую обычно дают простокровным — достаточно, чтобы открыть портал или зажечь светильник, но недостаточно для истинных чудес, как влияние на погоду, например. «Могу попросить, если осмелюсь признаться Лоретто, что я никакой не шаман», — напоминаю сам себе с досадой.

— Елисей!

Вздрогнув, я пугаюсь звука собственного имени, разорвавшего мои мысли, и голова резко дёргается вверх. Озираюсь по сторонам лоджии, но вокруг никого.

— Вниз посмотри, блин!

Следуя совету, я поворачиваюсь и выглядываю через столбики балюстрады на узкую дорожку внизу, почти что спрятанную между стеной Великого Храма и рощей. «Джая». Она одна, без Ялин, с которой обычно везде ходит, и не в сопровождении своего куратора. И выражение лица у неё напряжённое, мрачное, губы поджаты.

— Спускайся, надо поговорить.

— Тебе надо, ты поднимайся, — парирую я.

Глаза Джаи сердито сверкают на солнце, точно как золотое колечко в её носу.

— Ты труп, Елисей.

— В смысле?

— Я слышала, как мой куратор разговаривал с твоим! Они хотят тебя убить.

Напрягшись, я сглатываю. Может, однажды и поверю, что стал баловнем судьбы, если моя жизнь будет висеть на волоске по несколько раз в день без фатальных последствий, но это случится явно нескоро. И уж чего-чего, а подобного я услышать от Джаи не ожидал. Я вообще не ожидал увидеть Джаю сегодня, но это прям худший вариант неожиданности.

Закрыв учебник, я поднимаюсь на ноги, спешу вдоль лоджии к небольшой закрученной лесенке, вырезанной в углу стены и ведущей прямиком в рощу. Роща окружена со всех сторон стенами Великого Храма, который построен в этой части квадратом с огромным внутренним двором или, скорее, атриумом. Достаточно большим, чтобы вольготно прогуляться по нему после обеда, но недостаточно большим, чтобы спрятаться. Сомневаюсь, что это хорошее место для разговора, но Джае, видимо, всё равно. Она ждёт меня нетерпеливо, барабаня пальцами по скрещённым на груди рукам.

Я провёл уже немало времени в Тик'але, но всё так и не могу сообразить, что Джая за личность. Дружелюбная? Может, порой. Хитрая? Вряд ли. Прямолинейная? Без сомнений. И эмоции у неё на лице меняются постоянно, сколько на неё ни смотри, даже если лишь на долю секунды отвернуться — что-то да упустишь. Будто она удерживает в голове разом слишком много всего и натягивает всегда ту маску, какую носят люди или шаманы вокруг. Нервирует это.

— Они хотят тебя убить, — повторяет Джая, не моргнув, когда я останавливаюсь перед ней под шелестящими на ветру ветвями дерева чёрной акации. — Сама слышала.

Несмотря на умиротворяющий ветерок, в роще душно в преддверии надвигающейся грозы. И мне становится совсем скверно, точно за горло схватили, когда мысли невольно возвращаются к картине искалеченного ножом тела Валто. От воспоминаний о его крови, засохшей на моих руках, сразу хочется с головой забраться под душ.

— Чушь. Не знаю насчёт твоего куратора, Джая, но мой... не смертоносный. — Это я уже теперь знаю. Может, она всё не так поняла? — Что именно ты слышала?

Вместо ответа Джая внезапно подаётся вперёд и таращится мне в глаза, уже не впервой всматриваясь в них долго, пронзительно, въедливо, будто пытаясь прочесть будущее. Черты её загорелого лица серьёзнеют.

— Ты не шаман, Елисей, не так ли?

— Что? Шаман я! — Но слова её уже окатили меня липкой тревогой.

— Не ври. Моё призвание — эмпатия, забыл? Я чувствую, когда люди ведут себя даже просто уклончиво. Кроме того, у тебя взгляд мечется из стороны в сторону, когда ты увиливаешь, и ты начинаешь шею тереть, чтобы отвести внимание от лица. — Оглядевшись и убедившись, что никто нас не видит, Джая хватает меня за локоть и тащит в кусты.

— Да не трогай ты меня... — Я поднимаю глаза на лоджию, но там по-прежнему никаких признаков новоприбывших. Так что, в надежде, что мы не будем говорить долго и я не упущу возвращение Лоретто, всё же позволяю Джае себя уволочь.

— С каких пор простокровка брезгует прикосновениями? — Замерев в тени густой листвы, Джая снова меня оглядывает с ног до головы. — Так и знала, что что-то с тобой не так. Лоретто без видимой причины берётся за студента? А потом смерть Валто? И все эти слухи про тебя и твоё странное поведение. Ты один из них, да? Повстанцев, которые хотят свергнуть императрицу Иш-Чель?

На этот раз остаюсь молчать. Не вру. Не тру шею. Ничего.

— Слушай, Елисей. Я немало потрудилась, чтобы получить в кураторы Верхового советника, мне нужно стать важной шишкой здесь, и я не позволю тебе портить мою карьеру, — продолжает Джая, грубо понизив голос. — Думаешь, новая революция между шаманами и не-шаманами подарит тебе лучшую жизнь? Если ты и впрямь в это наивно веришь, иди спроси у моего дедушки, каково было в тот раз, во время последней войны. Люди отмывали кровь с улиц! Буквально. Горы и горы трупов, с каждой стороны.

Смотрю на неё как только могу равнодушно, слушаю, стараясь молчать, но это сложно. Она говорит так непоколебимо и упрямо, словно думает, что всё знает. Но даже Лоретто знает не всё, а Джая не старше меня — в её юных чертах нет подвоха. «Считает, что ей есть, что сказать? Что ж, отлично, мне тоже».

— Полагаешь, я не понимаю, что такое война? — тоже скрещиваю на груди руки, повторяя её неприступную позу. — Я ничего не признаю, Джая. Может, я видел парочку повстанцев, а может, и нет, но если бы ты когда-нибудь жила жизнью простокровного, то понимала бы, что к людям в Кабракане в наше время относятся как к прислуге. Как к отбросам колдовского общества, работающим стражниками, официантами и уборщиками, выполняющими всю ту грязную работу, которую сами шаманы выполнять не желают. Аурокровным достаётся лучшее из еды, одежды, комфорта, а нам — что осталось. — «Нам». Не следовало так говорить.

Однако Джая не комментирует мой выбор слов, лишь кисло смеётся, её каре колышется на ветру.

— Нет, Елисей. Это ты не понимаешь, каково быть отбросом. Я в этом большая простокровка, чем ты. Я выросла в Кабракане, не в стенах Тик'аля, и в своей школе я была единственным шаманом, которого задирали из-за способностей.

— Задирали? Почему? — «Шаманы всегда насмехаются над простокровными, но... в обратную сторону тоже работает, что ли? Разве не каждый мечтает о силе, с чего тут задирать?»

— Потому что я понятия не имела, как контролировать свою магию! Потому что у меня учебники посреди уроков сгорали, я начинала реветь или злиться без видимых причин, когда чувствовала эмоции в людях вокруг, но не могла даже ответить, в ком именно. Остальные дети в классе могли просто снять свои аурные амулеты, и проблема решена, а я в их глазах была проклята. — Она делает паузу, грусть отражается на неё лице. — И все в школе думали, мой дед сумасшедший, что только подтверждало теорию о моём проклятии.

— Твой дед... — Я слышал только об одном шамане, живущем в Кабракане за пределами Тик'аля. — ...тот полоумный шаман, что живёт в поместье на окраине города? Который часто теряется на улицах и начинает спрашивать у прохожих, как его зовут?

— У него деменция, придурок. Он стар и не так хорош в магии, как наши кураторы, чтобы оставаться сильным и здоровым вечно. Но он пережил гражданскую войну. И до сих пор просыпается, крича от кошмаров.

Джая качает головой, отворачивается, глядя куда-то вдаль, а потом опять многозначительно встречая мой взгляд.

— Я не хочу спать с кошмарами тоже, — говорит она мне. — Мой дедушка много чего забывает, но кое-что он и помнит. Как раз после гражданской войны, когда Иш-Чель победила, у простокровных вообще прав не было. Нельзя было покидать анклав, даже с разрешения. Нельзя было пользоваться магией, даже с амулетами. Новая война отбросит нас назад на две сотни лет, к тому, с чего мы начали — всё будет потеряно, этого ты хочешь?

— Конечно нет, но... — Шаманы относятся к простокровным как к обслуге, правда, но вся ли это правда? После беседы с Лоретто в библиотеке я не уверен.

Да и если задуматься, сам я в жизни никого не обслуживал. Моя семья не считается бедной. Магазинчик одежды наших мам популярен, и даже постоянно критикующие всё колдуны порой сдержанно, но хвалят их шитьё. Ни разу в жизни мне не приходилось засыпать на голодный желудок, и у нас всегда было достаточно аурок на покупку нужных мне книг и желанных игрушек.

Знаю ли я вообще, что такое сложности? Нужда и отчаяние? Тягости и заботы? «У Лоретто вот даже семьи нет, а на судьбу жалуюсь я».

А что до остальных шаманов... Ну, нечестно, разумеется, что они сами свои улицы не подметают, но как я теперь знаю, они другую работу делают. Обеспечивают сохранность библиотеки с тысячами уникальных книг и знаний, как Тэйен. Поддерживают защитные чары вокруг Кабракана. Ни о чём этом я не знал, пока не оказался здесь.

И разве вешать ярлык тирании на всех шаманов лишь потому, что императрица такая, не так же несправедливо, как когда какой-то шаман вешает ярлык кровожадности на всех простокровок лишь за то, что такими считают моих так называемых предков?

Лоретто — шаман не тираничный.

«Я не кровожадный».

Теперь — неприятно признавать — но понимаю вдруг, что я и объяснить себе не могу, почему сам когда-то загорелся мечтой отнять трон Мариселы. Потому что он принадлежал моим предкам? «Но ведь он принадлежал кому-то другому до этого». Потому что отец Кофи умер из-за того, что шаманы отказались его лечить? «Но война не вернёт Кофи отца, только окрасит воспоминания кровью».

Кайл и Кофи всегда верили, что смогут сделать мир лучше, а я... соглашался. Это была скорее игра для меня, когда я был маленьким, такая, в которую я мог играть со старшими братьями, без которых считался пустым местом. В игре имелся красивый смысл, героичная цель.

Но кто я такой, чтобы решать, что лучше для других людей?

Для всего мира?

И кто сказал, что война, которая неизменно и неоспоримо пропитана смертью, героична? «Причинять боль другим, чтобы потом их спасти, — да тут прямо противоположный смысл».

— Тогда что предлагаешь ты, Джая? — спрашиваю, дуясь от собственной растерянности. Да, я не хочу участвовать в кровавых революциях после того, как увидел убитого Валто, но как уладить эту многовековую вражду иначе, не понимаю. — В прошлом всё плохо, настоящее не намного лучше, а будущее... способно оказаться ещё хуже.

Марисела, может, и позволяет теперь простокровным использовать аурные кольца, но она по-прежнему приказывает избавляться от каждого, кто пытается ей перечить. И даже если однажды она была в рабстве, живя под гнётом прежних королей и королев, это не даёт ей право повторять те же ошибки и причинять — тем более осознанно — ту же боль. Почему не научить нас всех использовать Кипу, о которых я только что прочёл? Почему не научить нас накладывать защитные чары? Использовать нас в качестве союзников, а не второсортных рабочих.

Вечерний ветерок всё играет с листвой, раздувая и ажурный ворот блузы Джаи, пока она хмуро думает, прежде чем ответить:

— Наши кураторы начинают подозревать, что у тебя нет способностей, Елисей. Это значит, что императрица тоже скоро обо всём узнает, как только вернётся из своих путешествий по межмирью духов.

Я собираюсь открыть рот, но потом вспоминаю, что оказался одним из немногих, кому Марисела открыла свою тайную личность. «И я до сих пор не знаю, почему она это сделала». Лучше тогда промолчу. Да и никто не поверит мне, если расскажу правду.

— Может, ты до сих пор жив, потому что Совет ждёт подходящего момента, чтобы продемонстрировать твою отрубленную голову и припугнуть мятежников, — продолжает Джая. — А может, хочет тем самым развязать новую войну, снова её выиграть и таким образом доказать своё неувядающее превосходство, отняв остатки вашего. Но в любом случае, если что-то подобное произойдёт, разверзнется ад.

— Ну теперь сама говоришь прям как повстанец. Как будто Мари... императрица и её Совет тебе самой не по душе.

Испуг мелькает в прежде уверенном взоре Джаи.

— Я такого не говорила!

— Тебе и не нужно. Я не эмпат, но и не бессердечен. Слышу, как ты сомневаешься в собственных словах. — Глянув на кусты и удостоверившись, что вокруг по-прежнему безлюдно, я добавляю чуть тише: — А что, если кто-то другой станет новым правителем? Кто-то, кто способен многое изменить. Без войны. Играя по законам.

— Кто?

— Тот, кто выиграет в грядущих Испытаниях.

— Следующий в рейтинге Тихон Аргирос, мой куратор и глава Совета, который никогда не пойдёт против императрицы. — Вижу, как Джая догадывается, о ком я, когда зрачки у неё в изумлении расширяются. — Тэйен? Твой наставник ни за что не сможет обыграть Иш-Чель!

Я силюсь выглядеть спокойным, но мне это редко удаётся, и левая нога выдаёт мои зарядившиеся мысли, отбивая ритм по мягкой земле им в такт.

— Ты же сказала, слушаешь, что говорят, — возражаю. — Так вот слухи утверждают, что Лоретто обучала шаманская богиня, верно? Или Первокровная, самая старая из всех ныне живущих шаманов, от которой Лоретто пришлось сбежать. Думаешь, моего куратора не успели научить парочке могущественных фокусов до этого?

— Сбежать? Никто не станет сбегать от шамана в город, кишащий шаманами, Елисей! Лоретто здесь вряд ли трудно найти, не так ли? Спроси любого в Тик'але, и тебе укажут на нужную дверь.

Джая поджимает губы, а потом говорит:

— И знаешь, что слышала я? Я слышала, что Первокровная также является прямым предком нашей императрицы и обучала и её тоже однажды. Если тут и есть доля правды, то Лоретто для них не иначе, как крепостная сила. Тайное оружие, связанное клятвой верной службы. Или план «Б», что швыряют в битву и тратят без сожалений. Тут нет места соперничеству. А ещё я слышала, что у Лоретто уже был шанс опробовать свои силы в схватке с императрицей, когда твой куратор был ещё смелым, неопытным студентом, в качестве урока, и в награду ему достался жуткий шрам на бедре.

— Нет у Лоретто на бёдрах шрамов.

Молчание затягивается.

— То есть... ну... я думаю, что нет.

Джая глядит на меня, прищурившись, с искрой тёмной насмешки в глазах, явно собираясь съязвить, но потом лишь вздыхает.

— Ладно, может, и нет. Но шрамы вполне можно излечить или замаскировать. Я прошу тебя как друга, Елисей, убирайся из Тик'аля. Не медли. — Она опускает руку мне на плечо, жест, какой лишь простокровный расценит как знак поддержки. — Беги, прячься, что угодно. Спаси свою жизнь и скажи людям отступить, чтобы они спасли свои собственные. Нам не изменить шаманов войной, но мы можем убедить их захотеть измениться. Я докажу всем, что мы можем жить в мире и согласии вместе, поэтому-то я и здесь, ясно? Чтобы показать, что простокровным есть место в шаманском обществе точно так же, как и шаманам есть место для жизни бок о бок с лишёнными волшебного дара людьми.

— Но...

— Но чтобы построить мир нужно время! Нужно, чтобы обе стороны разговаривали, слушали, учились друг друга принимать, не осуждать. Знаешь, как было сложно добиться того, чтобы мою девушку, простокровку, пустили ко мне в гости сюда? Но у меня получилось! А значит, мой план работает, народ меняется. Пожалуйста, поменяй и своё решение. Я не хочу, чтобы мои родные пострадали, и ты не выглядишь как человек, ставящий жажду власти выше логики, Елисей. Аура у тебя светлая.

— Ты только что говорила, что нет во мне ауры.

— Знаю. Это выражение такое.

Не понимаю, пытается ли Джая этими словами меня приободрить, но искра её глаз кажется честным.

Я молча наблюдаю, как она делает шаг назад, разворачивается и отправляется обратно к дороге, прочь от рощи и меня, не говоря больше ни слова. «Права ли она?» Разговаривать и слушать друг друга, чтобы понять и установить мир, звучит хорошо — утопично, но хорошо. Однако если она права в этом, то права и в том, что Лоретто является марионеткой в руках Мариселы, а в это я не верю.

Не хочу верить.

«Лоретто ненавидит Мариселу».

Однако должна ли марионетка любить своего кукловода? Или страха достаточно? В конце концов, у Лоретто было немало времени, чтобы обзавестись союзниками и ослабить влияние императрицы за время пребывания здесь, но ничего сделано не было. Может, всё это время Тэйен стоит и на моей защите лишь потому, что так приказано.

Прежде чем исчезнуть среди деревьев, Джая вновь оборачивается, но на неё падает глубокая тень, так что не могу прочесть выражения её лица.

— Я считаю нас друзьями, Елисей, но если ты и твои повстанцы уничтожат мою карьеру, начав новую войну, я уничтожу тебя. Это я тебе обещаю. — Она делает паузу, затем натянуто усмехается. — О, и если встретишь Ялин, и она пригласит в свой разговорный клуб, не ходи. Семья отослала её учиться к нам потому, что она основала что-то подобное дома в Азиатском анклаве в Эр Лун, и вылилось всё в какой-то «аморальный скандал». Не уверена, что это значит, да и знать не хочу, но ещё один скандал — последнее, что нам нужно.

С этими словами Джая оставляет меня одного наедине с утопичными мыслями.