Три недели. Три недели Рик не употреблял ничего крепче черного кофе в моем присутствии. Сигареты не в счет.

Три недели Рик был рядом практически ежедневно.

Он до сих пор мало разговаривает со мной, болтаю в основном я. Он чаще смеется. Чаще прикасается ко мне.

Он открывается мне постепенно. Продолжает иногда грубить, но тут же понимает в чем неправ. Он не извиняется передо мной. Не произносит этих слов. Мне хватает его взгляда.

Рик знает мои слабые места. Как только я завожу разговоры о матери, он использует их против меня. Как только я включаю, свое женское обаяние, как он сказал, Рик включает свой мужской характер, и разговор всегда заканчивается сексом. Диким, страстным. Иногда чересчур грубым, иногда настолько нежным, что я не верю, что Рик способен на такое.

Он ни с кем не дрался.

Рик рассказал, что Оливер передавал ему тогда травку, и что он до сих пор к ней не притронулся. Но выкидывать ее, почему-то, не собирается.

— Это всего лишь травка, Лиса. Совсем безобидная сушенная, зеленая травка, успокойся, — смеялся он.

Зои звонила три раза. Каждую неделю в пятницу. Линда ждет его звонка. Каждый раз я отвечаю, что результатов пока нет, и каждый раз Зои терпеливо желает мне удачи. Они пригласили нас на День Благодарения. Рик лишь усмехнулся, в его планы не входило ездить домой на праздники. Он недоволен моим общением с его сестрой. И сам не хочет восстанавливать отношения. Тему семьи он обрубает на корню, как бы я ни старалась. Но я не собираюсь опускать руки.

За три недели Рик не нарушил ни одного правила.

С каждым днем Рик меняется. С каждым днем он оттаивает. С каждым днем он смотрит на меня без прежнего холода и отстраненности. С каждым днем я чувствую себя уютнее с ним. С каждый днем я привыкаю к нему еще больше. С каждым днем я все больше и больше верю в него. Верю в нас.

Мои сны трансформировались. Я стала чаще просыпаться до момента аварии. Но они не исчезли совсем. Возможно, не исчезнут никогда.

За эти три недели Крис написал мне два раза, но сообщения так и остались не отвеченными.

За эти три недели я ни разу не видела Кая.

За эти три недели Оливер попросил у меня прощения шесть раз. По два раза в неделю, именно столько раз мы видимся с друзьями Рика. И каждый раз ему настолько неловко, что он предпочитает испариться в тот же момент, как только видит нас. Поэтому буркнув под нос свое коронное «Прости, Элис. Прости, брат», Оливер исчезает.

За эти три недели Мел успела несколько раз поругаться с Колином.

— Как ты думаешь, хорошая подруга та, которая скажет правду, или та, которая встанет на твою сторону, несмотря ни на что? — говорит Мелисса, собирая чемодан на праздники.

— Смотря в какой ситуации. Если моя подруга откровенно не права, я обязательно скажу ей об этом. А если она просто оступилась, то поддержу. К чему такой вопрос?

— Я не знаю, стоит ли знакомить Колина с родителями. Не знаю, стоит ли давать нашим отношениям очередной шанс. Я запуталась.

— Ты любишь его?

— Не думаю. После нашей последней ссоры у меня как будто все отрезало. Понимаешь? — ее глаза тускнеют.

— Как никто другой. Колин едет с тобой?

— Должен приехать завтра, но я уже не уверена, что хочу видеть его за одним столом со своей семьей.

— Хочешь, скажу правду, и одновременно встану на твою сторону? – она легонько кивает. — Тебе нужен хороший, добрый парень, который будет заботиться и ухаживать за тобой. Колин не очень подходит на эту роль. Но ты должна решать сама. Слушай свое сердце, и ты не ошибешься. Только ты знаешь, как будет правильно для тебя, наплюй на чужое мнение, — подхожу ближе и беру ее за руки.

— Ты наплевала?

— Никто не говорит мне, что я не должна быть с Риком. В конечном счете, и ты, и его сестра решили, что мы нужны друг другу. А если бы, кто-то и сказал что-то против, то да — я бы наплевала, — улыбаюсь и иду провожать Мел до автобуса.

— Передавай привет Рику! Желаю провести праздники без инцидентов.

Шлю ей воздушный поцелуй, и, когда подхожу к корпусу, Рик уже стоит там.

— Где ты была?

— Я имею право выйти из комнаты? Что-то случилось?

Рик напряжен, но не хочет подавать виду.

— Ты не говорила, что куда-то собираешься. На телефон не отвечала, комната закрыта. Я не знал где ты, — он отвечает, не смотря на меня.

— Я провожала Мелиссу. Успокойся, далеко не убегу.

— После ситуации с Оливером, ты должна сообщать мне каждый свой шаг! — Рик закипает и я вижу, как его глаза заливаются черным цветом.

Решая не усугублять ситуацию, обнимаю его и перевожу тему.

— Завтра посидим у меня или у тебя? Я не буду готовить индейку сама, предлагаю купить сразу.

— У нас в корпусе очередная праздничная вечеринка, поэтому лучше остаться у тебя.

— С каких пор ты не хочешь ходить на вечеринки? — смеюсь я.

— С таких, как мне не надо там появляться, чтобы увидеть тебя.

Эту фразу я не ожидала услышать. Он сам не ожидал, что произнесет ее. На секунду мир замер. Это было подобно признаю преступника, за которое ему должны были скосить срок.

Рик останавливается на несколько секунд, берет меня за руку, громко выдыхает и продолжает шаг.

— Чему-то удивляешься? — ровным тоном спрашивает он.

— Не думала, что ты ходил туда из-за меня.

— Я тоже сначала не думал, что ты во всем виновата.

Еще слишком рано. Слишком рано, чтобы спрашивать его о том, что с нами будет дальше. Он первый раз взял меня за руку на людях. Первый раз выразил свои чувства не в постели.

На следующий день, после взаимных поздравлений со всеми родственниками с моей стороны, мы с Риком, наконец, поужинали отвратительной индейкой из магазина и запили это моим любимым травяным чаем. Я бы предпочла опрокинуть бокал другой вина, но мы оба знаем, что алкоголь до сих пор действует на Рика разрушающее. Еще не время.

— Ты когда-нибудь считал «подарки судьбы»?

— Считаю это самой глупой традицией. В моей жизни нет ничего, чему бы я мог быть благодарен. Поэтому могу исписать только вторую сторону листа, без обязательного прощения всем и вся.

Когда мы собирались семьей, мама заставляла всех писать свои «подарки». За что мы благодарны судьбе, за что хотим попросить прощения или, наоборот, простить тех, кто сделал нам плохо. Последний раз я благодарила судьбу за счастливую семью. Но когда ушел папа, на стороне, где нужно прощать кого-то, я пыталась простить себя. В прошлом году я не благодарила судьбу ни за что. Я написала только «смерть папы». Мама увидела это, и тут же забрала мой листочек, чтобы не ставить всех за столом в неловкое положение. Она никогда не считала меня виноватой. Никто так не считал. В отличие от меня.

— Я теперь тоже считаю это глупой затеей, но я так и не простила себя кое за что. Не хочешь попробовать?

— Я не буду ничего писать, но если тебе так важно, могу почитать, что напишешь ты.

Вырываю листочки из тетради и достаю две ручки. Две, потому что я, все равно, дам одну из них Рику.

— Если захочешь — присоединишься, — Рик закатывает глаза, но молча берет все.

Сажусь за стол и начинаю выводить буквы на одной из сторон. Рука немного трясётся и по коряво написанным словам ясно — я не благодарю судьбу за это. Снова пишу «смерть папы». Я хочу сказать вселенной спасибо за Рика, но как только вспоминаю эту дурацкую традицию, мое сердце разрывается. Я так скучаю.

Не могу увернуться от нахлынувших эмоций, ручка медленно падает на стол, и вслед за ней слезы оставляют мокрые пятна листе. Когда Рик подходит, я почти не сдерживаюсь и начинаю тихонько всхлипывать. Он смотрит на надпись, садится на корточки и убирает мои руки с лица.

— Я не люблю, когда ты плачешь. Что с тобой? — его руки накрывают мои колени, и, я вижу, что он хочет поддержать меня, но не может подобрать слов.

— Ты можешь рассказать мне, Лиса.

Я неуверенно, но все же делаю попытку успокоиться, и слова выходят из меня сами собой.

— Мы ехали по автостраде, — сжимаю кулаки, мне не хочется никому об этом рассказывать, мне не хочется снова проживать тот ужас, — из университета в Лафайетте. Папа хотел съездить со мной туда сам, провести время вместе, узнать все по поводу поступления на факультет лингвистики, — невольно улыбаюсь, вспоминая, как по дороге до Лафайетского университета папа радовался и смеялся, представляя меня взрослой студенткой.

Сердце сжимается.

— Я не могу, Рик, не могу, — снова закрываю лицо дрожащими руками.

— Лиса, — говорит он осторожно, — Лиса, посмотри на меня, — еле как отрываюсь от своих рук и поднимаю веки. — Я смог, ты помнишь? Я смог! Только представь — я, чертов придурок, смог рассказать тебе одну из самых страшных болей моей жизни! У тебя получится.

— Ты был пьян, — шепчу я.

— Это не лучший выход, ты сама знаешь, — сжимает мою руку.

Боже, Рик. Спасибо, что ты рядом! — говорю я, но эти слова так и остаются в моей голове.

— Я попросилась сесть за руль, когда мы уже почти приехали, осталось заехать за поворот, каких-то пара километров и мы дома. Папа отнекивался, он переживал, что я не умею хорошо водить машину, но все же сдался, — поднимаю лицо наверх, как будто хочу, чтобы слезы закатились обратно, но они лишь растекаются по щекам. — Он остановился почти перед поворотом, я хотела поймать связь и позвонить маме, сказать, что мы уже скоро приедем, поэтому отошла от машины дальше по дороге. Папа... — черт, черт, я снова не могу держать себя в руках, я не делилась этой историей даже с Мел, в таких деталях её не знает даже моя собственная мать! — Папа встал посредине дороги, я обернулась в тот момент, когда он начал делать небольшую зарядку. Это был последний раз, когда я видела его улыбку. Я отвернулась буквально на минуту, в трубке уже были слышны гудки, как резкий визг тормозов прозвучал сзади. Когда... когда я повернулась, папа лежал в крови возле нашей машины, она была вся забрызгана... Водитель пикапа нёсся на огромной скорости, отвлёкся на что-то и не заметил отца...

Отворачиваю лицо, закрываю глаза и снова переживаю тот ужас, в ушах слышится собственный крик. Мне не становится легче. Ни черта не становится легче!

— В ушах застучала кровь, я выронила из рук телефон и побежала к нему... дальнейшие свои действия я не помню. Все было как в тумане. Мы сидим в больнице, медперсонал бегает туда-сюда, пытаясь спасти моего отца, мама прижимает меня к себе. А я, как будто слышу, как рвётся ее сердце. Врач неотложной помощи выходит из операционной снимает маску и перчатки, и после его слов я падаю в обморок.

— Лиса, — Рик сжимает мою руку сильнее. — Ты молодец. Я не знаю, что говорить в таких ситуациях.

— Это я виновата. Я.

— Что? Не неси ерунды, — настойчивым тоном говорит он.

— Если бы я не просилась за руль, мы бы не остановились! Я бы не оставила его одного у машины! В него бы не влетел тот мужчина на пикапе!

Я уже привыкла, что считаю себя виноватой в смерти отца. Моя мама ни разу мне этого не сказала. Меня никто никогда не осуждал, хотя все знали, почему мы остановились. Никто кроме меня самой. Я съедала себя этими мыслями изо дня в день. Пыталась забыть об этом, но что-то всегда напоминало мне. Старалась отогнать от себя эти мысли, заполнить их чем-то другим. Положить в свою голову мысли о чем-то или ком-то. Может, поэтому я так прилипла к Рику.

— Ты не виновата, Лис, — двигает второй стул, садится рядом и кладёт мою голову к себе на плечо.

— Но ты ведь тоже считаешь себя виноватым, хотя это не так.

— Не говори об этом. Не говори о моем отце. Он чертов наркоман. Не сравнивай эти ситуации. Ты не знала, что так произойдёт.

— Мы оба не знали.

— Я знал, что рано или поздно он сдохнет в каком-нибудь борделе или подвале. Успокойся.

— Мне постоянно снится сон, как я все-таки сажусь за руль, и мы медленно едем к дому. И этот сон всегда заканчивается тем, что я не справляюсь с управлением и врезаюсь в чертов синий пикап. На трассе, в городе, у дома, по дороге на озеро, по пути в магазин — местность почти всегда меняется, неизменным остаётся пикап и авария.

— Ты не справилась не с управлением, а со своими мыслями, Лиса. Тебе нужно привести их в порядок.

— И это говорит мне Эрик Холлтер? Неврастеник и сумасшедший? — его слова заставляют меня улыбнутся, и даже немного посмеяться.

— А я вижу тебе стало легче, уже смеёшься.

— Мне всегда легче, когда ты рядом, — тут же отстраняюсь от него, поняв, что сказала фразу немного не в духе наших с ним «отношений».

— Осторожно, Лиса, помни первое правило, — ехидно улыбается, встает и начинает убирать остатки еды и чашки с чаем.

— Мои сны немного изменились с недавнего времени, не знаю с чем это связано, — я пока действительно в этом не уверена, но думаю, дело в наших с Риком отношениях, мысли о нем спасают и меня. — Несколько раз я просыпалась до столкновения.

— Спасибо, что поделилась этим со мной. Не знаю, что я могу сделать для тебя.

Я знаю. Всегда, когда наши тела соприкасаются, все посторонние мысли улетучиваются словно пыльца. Они становятся такими мизерными, и занимают такое маленькое пространство в голове, что на эти мгновенья кажутся иголкой в стоге сена.

— Ты можешь сделать, то, что у тебя получается лучше всего.

— Намек понят. Тогда тебе лучше утереть сопли и избавится от одежды, — прижимает меня к себе и начинает целовать в шею.