На следующий день после возвращения в Вормс, как раз во вторник, на Святую Барбару, нам торжественно доставили ёлку и святочное полено — подарки сюзерена.

Весь дом вывалил смотреть. Деревце небольшое, чтобы не злить попов языческими обычаями, но пушистое. Морозный воздух пропитан запахом хвои, смолы и Йоля. Полено дубовое, как и положено, и толстенное — целое бревно. Цезарю надо все обнюхать немедля, а Прянику с Мышкой еще и взгромоздиться сверху с видом «мы теперь здесь живем, не смейте трогать», азартно подрать когти об кору, потеребить еловые лапы.

— Ого! — лыбится Юг, — Здоровое полено!

— А в очаг влезет? — беспокоится Август, — В замке бы влезло, а в городах всё такое маленькое...

Старшие оруженосцы посмеиваются — вот, мол, с деревенщиной связались. Ясное дело, где уж им, голодранцам городским, снизойти до богатых баронских замков.

— Дождемся Сочельника и впихнем, — я похлопываю Августа по плечам, — Куда денемся. Домовой поможет.

— Поможет, — с несгибаемой серьезностью отвечает он.

— Красивая елка и полено знатное, — вздыхает Марта, — А я велела управляющему доставить из имения. Но тем лучше, с такими-то снегопадами из гор, глядишь, и не выбраться.

— Не беда, — говорю я, — Подарим елку кому-то. Лотену де Фризу, например. Он новый человек в городе и вряд ли у него есть имения... А второе полено и нам пригодится. Одно на Йоль спалим, второе на Рождество.

— Вот и чудно, — Марта довольно потирает руки, — Самое время разжиться еловыми ветками и остролистом, чтобы украсить дом. Молодые господа уж наверняка мне с этим помогут. Красных яблок и гвоздики у меня полно. А вишневых веточек девушки наволокли, постарались.

Девушек уговаривать не приходится, уж они-то знают верную примету: поставишь вишневую веточку в воду на Святую Барбару — распустится, значит выйдешь замуж в следующем году. Для благого дела и несколько вишен обнести не грех.

— Люблю я это время! — с улыбкой говорит Марта

— А кто ж не любит? — кряхтит Ларс, взваливая полено на плечо, пока остальные слуги возятся с ёлкой, — Куда тащить-то, фрау Марта?

— Полено в рыцарский зал — положим пока на камин и украсим. А ёлку на второй этаж, как обычно.

Цезарь мечется между нами, подпрыгивает и скулит. Кошки нахохлились — сердятся, что их согнали с полена.

— А что, Марта, объявлялась ли Святая Адельгейда, пока нас не было? — интересуюсь за завтраком.

— А с чего вдруг вам любопытно, мессир?

— Вот думаю, не припасть ли к святым следам?

— Насмешничаете? Нет, не говорили больше о Святой, хоть знаю таких, что чуть не переселились на кладбище и все глаза проглядели.

— Да уж мало ли бездельников, — соглашаюсь, — Выходит Святая не показывалась с тех пор, как Майне сдался. А до того ее встречали и не раз?

— Когда вы так говорите и смотрите, мне боязно становится... — задумывается Марта, — А до того я ведь я и самом деле хотела пойти и поклониться. Что за наказание божье!

— Если ты обо мне, то я благословение божье, поскольку удержал тебя от поклонения ложным святыням.

— Так-то оно так, но мысли-то ваши далеки от благочестия, — сетует Марта, —

Хоть и вправду, люди судачат, что святая стала появляться, как этот Майне помер и исчезла, как только воскрес. А еще статуя Святой Адельгейды, говорят, кровью плачет... Не к добру это все.

— А это еще что? — замечаю плошку с кашей у камина. Марта всецело занята вытиранием пыли со святого семейства и волхвов для домашнего вертепа.

— Что, мессир? А, это... Угощение для домового. Овсянка с орешками и сушеными ягодами. И масла побольше. Он так любит.

— Так домовому поститься нет надобности? — возмущаюсь, — А мне значит штоллен на постном масле?

— Вы ж никак христианин? Сейчас пост? Вот и поститесь. Домовому нет надобности спасать бессмертную душу.

Предоставив домашним заниматься предпраздничной суетой, отправляемся с Куртом по делам и за подарками. До Святого Николая два дня, самое время. Хоть я бы с радостью провалялся в постели еще денька три-четыре после тяжелого турнира, не менее утомительного пира в мою честь и дня, проведенного в седле.

Для начала идем в факторию Медичи. Пробраться туда оказывается нелегко — вся улица перегорожена повозками. Прохожие костерят проклятых ломбардцев на чем свет стоит. Медичи тосканцы, но тут это никого не волнует... Заодно достаётся и жидам просто потому, что Еврейский квартал начинается как раз за факторией.

Краем глаза я замечаю Джордано, единокровного брата Лоренцы, но поздороваться не успеваю, юноша теряется в общей толчее. Зато обнаруживается Йенс, восседающий на телеге. Ноги болтаются высоко над землёй, взгляд лучится, в руках апельсин.

— Buon Avvento, bell'uomo! — апельсин взлетает.

— Ого! Давно меня красавчиком не называли. И тебе веселого Адвента. Где взял?

— Дама дала, — загадочно ухмыляется Йенс, — Красивая.

— А ты пользуешься успехом у дам, bell'uomo.

Он кивает самодовольно, мол, что есть, то есть.

— Выпей настойку любистка и тебя полюбят, незабудок — не забудут, бессмертника — узнаешь, что смерти нет. Завари себе мяты и душицы...

Запинается, вглядываясь в пустоту.

— И что? — успеваю вовремя подхватить апельсин и вложить его в дрожащую руку. Йенс с удивлением смотрит на меня и, будто встряхнувшись продолжает:

— Душа успокоится. Но страшись болиголова — заболит голова, беладонна, прекрасная дама, приворожит, борец поборет, дурман...

— Одурманит? — догадываюсь я.

— Именно! Некогда мне болтать. Пора идти, — Йенс деловито спрыгивает с телеги.

— Дела? — интересуюсь со всей серьезностью.

— Невпроворот!

— В добрый час! — желаю я.

— День сегодня будет долгим, — с этими словами Йенс шагает куда-то, ловко маневрируя между лошадьми, людьми, повозками.

С приключениями и проклятиями нам удается протиснуться в лавку. Сегодня здесь особенно хорошо пахнет: благовония, специи, хвоя, корзины с лимонами и апельсинами. Из кухни тянет миндальной выпечкой и пряным глинтвейном. От обилия и великолепия запахов даже тварь просыпается, беспокойно ворочаясь.

Приказчики суетятся, разрываясь между грузчиками и клиентами. Все-таки вовремя мы за подарками выбрались — можно бы и хуже, да некуда. Сталкиваюсь с Джордано Ломбарди, теперь уже нос к носу. Едва успеваем раскланяться, как юноша уносится за какими-то ящиками с воплем:

— Куда понесли? Это ж наши красавицы.

Задумчиво разглядываю продолговатые ящики, напоминающие детские гробики. Красавицы?

К нам подбегает запыхавшийся и немного растерянный приказчик Мартелли.

— Простите, мессир. Безумный день сегодня.

— Много новых товаров?

— О да... и не только.

— Отлично! Я как раз за подарками. Почта для меня есть?

— Да, мессир... и не только почта...

— Мартелли, — он на что-то намекает, суетится, но я слишком занят своими мыслями, — Говорят, вы способны черта из пекла достать.

— Да запросто, мессир, но, прошу прощения, зачем вам черт? Вы и без него неплохо обходитесь.

— Очень смешно, синьор. Черт мне в самом деле незачем. Мне нужны книги...

— Книги? — спрашивает женский голос откуда-то из глубины лавки.

Легкие шаги, аромат духов — невозможное сочетание смертного греха и Рождества. Тварь утробно стонет, а я немедленно теряю голову. Виду не подаю. Никакого волнения. Хватаюсь за пояс, но, опомнившись, складываю руки на груди — пусть лучше думает, что пощады не будет.

Лоренца выходит в лавку. Выглядит уставшей и немного растрепанной с дороги. Серый, подбитый мехом упелянд в пол, целомудренно скрывает под собой мужской костюм. Лицо раскраснелось от мороза.

— Мадонна.

— Мессир.

— Вам нужны книги? У вас появилось время для чтения?

— Подарки, — говорю я, не сводя с нее глаза.

— Ах, подарки.

— На Рождество. Поздно хватился, до Николая с книгами точно не успеть.

— Так со всем остальным успеете, — неосторожно вклинивается Мартелли, — Какие книги вы ищете, мессир?

— Мне нужен список этой книги, — кладу на стол выдуренный у фон Кирша песенник Лекюреля, — В двух экземплярах. И сборник стихов... понятия не имею, существует ли такой...

Лоренца рассеянно листает Лекюреля.

— Прелесть какая. Мне тоже список, Мартелли.

— Как вам угодно, мадонна.

Приказчик переводит взгляд с меня на Лоренцу и обратно, понимает свою ошибку, вспоминает, что у него множество дел.

— Оставьте список всего, что вам нужно, мессир. Мы доставим это в кратчайшие сроки, — он подсовывает мне бумагу и чернильницу.

— Не беспокойтесь, Мартелли, — холодно говорит Лоренца, — Мессир наш любимый клиент и друг семьи, я сама о нем позабочусь.

Вид у Мартелли становится совсем перепуганный и он исчезает с завидной поспешностью. Стягиваю перчатки, чтобы писать. Взгляд Лоренцы цепляется за повязку.

— Трофей с турнира, — объясняю.

— Как всегда, — теперь она смотрит прямо в глаза и меня пробирает до самого нутра, то есть до твари, — Письмо ты не прочитал...

— Я его сжёг.

— И гордишься этим? Я-то все твои лаконичные каракули бережно храню. Хотя это уже не имеет значения... И не беспокойся, я здесь не из-за тебя. Медичи сослали меня навести порядок в фактории.

— А дела в фактории разве плохи?

— Они великолепны, как по нашим временам. Это только повод... для других дел.

— Понимаю.

— Можно подумать... Курт! — тепло улыбается Лоренца, — Не прячься, я не кусаюсь. Привезла целый сундук подарков для тебя. Книги, инструменты, заморские снадобья. Проследила, чтобы выгрузили в первую очередь.

Она по-хозяйски берет его за руку. Курт растерянно усмехается, поглядывает на меня, но идёт, куда ведут. Вздумал бы кто-то сопротивляться Лоренце.

Выслушав стенания твари, призывы бросаться в ноги и молить о прощении, посылаю его подальше. Получаю в ответ громыхающее молчание с просверками молний. Макаю перо в чернильницу, даю немного стечь и быстро, разбрызгивая мелкие кляксы, пишу, что мне нужно. Мысли несутся вскачь и в разные стороны, буквы тоже, будто они живые и своевольные существа. Ненадолго я задумываюсь, сможет ли это кто-нибудь прочитать.

Невольно отвлекаюсь, потому что к конторке подходит загадочный Элок Шторм. Мартелли едва не сбивает его с ног — большой ящик в руках мешает обзору.

— Доброго дня, герр Шторм, — говорит Мартелли, избавившись от груза, — Как вы вовремя! На днях получили вашу посылку.

— Доброго дня, синьор. Покажите же мне ее! Я в нетерпении...

— Давно не виделись... герр Шторм! — поворачиваюсь я к нему.

— И третья случайная встреча, — широчайшая улыбка из-под капюшона, — Это кое-что да значит.

— Бог троицу любит.

— Смотря какой.

Мартелли влезает за конторку, роется и вытаскивает на поверхность очень красивую книгу: кожаный переплет великолепной выделки, золоченый срез, множество картинок.

— Я ошибся, когда мы говорили в прошлый раз. Михель не ваш сын...

— Михель? — Шторм, едва не похрюкивая от удовольствия, листает книгу, — Ничего не знаю ни про каких Михелей. Своего малыша я хотел бы назвать Гвендаль...

— Гвендаль? Вы бретонец?

— Не стал бы я к местностям привязываться. Это книга сказок, — он показывает мне разворот с госпожой Метелицей. Волшебница взбивает перину, отчего снег падает на нарисованный город, — Такой подарок понравится любому мальчику, не правда ли?

— На день Святого Николая? Еще бы, — говорю удивляясь. Никогда не слышал, чтобы детям дарили такие дорогие книги — могут же и порвать, и запачкать. Не говоря уж о том, что это толстенный громоздкий фолиант. Сможет ли ребенок его поднять?

— Заверните, — просит Шторм.

— Ваше дело ведь не связано с черными жемчужинами?

— Откуда мне знать? — картинный взмах рукой, — Многие вещи связаны друг с другом самым непостижимым образом. Увы, моего сына забрали много раньше... Годы прошли...

— Робар, что ты там топчешься? — Лоренца высовывается из конторы, — У меня для тебя письмо от Джованни.

— Богиня, — пятится к выходу Шторм. Схватив свой сверток, как коршун добычу, но все же успевает послать воздушный поцелуй.

— Bellezza, bella donna, perfezione! Никогда бы с вами не расстался и нет мне прощенья, прекраснейшая, но аddio!

С этими словами он затворяет за собой дверь.

— Это еще кто? — недоумевает Лоренца.

— Хотел бы я знать.

Бросаю перо и иду за ней.

Курт уже роется в огромном обитом кожей сундуке — всё, наш доктор потерян для общества.

— Ты бы дня Святого Николая дождалась.

Поморщившись, Лоренца вкладывает мне в руку небольшой свиток с печатью дома Медичи.

— Ты позволишь? — взламываю печать.

— Да, пожалуйста. Холод у вас, — Она сбрасывает упелянд и я невольно кошусь на стройные ноги, затянутые в черные шоссы.

— Дикий Охотник разошелся, — объясняю я.

— Ты серьезно? — удивляется моим суевериям Лоренца, — Садись. Вино будешь?

Киваю, пробегая взглядом по аккуратным каллиграфическим строчкам Джованни, — умеют же люди. В общем и целом, у Джованни тоже имеются новости для меня и касаются они «одного известного нам музыканта и его бывших коллег»...

Маэстро? Какие коллеги? У Маэстро их от ученых богословов до мужчин-проституток — очень разносторонняя личность. Но что-то мне подсказывает, что речь идет о Великой компании и наемных убийцах. Иначе с чего такая таинственность?

Джованни хочет встретиться. Он собирается в Лондон по делам после Сильвестра, а заодно намеревается заехать в Вормс. Тоже по делам. Приписка внизу: «Будьте осторожны!»

— Отлично. Можно передать Джованни на словах, что я, скорей всего, проведу зиму в Вормсе, и охотно с ним встречусь?

— Конечно. Сегодня кто-то выезжает в том направлении.

Была у меня мечта после Рождества или, когда покончу с делами выбраться в замок хоть на месяц, чтобы охотиться, отпускать бороду и дичать, но раз Лоренца в Вормсе, то и я отсюда ни ногой.

— Это Шварцбарта я вижу? — указываю пальцем на внутренний двор за мутным, зеленоватым оконным стеклом, — Он ведь теперь вместо Маэстро?

— Да, — Лоренца выглядывает, чтобы увидеть мессира Ральфа, распоряжавшегося разгрузкой вещей и устройством лошадей, — Вынуждена признать, что слишком привыкла к Маэстро... Хоть в некоторых вопросах он был совершенно несносен. Со Шварцбартом мы отлично поладили, но ему чего-то не хватает...

— Университетского образования? — интересуюсь я, — Или мессиру Ральфу медведь на ухо наступил?

Лоренца пропускает сарказм мимо ушей.

— Зато он честный, надежный, достаточно умен и гибок. Может это и лучше, чем человек без морали и принципов.

Насчет морали она права, а вот принципов у покойного Маэстро хватало — слишком уж затейливо он убивал людей. Без принципов в этом вопросе никак.

— Мессир Ральф — хороший выбор.

— Что бы я делала без твоего одобрения? — ворчит Лоренца.

Радует, что в окне я вижу слишком много людей, лошадей и вещей. Приехали надолго.

Лоренца вручает бокалы мне и Курту, который поспешно закрывает сундук со своими новыми богатствами и садится на него верхом.

— А вот теперь держитесь, господа. Флавио Капелли бежал из-под стражи. Никто не понимает как. Камера была заперта, замки и решетки на месте. Охрану подозревать не приходится — самые надёжные люди. Алломано де Медичи тоже там был и ничего странного не заметил. Эта новость настигла меня в пути дней десять назад.

— Что ж, если марсельский проповедник и есть наш Алоизио...

— Возникает вопрос, какими силами могут обладать ближайшие ученики, — кивает Лоренца, — Апостолы, прости, Господи.

— Алоизио явно выделял Капелли, Монгола и Маэстро. В Гоцци, пожалуй, ценилась только искренняя вера и исполнительность.

— И ты убил всех, кроме Капелли.

— И теперь жалею, — прозвучало двусмысленно и пусть, — Никто не подозревал, что Маэстро крыса. Я уверен, что мы не о всех знаем. Что если есть другие... апостолы?

— Робар!!! Курт! — в конторку врываются дети, Лукреция мгновенно оказывается у меня на коленях. По-взрослому пожимаю ладонь Луиджи.

— Здесь столько снега! — радостно сообщает мне Лукреция, — Мы слепили снеговика, а теперь хотим построить крепость и бросаться снежками. Можно?

— Нужно! — говорю я и, поймав взгляд Лоренцы, добавляю, — Мама ведь разрешит?

— Куда мама денется? — вздыхает она, — Решила взять их с собой, вдруг надолго тут застряну.

— И где вы собираетесь жить?

— В фактории довольно места. В нашем распоряжении половина третьего этажа. Почти. Если совсем худо станет, сниму дом.

— А у тебя есть дом? — спрашивает Лукреция.

— Да.

— Большой?

— Лукреция! — хмурится Лоренца.

— Большой.

— Вот и хорошо. И Курт там живёт? А Мориц?

— Конечно, Мориц живёт у меня. Он же мой оруженосец.

— Тогда и мы к тебе переедем! — радуется малышка.

Вот что это за любовь к Морицу? Подарка от него не дождешься, а таскать, тискать, подбрасывать и ловить я тоже умею.

— Как-нибудь потом, — говорит Лоренца и забирает Лукрецию.

— Вообще-то дом рядом со мной пустует.

— Неужели? Люди не выдержали соседства?

— Соседство с итальянскими ростовщиками тоже не всем понравится.

— Потерпят.

— Вот и я так говорю. Всего доброго, мадонна, не будем мешать распаковываться. За сундуком пришлем. И спасибо за вино и новости.

Мы вновь путаемся в лабиринте повозок и нас нагоняет Шварцбарт. Курт дипломатично отстаёт на пару шагов.

— Мессир, я так рад вас видеть!

Обмениваемся рукопожатием.

— С повышением вас...

— Благодарю... и пытаюсь свыкнуться. Есть еще кое-что... я должен вам рассказать.

С каких пор он стал запинаться? Раньше язык был отлично подвешен.

— Вы должны меня понять... Это началось... Мы очень сблизились после вашего отъезда. Я знаю, что мы слишком спешим... но таких, как она, я никогда не встречал и не встречу.

Я молча прожигаю его взглядом.

— Конечно, я пока не выучил итальянский, но она же, как вы знаете, говорит на всех языках.

— Как удобно, — рычу, — От меня вам что надо? Благословение? Так получайте его и убирайтесь.

Я все же не добавляю «пока целы».

— О! Я понимаю ваши чувства, — с сожалением в голосе говорит он, — И я, вероятно, не вовремя начал этот разговор. Но мы решили не откладывать дело в долгий ящик....

Руки сами собой сжимаются в кулаки.

Только не буйствуй и нюни не распускай, если она и переспала с ним, то только, чтобы тебя позлить. Ей нужен ты, а не он.

Да кто тебя спрашивает, иди ты в пекло!

— Чувства порой сильнее разума, — иные и не подозревают, что можно натрепаться себе на смертный приговор, — Я решился сделать предложение. И мадонна согласилась...

— Поздравляю, мессир Ральф, но, скажите, вам совсем жить надоело? — ласково интересуюсь я.

— ...мадонна согласилась на наш брак с синьориной Джулией. Мы оба остаемся при ней, так что... А вы ведь о другом подумали, — добавляет Шварцбарт и ехидно лыбится, негодяй, будто не нарочно так повернул разговор.

Шумно выдыхаю. Как я сразу не сообразил? И это письмо, написанное явно под диктовку Джулии. Да и наперсница Лоренцы может и меркнет рядом с ней, но любую другую за пояс заткнет.

— И поскольку мы очень счастливы, — продолжает Шварцбарт, как ни в чем ни бывало, — Мы бы хотели, чтобы счастливы были все вокруг. Прошу вас, помиритесь с мадонной.

— Черт бы вас побрал. Что это за итальянскую комедию вы тут разыграли?

— С кем поведешься от того и наберёшься, — разводит руками мессир Ральф, — Вы же помиритесь?

— Примирение невозможно, — вздумали все вокруг лезть в мои дела!

— Хоть подумайте.

— Забудьте, мессир. Жду в гости, желательно с Джулией. Хоть вы гадкие сводники, но я рад за вас. Это же прилично для жениха и невесты ходить в гости вместе?

— Откуда мне знать? Никогда раньше не был женихом, тем более невестой, но от бесстыжих ломбардцев всего можно ожидать, так что зайдём.

— Отлично. Черный дом на углу улиц Двух Королев и Доброго Пастыря. Не спутаете.

На том мы раскланиваемся.

Разглядываю ажурные снежинки на своих перчатках. Их удивительный узор и совершенная форма уже чудо. Замираю на месте, не обращая внимания на суетящихся людей — уж меня-то обойдут. Весь чертов Бург построен будто нарочно к адвенту — эти сказочные пряничные домики в снежной глазури. Поднимаю голову и смотрю поверх крыш в небо на бледный солнечный диск, похожий на серебряный грош, радуясь невесть чему. Да, я тоже люблю Адвент.

Курт, иронично улыбаясь, тянет меня за плечо в сторону рыночной площади, мол, у нас ещё дела. Да, напоминаю себе, поговорить с бургомистром, шателеном и Майне.

—Черт с ней, с вежливостью!

Запрыгиваю на ближайшую повозку, Курт за мной. Под темпераментные ругательства, с ящика на бочку, с бочки на мешок, мы выбираемся из затора.