Пирог — штука соблазнительная, но желание выжить всё-таки манит меня сильнее.

Блюдя Лореттовы правила, я ни у кого ничего не спрашиваю. Из-за этого приходится потратить почти час на поиски места сбора стражников и ещё полчаса на то, чтобы терпеливо подождать в тени розовых кустов у невзрачного, выложенного брусчаткой дворика под лестницей, соединяющей верхние этажи корпусов Великого Храма.

Я знаю, когда коррехидоры и альгвасилы меняются — следил за ними, когда было нечего делать в первые дни пребывания здесь. Тогда я верил, что братьям эта информация пригодится, теперь же... «Кайл с Кофи могут пойти далеко и надолго, буквы на три, если у них нашлись дела поважнее, чем моё спасение».

После ещё получаса, проведённого в попытках спрятаться в колючих розах от безжалостного солнца, под которым плавятся у меня, кажется, даже ботинки, вспотев, исцарапав щёку и потеряв весь свой запал, я наконец замечаю того, кого ждал. Того, кто лениво выходит из штаб-квартиры патрульных после смены.

«Йен».

На мою удачу, он один, без сестры-близняшки. Гвен я уж точно не смогу доверять после того, как она доказала свою преданность Лоретто, не мне, отдав куратору мои пряники. «А Лоретто лучше не знать, что я здесь был».

Не проронив ни звука, я выныриваю из-за кустов. Технически, я ведь не нарушу наставления своего учителя, гласящие, что мне ни с кем нельзя разговаривать, пока не спросят, верно?

Йен выглядит вымотанным и унылым после целой ночи патрулирования улиц, форма на нём помятая, короткий пучок рыжих волос на затылке растрёпан, плечи понурившиеся. На вид он вонючий, грязный и жалкий, прямо каким чувствовал себя я, когда меня поймали с аурой, и... При виде всего этого в моей душе невольно вспыхивает злорадное удовольствие, ведь я-то сегодня, наоборот, свеж и бодр — может, какая-никакая, но справедливость в мире всё-таки существует? И это мне в подарок за тот день, прожитый по горло в уличной пыли, наручниках и унижениях?

Заметив меня, Йен куксится ещё больше. Однако кивает, когда я всё так же беззвучно и загадочно делаю жест рукой, призывая его следовать за собой. Мы молча проходим пару улочек и заходим в тупик, ведущий лишь к храму с Горячими Источниками, в которых шаманы любят проводить холодные вечера. Посреди жаркого дня, однако, у Источников никого, так что это идеальное место для беседы без лишних ушей.

— Чего нужно? — спрашивает Йен безучастным тоном, когда мы останавливаемся в пустом дворе.

Повернувшись к нему лицом, я щурюсь на солнце. Сначала мне кажется, что от усталости Йен просто в дурном расположении духа; помню же, какой он был разговорчивый и лёгкий на подъём в нашу последнюю встречу, но потом... Замечаю, что он то и дело косится на мой студенческий браслет.

«Думает, я теперь шаман, — эта мысль изумляет. — Осторожничает». Лоретто никому ничего не рассказывает о моих успехах в учёбе, и получается, никто и не знает, что научили меня ровным счётом ничему. А прошло уже предостаточно времени. Меня полагалось чему-то да научить.

И каждая простокровка отлично знает, что лучше не доверять шаманам с их божественными силами, способными обратить твою жизнь в горстку пепла — в буквальном смысле — в мгновение ока. Однажды я задумался, зачем неуязвимым шаманам вообще стражники? А потом Кофи намекнул, что стража в Кабракане ничего и никого на самом деле и не сторожит, не поддерживает никакой порядок.

Это видимость.

Официально императрица запрещает колдунам использовать ауру против простого люда, утверждая, что все должны быть равны. Но если один простокровный отдубасит другого, то всё ведь на равных, так?

Полагаю, эта сказка стара как мир, но ловит на крючок безотказно: разделяй и властвуй. Позволяй простокровным бить простокровных, устанавливай правила издалека и наслаждайся представлением со своего пьедестала.

В ряды альгвасилов — и их подразделении городских патрульных-коррехидоров — набирают только людей без магического дара, а табельное оружие (кстати, пули, раз они не из серебра, способны навредить шаманам?) является отличным способом почувствовать своё превосходство; редкий стражник захочет предать императрицу и тем самым лишиться щедрой охапки аурных гуамансири в качестве зарплаты и вкуса власти, которым наделяет такая работа. Да ещё и звание им какое красивое выдумали! Альгвасилы! Не солдаты и костоломы, а al-guacil — «визирь правопорядка», какими ещё мои Монтеховские предки-короли величали судей инквизиции.

«Инквизиции, которая отныне карает не ведьм, а обычных смертных... ну что за злая ирония, Марисела?»

И всё же, глубоко в сердце, думаю, даже альгвасилы и коррехидоры недолюбливают шаманов. Йен вот уж точно. И считает, что я продал душу врагам и готов теперь с упоением самоутверждаться, предавать и калечить своих же людей. «Готов покалечить его».

— Расслабься, я не аурокровный, взглядом не испепелю, — говорю я, дёргая за свой браслет так презрительно, как только могу. Рискованно признаваться, но мне нужна помощь. — Гвен была права, Йен. Когда вы меня задержали, моё прикосновение к ауре было фокусом. — Оглянувшись по сторонам, я тут же спешно добавляю: — Но если кому разболтаешь, буду всё отрицать.

Йен по-прежнему смотрит на меня подозрительно, хотя рука его даже не тянется к пистолету на поясе. Забавно. Когда они с Гвен меня поймали, то не сомневались. «Потому что тогда я был простолюдином, а теперь... Ха, но это ж дико!» Даже если я внезапно научусь владеть магией, разве это меня изменит? Я не шаман, взращённый верить в своё безисключительное больное величие. «Я всегда я». Не поклоняюсь я узурпаторше, которая убеждена, что имеет право восседать на троне веками и играть с нами, словно мы рыбки в аквариуме.

Вынув из кармана Лореттов ножик, поколебавшись мгновение, я делаю маленький порез на кончике своего пальца. Щиплет. Но лишь капля крови.

— Видишь? Красная, Йен. Я не шаман. — «Хотя будь я шаманом наполовину, как Валто, всё равно б была красная».

Но Йену и этого достаточно. Он таких подробностей о шаманской крови явно не знает.

— Ах, ты, сучий потрох!

Перед глазами что-то промелькивает, блеск металла на и без того ослепляющем солнце. Я успеваю лишь рефлекторно выставить нож — отреагировать на угрозу угрозой. Момент, и висевший ещё недавно на боку у Йена пистолет уже нацелен мне в грудь, в то время как мой ножик указывает на Йена в ответ.

«И вот, мы снова на равных». — Моё сердце вмиг разгоняется, пробуждаясь от адреналина, завязывая мышцы в теле узлами, готовясь к опасности... Её, однако, нет. Йен тоже, одновременно со мной, замирает в угрожающей боевой стойке, тоже чего-то ждёт, не сводя с меня глаз.

С беззвучным вопросом я вскидываю одну бровь, с опозданием понимая, что делаю в точности как Лоретто.

— Ты убил Валто? — спрашивает Йен, его потемневший взор, как и голос теперь, полон ненависти.

— Что? — Я теряюсь. «Неужели я правда похож на убийцу? Сколько раз у меня ещё будут об этом спрашивать?» Не знаю даже, огорчает это меня или раздражает. Но не быть шаманом мне отныне недостаточно, придётся ещё и объяснять всем и каждому, что с ума я в их окружении не сошёл. — Нет, не убивал. Но кто-то определённо хочет, чтобы подозревали меня. Поэтому-то я и пришёл, Йен, попросить у тебя помощи! Я не могу доверять шаманам, и ты единственный человек в Тик'але, который меня может выручить.

Жилка дёргается у Йена под челюстью, пока он продолжает сверлить меня взглядом.

— А кто сказал, что ты прав доверять мне, Елисей? Ты хоть ножом пользоваться в схватке могёшь?

— Могу, брат научил. Хотя я предпочёл бы серебрёные кинжалы.

Что-то новое вдруг появляется в выражении лица Йена, что-то... пытливое.

— Кто твой брат? — уточняет он.

— Кайл Тамм, — признаюсь настороженно. Одно лишь имя вряд ли может добавить мне неприятностей; тем более, советникам Мариселы уже известны все имена, такую информацию не продать.

Пытливый лучик в глазах Йена становится ярче.

— Ты знаешь Кайла? — «Ничего не понимаю».

Опуская наконец пистолет, расслабляя плечи, Йен кивает, причём с таким внезапным энтузиазмом, что на долю секунды мне чудится, я и впрямь стал, сам того не осознавая, шаманом и каким-то неведомым образом его околдовал. Или мозги у него вскипели от этой жары? Но взгляд у Йена по-прежнему ясный, не одурманенный и вроде бы даже искренний, когда он говорит:

— Все, кто хочет изжить шаманов, знают Кайла, Елисей. Итого... все?

«Все». Его слова не утешают. Наоборот даже, вызывают неприятное покалывание глубоко в груди, будто вставшая поперёк горла кость. «Имя моего старшего брата только что спасло меня благодаря... своему имени?» Аурокровные находят меня ценным за то, что я потомок Монтехо, а простокровным я небезразличен за то, что я брат Кайла. И ничего большего. «Я вообще хоть чего-то сам по себе стою?»

Оглянув пустой узенький двор ещё раз и окончательно убедившись, что энтузиазм Йена действительно предназначается мне, а не кому-то другому, я тоже опускаю нож. Затем сомневаюсь, сжимая рукоятку вновь крепче.

— Йен, а какой твой любимый цвет?

— Рассвет, — гордо отвечает тот, аж притопнув ногой, наслаждаясь своей осведомлённостью.

«Правильный ответ. Точно как того и требует наш с Кайлом тайный код».

Получается, Йен и правда из числа тех, кому мои братья доверяют. Но ведь ни Кайл, ни Кофи никогда мне не говорили, что у них есть соратники прямо в стенах шаманского города. Иначе я бы уже давно додумался разыскать кого-то, через кого можно связаться с семьёй... «Почему они мне этого не говорили?» — На душе становится совсем паршиво.

— Хе, Елисей! Так ты и есть брат Кайла? — продолжает тем временем Йен, всё притопывая и раззадоренно осматривая меня с головы до ног. Даже усталость его из глаз куда-то улетучивается. — Слуша-а-ай, а я всё гадал, кого ты мне напоминаешь... Кайла ж! Хе, да все же только и трындят в Кабракане, что о тебе! Ни за что б не подумал, что ты тот шпион, на первый взгляд ты... недалёкий, смекаешь? — Он гогочет, пряча пистолет за пояс и хлопает меня по плечу. Видимо, это должно было выйти по-дружески, но я пошатываюсь, чуть не падая. — О, или ты притворяешься?

Я поджимаю губы.

— Да. — «Нет? Чего во мне недалёкого? Я такой далёкий, что в своих мыслях порой, заблудившись, пропадаю, куда хлеще?» Но нож я теперь тоже не вижу смысла держать наготове, так что засовываю обратно в карман. И выдавливаю из себя косую усмешку. — А ты, Йен? Валто тоже вроде как был шаманом, если ты не заметил. С чего тебе печалиться о его смерти тогда? Или ты тоже притворяешься?

«И он обозвал меня шпионом», — думаю про себя, всё удручаясь. Что ж, полагаю, Кайлу было проще распустить байку о том, что я стал его секретным агентом на важном задании, чем объяснять своим товарищам моё отсутствие. Кто бы продолжил поддерживать его в спасении народа от шаманов, если б он признался, что не может вызволить из их логова родного брата?

Однако я не хочу быть темой повстанческих городских сплетен, безымянным братом-шпионом — причём вовсе не по своей воле! «Я хочу остаться в живых». Ни разу за те годы, что мне выпало дышать и ходить по земле, мне так сильно не хотелось, чтобы впереди меня ещё ждала скучная, счастливая, долгая жизнь.

— Валто был шаманом наполовину, — отмахивается Йен. — Мы потрещали по душам пару раз, и он дал понять, что ненавидит Тик'аль. Потому-то я и решил, что шпион он, смекаешь? И когда узнал, что его убили, подумал, нас всех раскрыли. Виселица впереди.

Как бы искренне ни звучал голос Йена, я всё сомневаюсь, переступая с ноги на ногу снова и снова. От жары или беспокойства, но рубаха уже прилипла к спине. «Валто мёртв, и я могу оказаться следующим». И речь же о потенциально зарождающейся войне! Как можно доверять одному из шаманских стражников?.. «Но Кайл, получается, доверяет». А я доверяю Кайлу.

Ладно.

Что ж, да и может, Йен потому и работает патрульным, чтобы подобраться поближе к врагу, верно?

Медля ещё пару секунд, я делаю вдох, набирая в лёгкие побольше воздуха и уверенности для новых слов.

— Йен, мне нужно, чтобы ты пронёс мне в Тик'аль аурный амулет. Кольцо, кулон, что угодно. Но заряженный и желательно зарегистрированный как утерянный. Чтобы я мог отправить сообщение брату, и энергия амулета не привела шаманов обратно ко мне. — Я мог бы попросить Арьану или Фариса, конечно, только вот всех стражники у ворот. «Но ни один стражник не станет особо заморачиваться с обысками коллеги». — Опять же, разболтаешь кому, буду всё отрицать.

Наморщив квадратный лоб, Йен кивает. Сурово и энергично, чем даже меня подбадривает. Если он воспринимает всё так серьёзно, видимо, не зря Кайл ему доверяет. Что ж, хоть что-то хорошее за последнее время — какой-никакой, а успех. «Давно его у меня не было».

Меня тут же посещает мысль, а не попросить ли у Йена ещё и талисман, защищающий от действия чужой магии — не помешало бы, когда тебе приходится жить среди колунов-самодуров.

Однако тут же я понимаю и то, что такие талисманы являются редкостью и дорогой роскошью. Их способны создать лишь сами шаманы, а они не пышут азартом, когда кто-то просит их подарить неуязвимость, защиту от них самих. А ещё, насколько мне известно, носящий такую защиту и сам колдовать не может: аурный барьер, как стена, не пропускает магию ни внутрь, ни наружу. «Тогда все поймут, что я простокровка, раз добровольно отказываюсь от сил. Ни один колдун ведь не откажется».

Значит, на этом всё. Дело сделано, попросить больше не о чем, и можно, наконец, спрятаться от беспощадной жары: пойти перекусить вожделенным пирогом в кафетерии.

Кивнув Йену в знак благодарности, я почти уже делаю шаг, чтобы уйти, но Йен меня останавливает, опустив свою тяжёлую руку мне на плечо, хлопая по которому до этого чуть не сшиб с ног.

— Забились, всё будет, Елисей. Но... а я могу тоже попросить об одолжении?

Насторожившись, я снова поднимаю на Йена глаза, но выражение лица у него, как и было, бесхитростное.

— Какое одолжение?

— Вы вроде как с Лоретто близки.

— В каком смысле? — Мне вдруг становится ещё жарче. Вспоминаю утренний кофе, и щёки, ощущаю, краснеют. — В смысле... нет. Если Валто тебе что-то ляпнул...

— Не-е! Знаю, Валто дурачился. — Йен с усмешкой качает головой. — Лоретто ж твой наставник, чего между вами вообще может быть общего помимо пустых разговоров? Не-а, я к тому, что ты всё равно что-то о Лоретто да знаешь. Как студент, ты к нему ближе, чем все остальные. Могёшь нас познакомить?

— Зачем?

В ответ Йен шире расплывается в улыбке. Однако в то же время он и как-то по-детски застенчиво отводит взгляд, будто смущаясь — в сочетании с его строгой формой и широкими, как у громилы, плечами, выглядит это почти что комично.

Уставившись на этого комично лыбящегося Йена, я чувствую себя не в своей тарелке. Йен всё молчит, так что предполагается, что я должен догадаться о чём-то сам. «Но о чём?»

Пот блестит у него на лбу игриво, радостно, как само солнце, и солнце это напоминает мне только зарево, в свете которого я проснулся, услышав шаги Лоретто.

«Гвен говорила, её брат без ума от Лоретто, — вспоминаю. Медленно, очень медленно и неохотно, эта мысль начинает раскручиваться в голове. — Она скорее подшучивала, но не зря же говорят, что в каждой шутке есть доля правды. Да кто знает нас лучше наших родных? Люди и шаманы обычно слишком презирают друг друга, чтобы встречаться, но это вовсе не запрещено».

К тому же, я и сам сегодня убедился, что внешность Лоретто способна возбуждать... комплименты.

А что до внешности Йена, то может, он и не особо притягивает взгляды, но полагаю, его горящие смелостью, живые глаза, веснушчатый нос и крепкие руки вполне можно назвать красотой молодости. «Интересно, Тэйен находит молодость красивой?»

— Но ты ж знаком с Лоретто, — бурчу я, и мой едва повеселевший настрой отчего-то бесследно плавится. — У вас спарринг тренировочный в том году был какой-то.

— Ну да, но... я, это... — Когда Йен растерянно почёсывает затылок, его уши вспыхивают. Как у втрескавшейся по те самые уши малолетки, а значит, Гвен была права, чёрт! «И почему вообще я раньше не замечал, что у него такие кривые, как сушёные селёдки, уши? Отвратительно». — Да, но я не уверен, что он меня запомнил? Да ты не дрейфь, Елисей, тебе ничего делать не надо. Просто устрой так, чтобы мы с ним пересеклись.

— Лоретто. Не он, не она. Лоретто предпочитает, когда говорят просто имя. — От жары или безмозглости Йена, но голова же гудит. «Неужели мне одному это было так легко запомнить?»

И кажется, теперь я начинаю понимать, почему моему куратору хотелось именно так, без всяких шаблонов. Йен обсуждает Лоретто как какого-то своего очередного приятеля в рваных штанах из подворотни, в которого втюрился, напившись на выпускном, но какой из Лоретто приятель? Мантии, книжки, сияющий от недоверия взор и двухсотлетняя мудрость шаманского сердца, — там столько всего! Куратор и маг — тогда он, да, а если зараза и задница? Она. А Их Всемудрость, с почтением, так вообще — они.

Девчонок считают слабыми, мальчишек — драчливыми. Женщин то и дело обзывают истеричными, мужчин — бесчувственными. Сотни раз слышал такое, сотни раз видел, как люди в такое верят, хоть и не могут до конца объяснить почему. Драчливых девчонок не встречали? Или истеричных мужчин?

«А Тэйен ни в один из этих стереотипов и правда не вписывается...»

Ну и как тут выбирать? Местоимения, получается, относятся к характеристикам, не к людям. Разве можно в пару звуков запихнуть целую личность, не ошибившись? «Нет, это однобокая картина, лишённая души», — вывод меня собственный радует. Недалёкий к такому бы не пришёл.

«Поэтому-то люди, видно, и не понимают друг друга: в одни и те же слова мы вкладываем разный смысл, путаясь потом в своих же голосах в голове. Не лучше ли тогда делить людей не по местоимениям и половым признакам, а интересам? Целям в жизни? Вкусам, в конце то концов! Эх, если бы только мы умели общаться напрямик чувствами...»

— Ты же говорил, что ненавидишь шаманов, Йен, — добавляю я.

Йен упирает руки в бока.

— Хе! А ещё я говорил, что Лоретто не как все шаманы. Не избалованный и не жадный до власти. Ты же знаешь, он рос не в Кабракане, так? А в мире простокровок. Как мы.

«Просто. Лоретто. Не. Он! — Чем больше Селёдкоухий баран говорит, тем больше начинает бесить. — И... не как все шаманы? Гвен права, у Йена двойные стандарты».

В который раз переступив с ноги на ногу, утаптывая свою злость и головную боль в раскалённую брусчатку, я цежу:

— Лоретто пришлось жить в Сент-Дактальоне — вот, что слышал я. Там тоже есть маги, Йен. А ещё я слышал, что Лоретто обучала шаманская богиня.

Йен смотрит на меня выразительно и чересчур долго.

— Богиня? И ты в это веришь? — только и хмыкает он в итоге. — Дурные слухи, хе, нет никаких богов, Елисей. Где они, если есть? Сеструха вот моя слыхала другое. Слыхала, что это просто очень-преочень старая ведьма, которая живёт в Сент-Дактальоне. Её зовут Первокровная, потому что когда-то она стала первым шаманом в истории, который использовал магию, чтобы поработить природу и наделить себя силой, и которая уже даже серебра не боится — настолько могучая! А именно в Сент-Дактальоне она живёт потому, что только там, вдали от всех, в Мёртвом лесу, может тайно практиковать своё тёмное ремесло и...

Замешкавшись было, Йен прикусывает губу и сжимает челюсти, о чём-то думая так отчаянно, что мне уже начинает казаться, что у Селёдкоухого запор. Но дальше Йен вдруг опять ухмыляется, выпячивает грудь и чеканит свои слова уверенно и бравурно. Вспоминает вызубренный за сестрой текст:

— Первокровной больше тысячи лет, она выглядит как мумия и пьёт девственную кровь волшебников, чтобы выжить. Ведьма эта берёт юных шаманов — девственников, разумеется, — в подмастерья раз в двести лет, учит их мистриям ауры, а затем...

— Мистриям? В смысле мистериям?

С секунду Йен смотрит на меня тупо и молча.

— А-а, наверное. Гвен говорила, что это загадки какие-то, да? Лады. Короче, Первокровная умерщвляет своих учеников, чтобы выпить до последней капли их напитавшуюся магией кровь. Это позволяет ей жить ещё двести лет.

Зыркнув на переулок и удостоверившись, что лишних глаз по-прежнему нет, Йен склоняется ко мне, обдав меня своим вонючим потом, и уже со свойственной себе бесхитростностью, заговорщицким шёпотом добавляет:

— Бьюсь об заклад, Лоретто от той ведьмы сбежал и пришёл в Кабракан, чтобы найти союзников и убить её, Елисей. Так что если он... ой, если Лоретто попросит о помощи, я помогу. Ты?

— Я-я... — «Фу». Не могу сдержать гримасу. Не знаю даже, что хуже: кощунство этой истории или отвращение, что она у меня вызывает. «Мумия, питающаяся девственной кровью?»

Однако судя по выражению лица Йена, он во всё это верит, так что не знаю. Может, это я дурак, которому макушку напекло. У шаманов немало секретов, а у Лоретто так вообще больше всех. Мой куратор — персона недоверчивая и талантливая, так какая другая история могла выковать такую сильную личность?

Когда Йен продолжает на меня выжидающе пялиться, я понимаю, что должен что-то ответить. Послать его? Могу отказаться играть в сваху, но что если Йен тогда откажется достать мне амулет? Да и не так уж это и сложно — привести двух в одну комнату, или вроде того, только... Лореттовы точёные формы, которые я видел с утра, напомнили мне скульптуру, вырезанную руками гения. Уникальное в своём роде произведение, которым полагается любоваться издалека, а не лапать.

И я сомневаюсь, что Йен захочет лишь поболтать. «Чтоб он лапал эту скульптуру?» Да у Йена даже запястья раза в два толще, чем у Лоретто. Не то чтобы ручищи Йена могли навредить такому шаману, как Тэйен, разумеется, но одна лишь мысль о том, что он схватит моего куратора за... что-нибудь, кажется мерзостно неправильной.

«Хотя мне-то какое дело?»

— Ладно, пофиг. — Я веду плечами, отгоняя неприятные мысли прочь. — Будет тебе свидание. Но. Сначала амулет.

Снова расплывшись в бараньей улыбке, Йен ещё раз со всей радостной дури хлопает меня по плечу, отчего у меня сводит мышцу, и, уже ничего не говоря, убегает.

Я смотрю, как он исчезает среди кустов, меня охватывает новое, до неприятного странное чувство. Чувство, причину которого я не могу до конца себе объяснить: горячее и опаляющее, но не солнцем, а откуда-то изнутри. И оседающее на языке терпкой горечью.

Однозначно голову напекло.

_______________

от автора:

Не забываем, что Еля у нас фокальный персонаж. А значит, всё, что мы видим/слышим/чувствуем, то через призму его мыслей. (Ло, например, открытым текстом в день их знакомства заявляет, что плевать Их Всемудрости на местоимения, выбирай, как говорится, что нравится, могу быть, кем пожелаю, но Еля ответственно гнёт свою линию — хотя не зря, к этой теме мы ещё вернёмся). 

И заметили, как меняется отношение юного маленького Монтехо к Йену, как только тот проявляет интерес к нашему драгоценному куратору? Хотя, наверное, Йен всегда был селёдкоухим...