ruelle — deep end

Терпкий запах мыла, гнилой воды и сырости застревает в горле, мешая нормально дышать и соображать, а женский хохот вперемешку с бессмысленным трёпом постепенно выводит из себя. Руки жжёт, когда они снова ныряют следом за грязным бельём в мутную пучину железного ведра, мешают его, топя на ржавом дне. Она вынимает их, брезгливо отряхивая от грязной склизкой воды, рассматривает при тусклом свете факела на стене и скептически поджимает губы.

Даже от вечных тренировок на заднем дворе, от холодной стали и мощных ударов эти женские руки выглядели лучше, нежели сейчас. Лола потирает влажную мыльную кожу, ставшую жухлой и морщинистой, разглядывает обрезанные под корень ногти, с горечью осознавая, насколько низко пала.

Прачки, сидящие рядом на длинной скрипучей скамье, звонко смеются, обсуждая абсурдные вещи вроде того, сколько мужчин у них было или в каких позах они были бы не прочь оказаться с Королём. Лола брезгливо морщит нос: даже за месяц, проведённый на дне окончательно почерневшего замка, она не может привыкнуть к бабскому пустословию, глупости и отсутствию целомудрия. Осадок пропавшей надежды, утерянного титула и чести прочно засел внутри неё, сковывая от досады и разочарования каждый раз, стоит женщине подняться наверх.

Военные не узнают её, без стеснения шлёпая по заднице в столовой, глупые мальчишки грубо выталкивают из очереди за тарелкой похлёбки, а Чимина, единственного, кто всё ещё был рядом несмотря на весь крах ситуации, можно увидеть лишь мельком. Юнги держит его при себе, заставляя ходить за собой послушной собачкой.
     
Лоле больно смотреть, как Праосвен, подобно дикой розе, сейчас рассыпается на глазах, теряя доселе острые шипы и засохшие рубиновые лепестки. Каждый вечер, перед сном, пока соседки кудахчут об очередных новостях, она лежит лицом к холодной стене, молчит и корит себя за то, что оставила настоящего Короля наедине с Юнги. Лола просто не верит в слова нового правителя империи, не может свыкнуться с этим. Она верит предсказаниям Чимина, которые он быстро, еле слышно передал ей во время ужина; она верит в это, потому что отец Мина слишком подозрительно отнекивается; она верит своему Королю. И имя ему Чон Чонгук.
Или просто боится принять правду. Лола запуталась.
     
Ей до скрежета в зубах обидно, что вместо ножа, лука и стрел она довольствуется куском скользкого мыла, ведром с мутной водой и кипой грязного белья со всего замка, которое срочно нужно постирать — так приказал вшивый Юнмён, чучело которого она с удовольствием бы повесила на огороде, чтобы отпугивал наглых ворон. Ей надоело прятаться под кроватью каждый раз, когда за полночь в крыло вваливается орава пьяных военных. Они выдыхают кислый дурман, гогочут, лапают остальных павших девиц, гадко чмокают, а Лола бесшумно молится: только бы они не нашли её. Ослабевшие руки вряд ли будут в состоянии поставить на место наглых уродов, пляшущих под дудку лже-короля. Из тени она смотрит, как на соседней кровати издеваются над одной из пустоголовых кухарок, и её тошнит.

А на утро ужас заканчивается. Лола засыпает прямо на сыром полу, уткнувшись носом в сложенные руки, лежит пару секунд обездвиженная и разбитая на мелкие кусочки от бесконечной грязи. Вылезает, отсиживается на кровати, оглядываясь на бодрых девиц вокруг: неужели подобная вакханалия не лишила их сил? Женщины Праосвена дикие, необузданные и неудержимые, больные до ласк и нежности, которые совсем исчезли из мрачной жизни чернильно-чёрного замка. Они сидят на своих жёстких матрасах, шепчутся о прошедшей ночи, хихикают и хвалятся, а в глазах столько приторного восторга, ярким блеском выдающего блудниц с потрохами, что становится противно.
Лола окончательно слетает с катушек, когда слышит девичий писк в тёмном углу в сопровождении смешков подружек:

— Я бы никогда не отдалась шуту. Не понимаю, почему Чимин до сих пор при дворе? — другая вставляет что-то невнятное про трёх братьев , но первая отмахивается, фыркнув. — Бесполезный болван, которым можно вертеть как хочешь. Слышала, он спит с Королём.

Всё происходит настолько молниеносно, что Лола осознаёт это только увидев перед собой гигантские глаза, полные наивного удивления и дикого страха. Девчонка держится за ужаленную щеку двумя руками, скребёт босыми ногами по матрасу в надежде спрятаться от обозлившейся женщины, когда та грубо хватает её за смоляные патлы и насильно стаскивает с кровати. Лола понимает, что поступает низко и подло, но сил терпеть больше нет. Она чувствует себя оголённым комком нервов, который неосторожно тронули, и теперь контролировать себя уже невозможно. Блудница просто попадается под руку: на её месте мог быть Юнмён, Юнги или один из пустоголовых распущенных военных. Женщина напоминает сумасшедшую, и все девицы, испуганно визжа, разбегаются в разные стороны — кто за помощью, а кто боясь за собственную шкуру.

— Заткни свой грязный рот! — Лола срывается на грудной рёв, ухватив девчонку под собой за шиворот старой ночнушки. — Какое право ты имеешь оскорблять сыновей Священной Пантеры?! Ты и выеденного яйца не стоишь, — следующий неконтролируемый удар приходится в нос, совсем неженский и заставляющий колючим вспышкам боли сотрясти хрупкое тело.

Она чувствует себя неудержимым зверем, который наконец сорвался с цепи и готов разорвать любого, кто попадётся на пути. Глаза слепит стихийная ярость, слепящая и оглушающая, поэтому когда в спальню вваливаются стражники, женщину не сразу удаётся оттащить от девицы, ревущей, кричащей и молящей о помощи. Лола брыкается, брызгая ядовитой слюной, плачет сама, рвётся на свободу из грубых рук. Получает пару мощных оплеух, от которых любая другая давно бы сломалась, а после ползёт по полу, потому что идти самой не дают: оба амбала тащат её как мешок с гнилой картошкой. Босые ноги тянутся по грязным кирпичам, сознание мутнеет, но разбитые губы кричат лишь одну фразу, от которой шокированные девчонки вздрагивают:
     
— Он спасёт нас всех.

Время идёт своим чередом, совсем не залечивая гноящиеся раны на душе. Лола проводит неделю в тюрьме, где в лицах редких пленников пытается разглядеть спрятанного под землю Чонгука, но все попытки оказываются тщетными. Женщину возвращают стирать королевское барахло и слушать шёпот прачек, ныне обходящих стороной. Так, если честно, даже легче.

Чонгук бы никогда не допустил, чтобы Праосвен полетел в такую пропасть. Лоле не хватает былой стойкости, строгого закона, постоянного контроля распустившихся военных и уверенности в завтрашнем дне; не хватает стычек на тренировках, когда Чон, чем-то напоминающий младшего брата, утирает со лба солёный пот, ероша свои угольные вихры, воет, что больше не может отжиматься; ей не хватает стального запаха крови и оружия, пота и животной ненависти, которая движет ими на поле во время сражения. Лола по горло сыта женской участью в Праосвене, ведь всё их существование кружится вокруг стряпни, стирки и качественного секса. Противно до одури, мерзко до крика, тошно до обморока. Поэтому, когда тяжёлая дверь подвала распахивается, а на пороге возникает Юнмён, она единственная высовывается из ряда безголовых прачек в надежде, что он пришёл не за порцией женских тел.

Парень долго стоит, оперевшись на стену, дымит скрученной травой, оценивающе окидывая каждую взглядом. Лола невольно смотрит на девушек, чувствуя себя в курятнике, затем понуро опускает голову, с ненавистью полоская чужое бельё и глотая горечь несправедливости. Она топит её вместе с грязью, топит в себе попытки пойти против системы, топит желание сбежать, потому что не знает. Это самое главное: Лола верит, но не знает. Куда бежать? Где её ждёт Чонгук? Ждёт ли он её, верную главнокомандующую, которая заменила старшую сестру и мать после случившегося ? Она готова признаться, что больше всего на свете ненавидит себя. Ей нельзя быть такой слабой и никчёмной.

Нельзя.

Какой пример она бы подала своему младшему брату ?

— Эй, ты, — слышится хриплый голос Юнмёна, от которого уже хочется прибить его: столько надменности, брезгливости и презрения женщина никогда не слышала. Она продолжает полоскать бельё, пока не видит перед собой до блеска начищенные сапоги и брошенный в ведро окурок, яркий огонёк которого тут же тухнет, опускаясь на чёрное дно. — Встала.

Девушки, доселе замолчавшие, теперь перестают дышать вообще, пока Лола медленно поднимает голову, столкнувшись с мрачными глазами военного. Женщина не сразу понимает, что обращаются действительно к ней — раньше за эй, ты этот юнец получил бы жёсткую оплеуху и тёмную от собратьев за подобное отношение к главнокомандующей. Но теперь Лола не командует полками, преданным шлейфом следующими за ней, а стирает грязные пожитки мерзких солдат, руководя только щётками, мылом и прачками. Она отпускает мокрую одежду, утонувшую во мраке ведра, и встаёт, оказавшись наравне с Юнмёном.

Лола смотрит прямо перед собой, не мигая и не дыша, когда губы помощника Короля кривятся в сухой самодовольной усмешке. Ей хочется вцепиться в это лицо, разбить его мощными ударами, которым учила Чонгука, вонзить нож в гнилую тушу этого урода напротив. Но она не двигается, выжидая.
     
— Король хочет тебя видеть. Прямо сейчас, — от стали в чужом голосе уши сворачиваются в трубочки, а остальным прачкам даже дышать не хочется — их трясёт от мощи и силы, копящейся в военном. Он делает ровно два шага назад, будто марширует, разворачивается и быстро поднимается вверх. — Переоденься; от тебя пасёт, — кидает, исчезая в чёрном коридоре.
Это звучит для неё хуже любого оскорбления, хуже звука шлепка, когда солдат шлёпает её по заднице, потому что ещё никогда подобные сопляки не позволяли себе так обращаться с ней. Лола вздрагивает от грохота двери подземелья, растерянным взглядом скользит по пустоте перед собой, ловя остатки светлого разума, тонущего в звенящей тишине. Прачки молчат, и она искренне благодарна им, иначе точно сорвалась бы и преподала урок этим безмозглым курицам, заставив маршировать и говорить только по её приказу. Женщина порывисто переступает ведро, опрокинув его, шлёпает мокрыми сандалями, следом поднимаясь по лестнице.

Она специально не спешит, когда по приказу юнца переодевается в своей спальне и умывает лицо ледяной водой. Стоя перед давно разбитым зеркалом, Лола убирает отросшие волосы, которые было бы неплохо обкорнать по уши, под платок, а через пару мгновений уже оказывается у входа в главный зал, куда последний раз была приглашена на звериную вакханалию. Женщина держит осанку, будто проглотила стальной меч, ступает ровно и чётко, как подобает первоклассному солдату. Она старается не смотреть на исхудавшего Чимина, боясь сорваться, потому что братик увядает на глазах.

Пак тоже тупит взор выцветших глаз, стоит у стены, понуро опустив голову и откровенно не понимает, что вообще здесь делает. Правление Юнги, издевательства и бесконечные ночные кошмары-предсказания сводят его с ума, путают, давят. Чимин с замершим сердцем слушает молчание и равномерные шаги, когда женщина оказывается напротив восседающего на троне Короля. Мин, облачённый в чёрные одеяния из шкуры дикого зверя, не мигая смотрит на неё, буравит выжидающим взглядом, чтобы та сама догадалась поклониться и поцеловать каждый перстень на его пальцах. Но Лола не знает, что теперь так принято. Чонгук никогда бы не допустил такого.
     
— Давно не виделись, — правитель кривит тонкие губы, не двигаясь с места. Господин Мин стоит слева от него, скользя слепым взглядом по ней, Юнмён занимает позицию справа, а Лоле хочется смеяться в голос: Мин Юнги совсем не готов к трону, но зато готов бесстыдно врать. — Каково быть женщиной?
     
Она не верит собственным ушам и глазам; кажется, будто ей удалось попасть в самый ужасный кошмар в её жизни. Неизбежность ситуации оседает колючими ощущениями на кончиках пальцев, а сама Лола не может перестать смотреть на Юнги. В голове невольно возникает их встреча после последней крупной вылазки, когда этот паренёк, один из её близких, по прихоти привёз ей игрушку, напоминающую об
утерянном счастье . Воспоминания накатывают одно за другим, и Лола опускает голову, поджав губы. Она помнит, как Юнги при встрече лез обниматься, ласково звал Ло и приглашал на тренировки, кичась тем, что может подтянуться больше неё. Как в детстве она нянчила всех троих, учила драться и стрелять, следила за каждым; как перед сном рассказывала байки у костра, жаря свинину, и как грудью защищала детей после того, как клан вырезали.

— Непривычно, — хмыкает она. — А каково перестать быть мужчиной? — Лола сглатывает, поднимая голову и тут же врезаясь взглядом в чёрные дыры вместо глаз.
     
Ей кажется, что Юнмён, подобно послушному псу, тут же сорвётся с короткой цепи и набросится на неё за сказанное, а отец Короля, немощный старик, прикажет отрубить ей голову. Юнги смотрит на неё, не видя ни капли прошлой нежности, ласки и заботы; не видит перед собой ту, что заменила мать, взрастила его, научила жизни и тонкостям военного дела. Он сам виноват: свернул не туда, потеряв путеводную нить.

— Господин, — вкрадчиво вклинивается Цербер, — позвольте мне преподать урок?
Прачкам не позволено вести себя так с Королём, поэтому, думаю, лучше будет....

— Замолчи.

Чимин у стены вздрагивает от льда в хриплом голосе Шуги, вскидывает голову, смахнув с глаз карамельную чёлку, и вонзает ногти в ладони, вытянувшись по стойке смирно. Неужели он заткнул Юнмёна, свою правую руку, вечного соратника и верного слугу? А ведь действительно: Пак больше бы поверил, если бы Юнги позволил ему ударить Лолу, как бы ужасно это ни звучало.
Пёс послушно делает шаг назад, пряча лицо в тени трона.

— Я позвал тебя не для того, чтобы обмениваться любезностями, — тянет Мин, нервно постукивая пальцем по худой коленке. — Мне нужна твоя помощь.

Лола несдержанно прыскает, но делает это не от радости и не потому что смешно, а от удивления: насколько наглым может быть этот мальчишка? Он спустил её на самый низ во всех смыслах, заставил корчиться на коленях и страдать в подземелье, а теперь обращается за помощью?

— Ещё что? — опустив руки строго по швам, интересуется женщина, но на лице вообще отсутствуют какие-либо эмоции, лишь блестит маленькая корка на почти зажившей губе и сияет пожелтевший синяк на щеке.
Чимину больно смотреть на неё. Больно смотреть на то, как поменялось всё вокруг, потому что он до сих пор с трудом осознаёт это. Лучший друг стал злейшим врагом, наставница превратилась в жалкое подобие воина, потеряв свой внутренний стержень, а настоящий брат, прикрывающий своей спиной в самые трудные моменты, подаёт знаки лишь через сны.

— Перестань, — голос дрогнет, будто Юнги канючит подобно тому прошлому мальчику, который боялся щекотки и гнева отца. — Мне нет прощения, однако... — он поднимается с трона, делая пару шагов ближе, но Лола настороженно оглядывается, заметив кроткую улыбку Мина старшего. Странно. — Ло, — коротко зовёт, отчего сердце с остатками прежней любви трепетно вздрагивает, — прости меня.

Шуга падает на колени неожиданно, бухается, безвольно опустив руки, наклоняется к её ногам и сухими губами целует носки грязных сапог. Женщина столбенеет на месте, одарив мальчишку потрясённым взглядом, осматривается, столкнувшись с шокированным Чимином неловкими взорами. Пак впервые делает шаг навстречу Юнги, но тут же осекается: а можно ли ему доверять? Стоит ли верить тому, кто оставил несколько кровоточащих ран от ножа в спине? Лола чувствует, как цепкие пальцы с перстнями хватаются за её ноги, когда юноша бессильно утыкается лбом ей в дрожащие колени.
Она готова признаться: Мин всегда был ей как сын. Одного Лола потеряла, так и не укачав на руках. Юнги заменил его.

— Моя любимая Ло ....
Ма-ма. Ло-ла.

Даже будучи на поле лицом к лицу со страхом и смертью, чувствуя холодную сталь у горла, видя перед собой полки львиной армии, она была уверена, что сможет преодолеть это. Но не сейчас, когда к ней жмётся, подобно маленькому котёнку, просит прощения тот, кого Лола всегда любила больше всего. Женщина никогда не выделяла никого из троих детей, но Юнги всю свою жизнь был уверен, что все лавры достаются ненавистному Чонгуку. Ох, как же он заблуждался.

      — Давить на жалость.... Разве я учила тебя подобному? — чеканит главнокомандующая, жёстко потрепав его по смоляным волосам. — Поднимись с колен и действуй, как мужчина. Если, конечно, ты знаешь, что нужно делать.

Шуга отшатывается, уронив голову, потому смотреть в её серые глаза немного стыдно и даже страшно. Он медленно поднимается, сопровождаемый пристальным взглядом Чимина, трёт руками мятое лицо и устало прячет его в ладонях, сглатывая болезненный ком и еле слышно шепча:

— Я запутался.

Женских губ касается кроткая улыбка.

— Ты сам всё сотворил.

Их тихую беседу невозможно разобрать на расстоянии, чему Лола бесконечно рада: минута призрачного уединения с Юнги на секунду возвращает её в то время, когда всё было иначе. Когда можно было гонять мальчишек прочь от реки, когда перед сном они учили языки, а на утро шли тренироваться, стоило яркому солнцу выглянуть из-за горизонта. Король кивает, сложив руки в умоляющем жесте, и цветастые перстни начинают блестеть.

— Я решил продолжить дело Первого брата, — хрипло говорит Шуга, тут же жадно вцепляясь взглядом в её глаза, чтобы разглядеть в них хоть капельку отзывчивости сквозь мрак обиды, растерянности и непонимания. — И я хочу, чтобы ты снова стала главнокомандующей армии.

— Какая честь, — Лола кривит рот, учтиво кивнув парню. — Плохо постирала твою рубаху?

      Юнги сглатывает.

— Господин, позвольте, — снова встревает Юнмён из тени, потирая кулаки, облачённые в кожаные ремни.

— Уйди! — отмахивается от него как от назойливой мухи, мешающей жить, а затем снова с трепетом вглядывается в лицо напротив. — Я сотворил много глупостей, ты права. Поможешь мне найти истинный путь?

Лола так долго смотрит на него, что совсем не замечает, как один из пажей выносит до боли знакомую вещь, от которой всё внутри скручивается и начинает саднить. Мальчишка вкладывает в протянутые руки Юнги длинный красивый меч, её меч, что с силой был отнят. Женщина вздрагивает, глядя на самую дорогую вещь в своей жизни, а на глазах выступают первые слёзы. Она дрожит от одного только взгляда на оружие, на свою силу, которая будто хранится внутри блестящего клинка, порубившего многих воинов. Мгновение длится для Шуги целую вечность, для Лолы же пролетает незаметно, сладкой негой оседая на душе. Будто ноющие раны затягиваются, а прежняя мощь возвращается к своей законной хозяйке.

Она принимает меч.

Она делает это, не веря ни единому слову, бережно забирает его, потому что хочет выбраться из замка и найти Чонгука. Даже если сердце обманывает, и искать больше некого.

⚔ ⚔ ⚔

Держаться вдали от запретного, но такого сладкого и манящего плода очень нелегко. Сердце выжидающе ноет, трепещет от предвкушения новой встречи, которую Тэхён, воздержавшись от регулярных подглядываний за необузданным праосвенцем, решил подарить себе. К нему так хотелось прикоснуться, потрогать кожу, что будто в тысячу раз прочнее его, аристократической и бледной, дотронуться до жёстких волос цвета самого настоящего угля, провести кончиками пальцев по рельефной груди.... Он готов перечислять бесконечно то, чем незнакомец так сильно привлёк его. Каждый раз, находясь в подземелье, Тэхён чувствовал себя на ярмарке, устроенной отцом, но весь товар был страшным, кривым, косым и с ужасными манерами, а Чонгук не такой.

Чонгука хочется привести в порядок, одеть в самые лучшие меха и запечатлеть на холсте ярким маслом, вдыхая терпкий коктейль из запахов мужского тела и красок. В какие-то моменты у Тэхёна настолько сносило голову, что он совсем забывал о своих законных обязанностях, буквально взвалив империю на широкие плечи Чанёля, который еле успевал следить за хозяйством, армией и обстановкой вокруг, изредка отмечая изменения в поведении господина, ставшего слегка дёрганным, нервным и задумчивым одновременно. Тэхён по-прежнему кричал ночью от душащего кошмара, по-прежнему глотал слюни, думая о незнакомце, и учил английский. Чем, собственно, он сейчас и занимается.

— ... wæs neah þǣre , — диктует советник, поправив круглые очки и склонившись над покрывающейся чернилами бумагой. — Всё верно. "Этот бой был рядом с рекой" , — задумчиво переводит, проведя длинным пальцем вдоль написанной строчки, а Тэхён вымученно улыбается.

Последнее предложение было записано правильно, поэтому теперь Король со спокойной душой может отправиться принимать вечернюю ванну и готовиться ко сну. Он сладко потягивается, жмурясь, отчего напоминает маленького сонного ребёнка, которого нужно немедленно подхватить на руки и отнести на мягкую кровать, но Тэхён просто чертовски хороший актёр.

— Чанёль, — зовёт, когда тот, собрав письменные принадлежности, собирается потушить свечу и уйти, пожелав своему господину спокойной ночи. Мужчина оборачивается, смахнув выпавшую из хвоста прядь каштановых волос. — Что значит
fæger ? Странный? — спрашивает юноша, склонив голову набок.

— Нет, Ваше Величество, — по-доброму усмехается Пак, зажав подмышкой листы бумаги. — Подумайте хорошенько, мы проходили эту тему. Вы должны знать, — сердце мгновенно совершает кульбит: Ким понимает, что Чанёль не может ошибаться, а, значит, праосвенец солгал.

— Это значит чудак? — он поднимается со стула, своими синими глазами, полными наивности и бесконечных вопросов растерянно скользя по чужому лицу. Советник мотает головой, снова кротко улыбнувшись. — Сумасшедший? Больной? Недоразвитый? Чокнутый? — Тэхён начинает перебирать все знакомые синонимы, загибая длинные пальцы, облачённые в золотые кольца.
    
— Нет, нет и нет, — Чанёль кивает, сдвинув тёмные брови к переносице. — Видимо, придётся освежить лексику. То, что вы только что перечислили можно спокойно охарактеризовать одним словом — wræclic, — он сдерживает сонный зевок, одной рукой держась за ручку двери, потому что действительно пора спать. — Согласен, произношение немного похоже, но первое слово вы можете сказать, например, прекрасной даме на балу, если желаете сделать комплимент.

Тэхён столбенеет, заторможенно сглатывая, и теряется в чувствах, мыслях и эмоциях окончательно. Он стоит посередине кабинета как истукан, вопросительно глядит на советника округлившимися глазами и молчит, сжимая подрагивающие губы в тонкую полоску. На какое-то мгновение ему кажется, будто сознание окончательно перевернуло слова мужчины в пользу незнакомца, но судя по выражению лица Чанёля, тот бесспорно прав и уверен в собственном переводе знакомого языка.

— Это значит красивый , Ваше Величество. Если кто-нибудь сказал вам fæger или вы кого-нибудь удостоите чести услышать подобное, это — хороший комплимент, — он робко смеётся, приоткрыв дверь. — А теперь, если позволите, я пойду спать. Завтра продолжим изучение английского, — и уходит, оставив растерянного Короля одного.

Он не знает, сколько времени проходит, пока он прислушивается к звенящей тишине, бешеному стуку собственного сердца и странному звуку, будто в голове что-то шевелится. Тэхён кривит губы от нескончаемого потока мыслей, который вертится вокруг одного единственного "он назвал меня красивым". Кулаки сжимаются, чтобы не выдать подрагивающие от волнения пальцы, сердце напоминает барабан, когда цепкий взгляд падает на шахматную доску, покрывшуюся слоем пыли. В голову приходит идея, которую Король решает воплотить, а затем, задыхаясь от предвкушения, он бежит в гардероб, снова надевает лохмотья, оставляет золото и титул за дверями в свои покои и со всех ног бежит в подземелье, глотая клокочущее в горле чувство, словно вот-вот что-то случится.

Он назвал меня красивым. Он назвал меня красивым.

Останься со мной подольше,
Я буду ждать тебя.

Желание становится сильнее
И глубже истины.

ruelle — war of hearts

Натянув на измазанное в угле лицо капюшон, Тэхён не думает о тюремных палачах, совсем забывает про их постоянный надзор: стоит солнцу провалиться за горизонт, как они, подобно злым Церберам, заставляют праосвенцев молчать до самого рассвета. Он не думает о них, слушая тяжёлые шаги старых сапог, крадётся через тайный проход, который давно обещали заделать, ступает бесшумно и мягко, томясь от желания поскорее оказаться в заветной камере, закрыв за собой тяжёлую дверь, таящую шёпот двух голосов, что, наверное, никогда не должны были пересечься. По венам распускаются цветы адреналина, сердце гулко стучит, когда ему удаётся пройти незамеченным. Желание сильнее любого закона.

Тэхён жмётся к двери спиной, пытаясь отдышаться скорее от нервов, нежели от крадущейся кошачьей походки. Кажется, будто все чувства собрались ровно по центру юношеской груди и сейчас готовы разорвать её, яркими красками вырываясь наружу. Он чувствует, как крупно дрожат руки, как сохнет во рту, как эмоции, нежно обняв за шею, душат его, не дав и слова сказать праосвенцу.
     
Чонгук сонно отрывается от матраса, поднявшись над ним, смотрит по сторонам. Парень совсем не ожидает увидеть перед собой знакомого пажа в столь поздний час, ведь последняя встреча натолкнула его на мысль, что они вряд ли когда-нибудь встретятся. Чон зависает, скользнув жадным взглядом по хрупкой фигуре в паре метров от него, которая медленно подходит ближе. Запретный плод, дитя Леодрафта, сам пришёл к нему, а игра переходит на новый уровень, когда Тэхён молча открывает клетку дрожащими пальцами. Он смотрит прямо в глаза сверху вниз, опускается рядом с матрасом на коленки, оказываясь ниже праосвенца, и кладёт на пол шахматы.

— Так поздно? — хрипло начинает первым Чонгук, выпрямляя спину и садясь напротив ночного гостя, от присутствия которого в голове внутреннего зверя что-то молниеносно щёлкает.

Ким понимает, что в любой момент может огрести мощной рукой, может попасть в лапы этому хищнику, к которому так тянет, и он сам невольно сравнивает себя с животным, слепо тянущимся к любому, кто просто зацепит. На его губах расцветает наивная улыбка, отчего у Чонгука внутри всё переворачивается, трепеща и клокоча от желания помять девственно бледную кожу, зарыться пальцами в золотые волосы, что наощупь мягче любого шёлка, получше рассмотреть колдовские васильковые глаза, дичайшую редкость на Его земле.

Их взгляды в очередной раз сталкиваются, отчего оба хмурятся. И вправду похожи на диких зверей, впервые увидевших друг друга и сейчас знакомящихся.
     
Тэхён — глупый золотой львёнок, лишившийся опоры и защиты в виде могучего Льва, правителя целой империи.

Чонгук — не по годам мудрая пантера, потерявшая всю семью и друзей, но не себя.

Время, кажется, останавливается в этот момент. Ким не может оторвать глаз от лица напротив, от грубых диковинных черт, которых никогда так близко не видел. Сколько бы раз он ни был рядом с праосвенцем, каждый — словно первый. И Чонгук чувствует себя не иначе, корит за подобные мысли и чувства, но всё равно позволяет ему сидеть так близко, разглядывать, молчать. Не может остановиться, играясь, удивляется, как в этом юноше может смешиваться ядерная смесь: с одной стороны наивный, с большими глазами цвета самого синего неба, от которого кружится голова, капризный и переполненный юношеским бесстрашием, способным погубить его; с другой — соблазнительный, причмокивающий пухлыми губами, и с взглядом, который одновременно манит и отталкивает.

— Как тебя зовут? — бесшумно трепещут израненные губы праосвенца.

— Как пожелаешь, — тут же вторит ему Тэхён, но несвойственный неземной красоте глубокий грубоватый голос с острой хрипотцой, ласкающий уши, всё-таки разрезает тишину.

Чонгук оценивающе дёргает уголком рта, глядя на юношу исподлобья, прямо из-под слегка опущенных длинных ресниц.

— Как тебе Юн ? — после некоторого молчания спрашивает Чон, подавшись чуть ближе и слегка вскинув руку, отчего Тэхён всё-таки предательски дёргается, но с места не срывается. — Это значит бесстрашный . Ты же смелый, раз оказался со мной в одной клетке?
     
— Очень смелый, — Ким отвечает дрожащим бархатным голосом и послушно кивает, еле сдерживаясь, чтобы не рухнуть от нахлынувших эмоций: дико хочется сбежать, а ещё больше — почувствовать касание чужих пальцев.
     
И Король теряет голову, выбирая второе.

Он позволяет праосвенцу коснуться себя, мазнуть ладонью по бледной щеке, обвести каждую аккуратную родинку, скользить по шее, молочным ключицам, а у самого всё под кожей вспыхивает огнём. Ким тяжело дышит, дрожа от лёгкого прикосновения, являющегося сумасшедшим ходом со стороны незнакомца, закрывает глаза от головокружения и неконтролируемо берёт Чонгука за руку своей холодной ладонью, насильно прижимая ту к щеке. Его будто обжигает настоящим огнём, будто кожи касается что-то неимоверно горячее, но несказанно приятное и желанное. Тэхён балансирует на тонкой грани между реальностью и сладкой пропастью, куда хочется прыгнуть.

Чонгук пристально следит за податливой куклой перед собой, которая пленила его. Игра началась, и ему во что бы то ни стало нужно закончить её, оказавшись на свободе. Он не дурак, видит, как парень перед ним тает от лёгких прикосновений, превращает их в более тесные и тёплые, а в синих глазах уже не плещется былой страх и отчуждение: лишь желание.

Какое? Чонгук пока не разобрался, но окончательно принял решение сорваться в пропасть ради того, чтобы потом холодные воды на дне принесли его к подножию Праосвена. Тэхён поможет ему, сам того не осознавая. И от этого играть хочется ещё больше.
Оба понимают, что лучше остановиться. Оба понимают, что выгодны друг другу: один умирает от одиночества и отсутствия тепла, другой — от желания сбежать.

— Как мне можно тебя называть? — Тэхён отключается, не веря, что вообще спрашивает чьего-то разрешения.

— Как захочешь, — чарующий Чонгук перед ним дёргает краем губ, отпустив чужую руку.
     
— Я хочу, чтобы ты был... Аки , — он с трудом заставляет себя посмотреть в угольные глаза напротив, которые с каждой секундой затягивают его в свою бездну всё больше и больше. — Это имя из Леодрафта, но оно означает "сила". Тебе подходит.

— Будем знакомы, — выжидающе кивает, вдыхая совершенно чужой новый запах, чарующий, чем-то напоминающий цветы и воздух после дождя. Это всё Тэхён: словно владеет древней магией, нежный и приятный. — Зачем ты пришёл так поздно?

Король будто просыпается от сна, вздрогнув, подхватывает коробку с шахматами и опускает себе на колени. Ему так сильно нравилось играть перед сном вместе с Бэкхёном. Бэкхёна здесь нет. Но есть Аки.

— Я украл их у одного господина при дворе, — пускает по венам Чона ядовитую ложь, а волны океана в его глазах цепляют праосвенца за руки и за ноги, завлекая и топя. — Ты умеешь играть? — по-птичьи склоняет голову, удивляясь, как сильно меняется он рядом с парнем.
Наверху — надменный Король, заботящийся о своих прихотях, а под землёй — мальчишка-паж, которым вполне мог бы стать, не родясь сыном Леодрафта.

— Умею, — Чонгук вскидывает подбородок, оценивающе окинув юношу напротив пристальным взглядом. — У нас в армии учат такому, — издевательски улыбается, играясь и закидывая наживку, которую Тэхён тут же жадно глотает.

— Ты военный?

— Командовал одним из полков, — в ответ лжёт праосвенец, щуря чёрные глаза. В темноте его глаз отражается танцующее пламя свечей, отчего Чонгук выглядит скорее устрашающе, нежели доброжелательно. У Тэхена сердце давно превратилось в барабан, отбивающий самую дикую мелодию; он тяжело дышит, заколдованно смотря прямо в глаза Чону. — Сыграем?
Тэхён колеблется, а после высыпает фигуры прямо на пол:

— Сыграем.

И бесповоротно летит в пропасть.