мы лечили друг другу раны, упиваясь сплетением тел,
утопали на дне нирваны,
где мой разум сильней мутнел.

мы лежали вдвоём в кровати поздней ночью, и не боясь проспать.
ты мечтала о белом платье,
ну а я — никогда не упасть.

мне в той яме нравилось все, но оттуда слишком извилист путь —
нет ни марок, ни адресов,
и так сложно вновь не свернуть.

ты прости, я ведь снова сдался,
вновь не выдержал и не смог,
мне настолько под рёбра вжался
этот въедливый чёрный смог.

своих демонов я успокоил, мне осталось забыть про то,
что так часто держит в запое
и дырявит как решето.

алкоголь, сигареты,
порошки и косяк,
меня снова зовут с приветом
в свой мигающий старый маяк.

и как глупый слепой щенок, пробираясь в кромешной тьме
убегаю... и прям на утёк,
только жаль, что совсем не к тебе.

я так поздно все осознал, слишком поздно помощи попросил.
я так долго сам себе лгал.
я тебя больше их любил.

***
Эрик. Реабилитация. Продолжение.
День пятнадцатый.

Какой бы дорогой я не шел, я всегда буду искать путь обратно к ней.

Как бы я не старался отпустить ее по-настоящему, она всегда будет рядом. Внутри.

Завязываю шнурки на кроссовках и, слегка пошатнувшись, приземляюсь на пятую точку. Чертовы узелки. Облокачиваюсь головой на дверь и смотрю в то самое разбитое зеркало. До чего я докатился, придурок. Руки дрожат то ли от бессилия, то ли от нехватки знакомых веществ в организме.

Пришел и вытряс все карманы. Все заначки. К чертям. Прошелся по засранной комнате, огляделся по сторонам. Один. А мог бы быть с ней, если бы до моего тупого мозга дошло все раньше.

«Я отпускаю тебя, Лиса» — отпускаю, надеясь на то, что когда-нибудь обязательно вернусь. Может не в этом месяце, году или даже жизни. Но я вернусь. Хотя бы просто, чтобы спросить как твои дела, не вышла ли замуж, не завела ли детей. Вернусь, и может ты примешь меня обратно.

Встаю, держась за стены, и отправляюсь в путь. Пора начинать эту хренову детоксикацию. Пора заканчивать с этим жалким существованием.

— Как прошла встреча, Рик? — Камилла запахивает синий халат и поправляет на груди бейдж с гордой надписью «Старший волонтер».

— Я готов, Ками, — улыбаюсь настолько искренне, насколько это возможно и развожу руки в стороны.

— Значит, все прошло хорошо?

— Уже рассказал Джефферсону, пусть передаст тебе. Не задавай тысячи вопросов, пока я не передумал и не побежал в очередной притон за порошком.

С легким смешком закатывает глаза и обходит меня, направляясь к столу.

— Значит, смотри, — открывает белую папку где на первом листе большими буквами написаны моя фамилия и имя, шуршит разными бумагами, и достает распечатанный график, — завтра ты ложишься в палату и начинается семидневная детоксикация. Первые пять дней после капельниц и специальных препаратов тебе нужно будет лежать около двух часов, затем будут собрания с остальными ребятами. Шестой и седьмой день нужно будет ночевать здесь, так как концентрация действующих веществ может быть повышена. Ты будешь под круглосуточным наблюдением меня и Джефферсона. Из побочек — голова будет кружится, может немного тошнить, общая слабость и боли в районе желудка. В общем, будем выводить все токсины из организма, станешь свеж и светел! — она тепло улыбается и украдкой поглядывает на часы.

— А после седьмого — я свободен?

— Считать умеешь? Тридцати дневный курс — это только первая ступень. Тем более ты пропустил несколько дней, придется добавить их в твою карту. Дальше работа с психологами. На общий учет тебя уже поставили, будешь работать с ними столько, сколько понадобится, чтобы привести твои мысли в порядок.

— Тогда мне придется делать это всю жизнь, - ухмыляюсь я.

— Тогда нечего терять время! Хватай рюкзак и пойдем, покажу твою палату.

День восемнадцатый.

Капельницы действуют ужасно. Словно каждая моя вена пропитывается благородным светом. Либо это самовнушение, либо я чувствую себя долбаным пророком, у которого произошло просветление, и он готов читать проповеди по всему миру. После капельниц собираемся с остальными ребятами. Один уже сорвался и обнюхался, увезли на скорой с передозом. Камилла говорит, придется начинать все сначала. Только из-за этого не хочу притрагиваться ни к чему, ядовитее сигарет. Проходить это сначала, все равно что вывернуть все кишки и мозг наружу — очень больно и неприятно.

— Ну что Эрик, как самочувствие? — Джефферсон заходит в палату и открывает шторы на окнах, отчего яркий солнечный свет врезается в глаза, прожигая меня.

— Было лучше, пока вы не пришли, — закрываю свободной рукой глаза и недовольно щурюсь.

— Шутишь. Это хорошо. После капельниц и собрания пройди в процедурную, — протягивает мне бирку с неизвестными словами, — сдашь первые анализы, посмотрим, какие черти еще остались в твоем организме.

День двадцатый.

Сегодня второй раз ночую в палате. Камилла явно соврала, сказав, что может немного тошнить. Не немного. Думал блюю собственными органами. Говорят такое бывает. Честное слово, от наркотиков так плохо не было, как от их долбанных лекарств.

Лежу, закрыв глаза. Скрипит входная дверь и блондинка тихонько входит. Наверное, думает, что я сплю. Придвигает стул. В полной тишине, слышу, как царапает что-то ручкой на бумажном листе. Проверяет какие-то данные на экране монитора, крутит колёсико капельницы, наверное, хочет, чтобы эта чертова жидкость проникла в меня еще быстрее. Напоследок осторожно гладит меня по голове, чувствую, как она улыбается, и отступает к двери.

— Ками?

Замирает на секунду и разворачивается, смотря на меня блестящими от слез глазами.

— Ты как? — произносит шепотом.

— Если не наблевал на тебя только что, значит нормально. Почему плачешь?

— Я радуюсь, — все также шепотом. Подходит и снова садится на стул, берет мою руку в свои теплые ладони. — Меня позвали в Новый Орлеан, там освободилось место, Джефферсон сразу порекомендовал меня.

— Ты уезжаешь? Когда? — приподнимаюсь на кровати, чуть не вырвав катетер из вены.

— Тише, аккуратней, — поправляет руку и смеется. — Доведу ваш поток и уеду наконец отсюда в мамин дом. Пока с документами разберусь для трудоустройства.

— Я уж думал бросить меня решила, — смеюсь, совершенно не подозревая, как она отреагирует на мои слова.

— Я не привыкла сидеть на скамейке запасных. Что бы твой больной разум не надумал по поводу меня, я на это не куплюсь! — обнажает свои белые зубы, демонстрируя теплую и дружескую улыбку.

— Ох, Ками, — театрально мотаю головой из стороны в сторону и аккуратно кладу ладонь на ее колено чуть сжав его, — Ты такая классная, но я и не думал ни о чем запретном. Друзья разве не должны поддерживать друг друга?

— Друзья? Быстро ты перешел от «надоедливой волонтерши» к «другу», — смеется и встает со стула. — Спи, Рик. Я пойду еще на обход через пару часов, тебе надо отдохнуть, сегодня самая большая дозировка лекарств.

День двадцать первый.

Капельницы закончились. Я прям чертов Иисус Христос! Чист, свеж и свечусь благородным счастьем. Таблетки все равно дают по расписанию — утром пьешь зеленую от приступов тошноты и рвоты, в обед синюю, ту, что выводит остатки всякого дерьма из крови, а перед сном — белая, чтобы спокойно засыпать и не давать нервной системе шанса на срыв.

Еще немного и первая ступень позади.

День двадцать пятый.

Заключительные дни собрания кружка юродивых. Цвет лица уже почти не серый.

Скоро будет распределение и нас запишут на ряд консультаций у психолога. Камилла собирает документы для отъезда.

Удивительно как эта блондинка умеет располагать к себе! В начале я ее почти ненавидел, а теперь немного грустно, что она уезжает.

Когда она ворвалась в мою комнату, после тонны не отвеченных звонков, я подумал, что она не просто хочет получить хорошую должность. Она действительно умеет и хочет помогать людям и вкладывает в это самые искренние и благие намерения. Или хотел так думать. Она не претендует ни на какое место в моем сердце, потому что знает, что там давно занято все свободное пространство. Она просто выполняет свои обязанности, при этом оставаясь человеком, а не просто машиной по излечению сломанных душ.

Мой внутренний ребенок каждый день спрашивает меня «Как вернуть Элис?», и я отвечаю ему, что не знаю. Не знаю, как это сделать и нужно ли это кому-то из нас. Как я буду вести себя с ней вновь? Как смогу доказать свою любовь?

Сказав ей, что отпускаю ее, я будто действительно сделал это. И она поверила. Нужно ли мешать ей строить свою жизнь? Или начать свою с чистого листа, оставив о ней лишь теплые воспоминания?

Я не знаю, малыш Холлетр, не знаю.

День двадцать восьмой.

— Это твой так называемый «маршрутный лист», — Джефферсон сует мне исполосованный листок с коряво написанными фамилиями, — по нему выбираешь себе психолога, Камилла поможет. Затем она созвонится с ним, чтобы назначить первую встречу и определить в каком психо-эмоциональном состоянии ты находишься. Далее посещение психолога, минимум четыре месяца, затем он решает — потребуется ли медикаментозная терапия снова, — снимает очки и складывает руки на груди, громко вздыхая. — Иногда парни и девушки возвращаются на повторную детоксикацию, не только в случае срыва, но и в том, если анализы показывают недостаточный уровень удовлетворенности. С твоими промежуточными пока все пятьдесят на пятьдесят. Последние будут готовы на следующей неделе, если что-то будет не так — можно совмещать психолога и капельницы у нас в «Грайзмедтаун» или же выбрать любое другое лечебное заведение во всем штате, главное, чтобы оно было в этом списке, — кивает головой на лист, который я крепко сжимаю в руке.

— Что мне делать сейчас?

— Иди к Камилле, посоветуйся насчет психолога и начинайте выбирать подходящего. Тебе нужно отдохнуть пару дней, осмыслить все. Принять. Забрать анализы и действовать согласно инструкции.

Жму руку доктору в знак благодарности, что совершенно не похоже на меня, но стараюсь выглядеть, как нормальный человек. Говорю спасибо за помощь и отступаю к двери.

— Эрик, — окликает Джефферсон, — ты сильный, я вижу. Ты все сможешь, я уверен, — улыбаюсь и, чувствуя какую-то легкость внутри, выхожу в коридор.

День тридцатый.

Добавили несколько дней взамен пропущенных. Допиваю курс таблеток и посещаю последние собрания. Там только я и одна черноволосая девчонка, которая тоже немного сорвалась в процессе. Делюсь с ней сигаретой, и мы выходим на задний двор в курилку.

Она в дырявой футболке и грязных джинсах. Волосы на голове заплетены в небрежный пучок, ногти как будто обгрызаны, а в глазах такая же пустота, как и у меня когда-то.

— Не боишься начинать все сначала? — говорю ей и не смотрю в ее сторону.

—Мне плевать. Я тут не по своей воле. И сделаю, все чтобы отсюда убраться. А ты слабак, раз позволяешь им манипулировать собой и выбирать, какая жизнь для тебя правильная, — огрызается брюнетка и харкает себе под ноги.

— Что плохого в том, что я заблудился и мне помогают найти выход?

— Они не помогают. Они получают за это деньги и делают все только из корыстных побуждений...

— А волонтеры? С другой стороны, кто же будет работать бесплатно с такими, как мы?

— Мы с тобой совершенно разные. Я сама выбираю свой путь. А ты прогибаешься под систему ради кого-то.

— Если есть ради кого, я готов прогнуться под что угодно.

— Ты слабак, а я нет. Не хочу, чтобы мне кто-то помогал, я, итак, всем довольна. Прощай, — встает со скамьи, втаптывает ногой докуренный до самого фильтра бычок и, покачиваясь, уходит за ворота.

Еще одна потерянная и сломанная душа, которая не вылезет из ямы пока не осознает. Как-будто отражение меня прошлого.

— У тебя все получится, черноволосая Криста. Ты сильная, — шепчу ей вслед, представляя, что это я мог быть на ее месте.

Вот только я оказался сильнее, сам того не ожидая.

День тридцать второй.

Мои анализы в порядке. Не в полном, но в достаточном, чтобы не продолжать капельницы.

— Эрик, ты свободен сегодня? — кричит Камилла и запыхаясь бежит ко мне.

— У меня нет учебы, я безработный, почти все друзья волшебным образом растворились в воздухе, про девушку молчу. Так что да, Камилла, я свободен сегодня, и завтра и всю оставшуюся жизнь, — трясу листочком с анализами и глазами указываю на нее. — И, кстати, я почти чист!

— О боже! — бросается мне на шею и громко смеется. — Я так рада за тебя! — отпрыгивает назад и смущенно поправляет халат, пряча глаза.

— Брось, друзья иногда могут обнимать друг друга, — смеюсь и заправляю прядь светлых волос ей за ухо. — Так что ты хотела?

— Я сейчас закончу с бумагами на нескольких ребят, посмотрю, что там с прошлым потоком, нужна ли кому-то дополнительная помощь и после обеда буду свободна. Нам надо встретиться и обсудить психологов из списка. У меня есть несколько хороших вариантов, нужно чтобы ты выбрал.

— Договорились, — подмигиваю, натягиваю капюшон и иду к выходу из клиники.

Этот листик в руках — один из кусочков пазла про счастливое будущее. Нужно позвонить маме. И Зои. Они там все волосы себе повыдергивали, пока я топтал свою новую тропинку. Уверен, они будут рады.

Будет ли рада она? Стоит ли ей знать обо всем, что произошло со мной за эти почти два месяца нашей разлуки? Малыш Холлетр снова остается без ответа.

Выхожу на улицу и вдыхаю свежий воздух полной грудью. Проникает в легкие новым для меня ароматом. Хочется нюхать все вокруг, вдруг оно пахнет совсем по-другому? Иначе и приятнее чем раньше?

А солнце и правда всегда светило так ярко? Или это я схожу с ума?

А нужно ли мне это все без нее теперь?

Медленно бреду вдоль тротуара, смотря себе под ноги. В кармане толстовки упрямые пальцы крутят бумажку с результатами анализов. Письмо счастья прям. Я так долго тебя ждал. Так долго к тебе шел. И вот я тут, двигаюсь на встречу к незнакомому мне теперь будущему без травки и порошков. И, кажется, без нее. Интересно, насколько меня хватит.

Иду сквозь толпы незнакомых людей. Мимо проходят десятки каменных лиц и чужих жизней. Все увлечены собой и даже не подозревают, что рядом идет простой парень, который сегодня немного выиграл. Взял свой первый приз в конкурсе на счастливую жизнь. Получил первый трофей, который можно гордо поставить на видное место, чтобы смотреть и вспоминать, каким трудом он достался. Сколько людей я обидел своим безразличием. Скольких ранил и оскорбил. Сколько людей отверг и скольких уже не верну.

Сколько раз терял себя и сколько раз она меня находила. Лиса. Девочка с глазами цвета коньяка долгой выдержки. С мягкими волосами, которые так приятно перебирать пальцами. С самой нежной и бархатной кожей, которую я теперь бы гладил до рассвета, если бы только она позволила. Слушал бы ее голос, шел к ней навстречу, держал за руку, целовал в губы и шею. Пел песни и читал бы стихи, если б только она попросила. Если б только узнала, что я теперь другой. Если б только встретила меня, если б только взглянула в мои новые, чистые глаза...

— Лиса? — тонкий аромат ее сладких духов проникает словно не в нос, а сразу просачивается в кровь и растворяется там.

Она куда-то спешит. Бежала куда-то навстречу счастью и вновь прибежала ко мне, больно ударив от неожиданности. Лиса. Стоит напротив с взъерошенными волосами и смотрит в мои глаза, удивленно выглядывающие из-под капюшона. Черное платье и лодочки на небольшом каблуке в руках. Несколько провальных попыток что-то сказать, и она просто смыкает и размыкает блестящие губы. Вижу, как напрягаются мышцы на ее ногах, словно они становятся тяжелее свинца, и она не может сделать шаг в сторону.

— Прости... — шепчет в попытке успокоиться и, закрыв рукой рот, убегает от меня.

«Постой Лиса! Это ведь я! Твой Рик! Я все также люблю тебя! Но я теперь другой! Постой, вернись!» — стою с открытым ртом, который упрямо молчит, как бы я не заставлял его сказать те слова что, крутятся в голове.

— Постой... — шепчу давно убежавшей в сторону клиники девушке, которую так люблю.

Тело немеет и пару минут я стою в ступоре. Мне это не приснилось? Она только что была совсем близко ко мне. И я простоял, как придурок с открытым ртом, не сумев сказать ей ни слова.

Она убежала так быстро, словно увидела призрак. Я бы так хотел побежать вслед за ней. Развернуть ее к себе, прижать к груди, услышать еще раз родной голос. Но что-то внутри кричит «не надо, она не хочет». Малыш Холлтер, это ты? Ты кричишь там и приказываешь мне оставить ее в покое?

Срываюсь с места и пулей рву в обратно в «Грайзмедтаун». Сейчас или никогда. Нужно найти ее. Отыскать в сотне незнакомых лиц и чужих взглядов.

В глазах все кружиться, хлеще чем после любого прихода.

— Лиса!

В нос ударяет запах медикаментов.

— Лиса!

В ушах стоит звон и треск. Взрывы, война.

— Лиса! Лиса...

В тело будто вонзаются десятки иголок.

— Эрик? Что с тобой? Ты же только ушел? Зачем вернулся? Я еще занята, — Камилла подбегает и непонимающе смотрит на меня, маша рукой из стороны в сторону перед моими застывшими глазами.

Ощущение, что кто-то вылил ведро ледяной воды мне на голову. Холодно, зябко и неприятно. Облокачиваюсь на стеклянную полупрозрачную дверь чьего-то кабинета и медленно сползаю вниз, закрывая покрасневшие глаза руками. Камилла садится на корточки и кладет на пол кипу бумаг. Аккуратно убирает руки с моего лица и смотрит в упор.

— Что с тобой, Эрик? Что случилось? — шепчет дрожащим голосом и боится спросить лишнего.

Внутри все болезненно сжимается, заплетается в тугой узел и распускается снова. И так несколко раз, чтобы полностью добить меня. Обнимаю Камиллу и зарываюсь руками в волосы. Она падает рядом и обнимает в ответ. Так крепко, что чувствую ее испуганное, прерывистое дыхание и слышу, как стучит сердце.

— Я видел ее снова... Она не хочет, Ками... Мне кажется она больше не любит меня. Она убежала, Камилла... Скрылась как от какого-то преступника, Ками... — шепчу, глотая слезы и чувствую, как слабею, когда опускаю веки и вновь вижу ее.

Так могу раствориться и исчезнуть насовсем.

— Я нашла тебе психолога, все будет...

— Ничего! — вдруг срываюсь и хватаю ее за плечи отодвинув в сторону, смотрю в глаза и продолжаю кричать, — ничего не будет, Камилла! Все снова начнется по кругу! — оглядываюсь по сторонам и вижу, как люди вокруг смотрят на нас, как на очередной спектакль, который в таких местах можно увидеть по сто раз за день. — Чего вылупились? – ору, а из ушей как будто выступает пар.

Кто-то из врачей подходит к Камилле, говорит ей что-то на ухо. Та, извиняясь поднимает меня с пола и тащит на лестницу за дверью. Хватает мое лицо в ладони, и придвигаясь ближе, не сводит с меня взгляд.

— Тебе нельзя здесь оставаться, ты снова сломаешься. Поехали со мной в Новый Орлеан?