Я должен был заметить твои дрожащие ладони, когда ты ласково касалась моей щеки, но я был ослеплён твоей улыбкой.

* * *

— Юн, а шарф? Холодно ведь!

Ты всегда ругала меня за столь плохое отношение к своему здоровью, потому что я совсем не мог позаботиться о себе. Погода была довольно холодной, но я грел свои ладони чашкой кофе и твоими объятиями, которые ты дарила мне каждую секунду в нашем маленьком, но уютном доме. Странно получается, ты заботишься обо мне, но при этом я не могу сделать для тебя тоже самое. Мне кажется, мои объятия холодные, что ты в них замерзаешь, а сам я человек неразговорчивый, но всё-же ты полюбила меня, хоть и неидеального.

Ощущать твои руки на щеке и нежный поцелуй в губы — наша традиция, когда я собираюсь на работу. Ты, как обычно, в холодное время года, как-то умела оторваться от своей любимой кровати в ранее утро, и провожать меня, не забывая завязать шарф и проверить, до конца ли я зафиксировал замок куртки на себе, а затем желала удачного дня, отпуская меня, не навсегда конечно, но порой я наигранно обижался из-за твоего хорошего настроения, за что ты фыркала, становясь на носочки, чтобы дотянуться до меня и покрыть моё лицо поцелуями.

Твои нежные действия были для меня, как касаться цветка, который только что расцвёл на ладони, даря аромат уюта и тепла, а слова пропитанные любовью доходили до сердца, который покрывался снаружи твоими любимыми лилиями.

Кофейной гущи — глаза, заставляли любоваться тобой вечность. Ты пахла весной, когда всё расцветало: земля покрывалась травой, на ветках одиноких деревьев едва-ли можно было увидеть стебелёк, а небо больше не казалось мрачным, как лица всех людей в этом мире.

Я любил прикасаться к тебе неожиданно, и окольцевав твою тоненькую талию, молча наблюдал, как ты готовила нам ужин, а ты, вначале ругая меня за столь мелкую шалость, всё равно расплывалась в ангельской улыбке, от которой мне хотелось выть на весь мир.

Наш ужин всегда проходил в романтической обстановке, не достаточно богато, но ты была довольна, когда видела в моих руках бутылку дорогого вина, ты по-детки хлопала ладошками, а я не сдерживая улыбки, умилялся с твоей реакции. Тобой можно было умиляться вечность, начиная с твоего голоса и заканчивая неряшливостью, и я уверено скажу, что именно из-за твоей неряшливости, я влюбился в тебя с первого взгляда.

Мы были довольно разными, и отношения, что были у нас вначале явно не походили на симпатию. Ты считала меня напыщенным индюком, когда я намеренно игнорировал твой ангельский голос, продолжая мелить чушь своим друзьям, а ты, подарив своим взглядом всю ненависть ко мне, разворачивалась и уходила. Я не мог терпеть твою доброту ко всем, и однажды даже кинул в тебя маленький «самолётик», в котором таились мои романтические слова:

«Вали из моего универа, тушканчик».

Ты вызывала во мне лёгкую улыбку, когда поджимала губы и кидала в ответ мой самолётик, в котором были, чёрными чернилами, написаны твои добрые слова, о том, как сильно ты меня любишь:

«Я вырву твои глаза, а если не перестанешь вести себя, как холодный принц, вырву кое-что другое».

Невинный ангелок, с мыслями, как у демона, и хоть я упорно делал вид, что тебя нет рядом, я сильно засматривался на тебя во время лекции, когда ты грызла нервно колпачок ручки, мучаясь с одним заданием, или внимательно слушала лекцию, а я не мог ни признать, насколько ты милой выглядела. Моё сердце таяло, а вместе с ним и твоё прозвище, с которым, я долгое время, не мог смирится.

Наши «палки», которые мы вставляли друг другу, незаметно перешли на что-то милое, может после того случая, когда я заставил тебя взять в свои ладони зонт, а сам побежал «обнажённым» под дождём? Ты тогда последовала за мной и укрыла от раздражительного дождя, и кажется, именно в этот момент, когда я застыл, поймав твой взгляд, понял, что могу потерять тебя. Сам не понял, когда коснулся устами твоих, а ты ответила с такой нежностью, что сердце в груди продолжало напоминать об этом моменте, когда я даже оказался в своей комнате. Твои губы, казались мне лепестками тех самых лилий, которые находились у тебя в комнате, на подоконнике. Я заметил, что ты не выбрасывала эти цветы, даже когда они сушились, или несколько лепестков опадали. Ты очень любила лилии, относилась, как к детям, которым хотелось внимание от матери, и я невольно сравнил их с собой...

Было неловко встречаться в коридоре университета, но я как-то смел нагло касаться твоей ладошки, за что ты округляла свои глаза, и убирала мою ладонь, и скажу правду, я был очень нетерпелив, разум, что был когда-то покрыт льдом, пропах любовью и твоими лилиями. Так странно было не вести себя, как раньше, во мне словно что-то проснулось.

Мы шли постепенно, хотя, чего нагло вру? Я шёл медленно, а ты бежала вперёд паровоза, но даже это не отталкивало меня, но ты всегда торопилась, а я не мог понять почему?

Почему?

Мы повзрослели, вышли в довольно нелёгкий мир после окончания университета, даже стали жить вместе после одобрения твоих родителей, которые души не чаяли во мне, за что я был им так благодарен.

Я должен был упасть на колени перед ними, но затянул с этим.

Наша небольшая квартира веяла теплом, и я признаюсь, что без тебя было бы всё не так, абсолютно. Рядом с тобой, я ощущал как время замедлялось, когда ты ложилась рядом, шептала, как любишь меня и просто счастлива, что именно я являюсь твоим парнем.

Ты любила шутить, каким я буду неряшливым отцом в будущем, а я закатывал глаза, не замечая в твоих глазах боль или дрожь, что захватывала твои губы, отчего ты на секунду отворачивалась от меня, а затем дарила свою тёплую улыбку, от которой я становился слепым.

Передо мной всё было открыто, но я был дураком, потому что не догадался, потому-что не простился с тобой, как подобает, и наверно, я буду винить себя за это всю жизнь, пока не издам последний выдох.

Ты стала бледнее, и заметно похудела, но продолжала дарить свою ласку, обдавая теплом, а мой взгляд в такие моменты замирал на твоих увязших лилиях...

— Юн, открываем ротик... — ты игралась со мной, зная, как я ненавидел, когда ты разговаривала со мной, как с ребёнком, но тебя сильно умиляла моя реакция, что ты касалась моих надутых щёк и слегка оттягивала, шепча, что больше не будешь со мной играться.

От мрачного Юнги не осталось и следа, я позволял тебе делать на моей голове бардак, в виде коротких косичек, а ещё позволял кормить, и если бы эту картину увидели бы мои друзья, или родители, они бы явно подумали, что меня подменили...

— П... прости!

Даже когда твоя рука дрогнула, а не попавшая в мой рот небольшая часть еды, вместе с ложкой, упала на пол, я не обратил внимание, говоря, что сам уберусь.

И только потом, постепенно, после твоих частых нахождений в ванне, я волновался за тебя, а ты лишь отмахивалась, что всё хорошо и отвлекала своими весёлыми историями в своей работе.

Врунья, ты Дженни, ведь ни черта не было хорошо. Почему же ты не сказала мне? Почему?

Я боялся уходить из дома, зная, что ты одна, в полном одиночестве, ждёшь меня и смотришь свои последние мелодрамы.

Почему ты не просила меня остаться рядом с тобой? Почему не удерживала, а отпускала?

Надо-ли мне говорить о переломном моменте, когда я не выдержал, и повысил голос, из-за твоего частого молчания и ощущения, что ты что-то от меня скрываешь? Надо-ли говорить, что я готов был умереть, когда мой взгляд замер на разбитой вазе, что больно продолжала зиять острыми краями, царапая без сожаления мою кожу, а тебя, я нашёл без сознания в ванне?

И даже тогда ты отмахнулась, говоря, что всё хорошо, продолжая покрывать моё лицо поцелуями, от которых мне хотелось закричать, ведь они были пропитаны смертью.

Ты ушла резко, обрывая нашу крепкую любовь, ушла весной, которую я связывал с тобой, ведь именно весна притянула нас друг другу, и плевать, что в унылый день, когда шёл дождь.

Надо-ли говорить, что притягивая твоё безвольное тело к себе, я кричал громко на весь мир, и проклинал всё на этом белом свете? Я плакал, не ощущая тепла, плакал, не собираясь признавать, что ты больше не будешь греть меня, не будешь есть со мной за одним столом, и улыбаться мне своей нежной улыбкой, не будешь больше существовать...

Я умер, мне хотелось лечь рядом, обнять тебя, и попросить, чтобы захоронили вместе с тобой. Меня не понимали. Никто не понимал моего поведения, ведь без тебя я не видел смысла жизни, я не видел в будущем себя без тебя.

Земля была сухой, когда я упал на колени перед твоими родителями и просил ответа на свой вопрос.

Почему?

Они всё знали, и лишь я был дураком, который не видел явных симптомов. Они, лишь молча отводили взгляд, не в силах сказать правду, а твоя мать просила меня, чтобы я поднялся на ноги, но поздно, земля приняла моё горе, и я безумно прося ответа на свой вопрос, касался ноги твоего отца, прося прощения за свою невнимательность к тебе.

Почему ты решила выбрать именно такой путь, Дженни? Почему? Ведь я даже не могу не ненавидеть тебя. Слишком жестоко.

Кровь, словно от нового пореза, кровоточила из сердца, стоило мне войти в унылую квартиру, в которой больше никогда не окажется тебя рядом, стены не услышат твой ангельский голос и счастливый смех, пол не ощутит твои пятки, предметы больше не впитают в себя твои отпечатки пальцев, а я больше никогда не смогу лицезреть твоё невинное личико, не смогу дотянуться пальцами твоей бархатной кожи и прошептать слова о том, как сильно я тебя люблю.

Без тебя холодно, холодно настолько, что пальцы мёрзнут, покрываясь обжигающим льдом, и это ужасное чувство скоро дойдёт до моего сердца, и тогда, я надеюсь, что смогу оказаться рядом с тобой.

И я, стоя возле твоей могилы, с твоими любимыми лилиями, поднимаю свой взгляд вверх, цепляясь взглядом за лепесток сакуры и листьев, что кружатся в воздухе, вместе с дождём. Они зовут за собой, и я прошу лишь об одном:

Ты ведь позволишь лечь рядом?

Дизайнер обложки: cat-somerhalder