Когда я только решил поехать в Ирак, я не строил из себя примерного американского сына, который с каменной, блестящей от пота физиономией смотрел с плаката, держа автомат наперевес. Я знал, что здесь я могу в любой момент умереть. Не важно, сплю я на койке, молясь чтобы меня не ужалил в зад скорпион, или днем, когда мы можем быть не готовы к газовой атаке. Да и что я мог думать, после того как мне дали заполнять бланк. О том как меня похоронят - кинут в яму или сожгут. Тип надгробия. Песню, которые все должны будут слушать на похоронах, пока будут готовить стол с пресными закусками. Там еще был пункт какую молитву будут читать, но я тогда лишь поставил прочерк. Я не верил в бога. Что тогда, что сейчас.

Я знал на что подписываюсь. Чертыре года это тебе не разливать в баре напитки из блестящего кранчика. Но я так же и знал, что за это я получу деньги. Хорошие деньги, которые мне были так нужны. Я не только заполнял горы бланков, подписывал документы, а глаза кажется косили как у повара из китайской кафешки, которая была в нашем доме на первом этаже. Я проходил врачей, которые осматривали всего тебя, трогали как кусок мяса на гриле, проверяя его готовность. Кажется меня оценивали как медиум-рэ. Бесконечные вереницы уроков по экипировке и правильному ношению бронежилета. Стоило тебе чуть слабее завязать ремешок, значит ты мог спокойно отправляться искать затычку для дыры от пули. Сам виноват, что поделать.

Когда я еще только закончил Уэст-Поинт, я решил завести семью. Познакомился с Карин. Всегда был благодарен судьбе за то, что тогда увидел ее пушистую макушку через магазинные полки. Что увидел ее глаза, смотрящие на тебя сквозь стекла очков. Мы устроили тихую свадьбу, с минимумом гостей, из которых были наши родственники. И потом, когда она забеременела, мне казалось, что жизнь не может быть прекрасней. Настолько прекрасной, что моя душа ждала вечного подвоха. И она не лгала. На свет появилась моя Элизэ. Помню как впервые взял ее, скукоженную, всю красную как ягода, которая щурилась на тебя не хуже взрослого человека. И именно в тот момент я окончательно полюбил ее всем своим сердцем, которое не подпускало никого близко. Она была ангелом, хоть и пока не с белой кожей, с черными волосками на маленькой голове. Она была ангелом, потому что у нее росли крылья. По крайней мере так я себе говорил. На самом деле как только она родилась, ей поставили диагноз: спина бифидо. На ее крошечной спине был бугорок, а мне всегда казалось, что оттуда вот-вот вырвутся прекрасные крылья. Такие же прекрасные, подстать моей дочери. Карин будто ушла в себя. Ее лицо было бледным, не таким как раньше, она делала все, как в мороке. Я, конечно ей помогал, но знал, что лишь операция для Элизэ сможет вернуть мне мою, прежнюю Карин, которая смеялась над глупостями, любила есть сладости в кровати, не заботясь о крошках, Карин, которая как дитя спала со мной до обеда по выходным, и смотрела фильмы. Но мы все повзрослели. Я, Карин, которая теперь стала матерью, а не выпускницей экономического. Даже моя Элизэ, повзрослела слишком рано, сама того не подозревая.

Карин, все еще как сонная, напевала Элизе что-то на французском, а та лишь смотрела на мать сонными голубыми глазами. Карин сначала не поверила моей новости. Думала я очередную хохму откалываю. Но чем больше дней проходило, и чем чаще я был вне дома, ей ничего не оставалось как поверить и смириться. Она бы не смогла меня отговорить. Единственное, что каждый раз тянуло меня разорвать, сжечь и сожрать все подписанные бумажки - это дочь, барахтающаяся в складках одеяла, пытающаяся дотянуться ручкой до игрушки на мобиле. Я понимал, что вижу ее такую - маленькую, скукоженную и раскрасневшуюся в последний раз. А пройдет год или больше, я вернусь, а она уже подрастет. Я отгонял эти мысли, успокивая себя и Карин тем, что это время пройдет легко и быстро, что у нас целая жизнь впереди. Но мы оба знали, что это брехня. Ложь, в которую мы так отчаянно и свято верили.

Я не хотел долго прощаться. Незачем было держать их на жаре, среди толпы людей, которые целуют и обнимают близких. Я просто их крепко-крепко обнял, посмотрел на дочь, на ее головку, покрытую кудрявыми черными волосками. Погладил такие же локоны Карин и поцеловал. Зажмурился, будто от этого время бы тоже исчезло во тьме, остави лишь меня и мою семью.

-Уходи. Тут еще долго будут топтаться, а жара сегодня ужасная. - Карин развернулась, но сделав шаг, как-то дернулась. Бросилась обратно, вновь поцеловала меня, а я даже не успел глаз закрыть. Видел ее ресницы. Дрожащие веки и маленькие морщинки от улыбок. Я пытался запомнить всю ее, даже такую печальную. Каждый миллиметр ее кожи, чтобы потом, лежа на продавленной койке, вспоминать ее образ.

-Ты ведь не можещь обещать, что будешьв порядке, да? - она горячо шептала где-то на уровне моей шеи.

-Нет. Даже для тебя - не могу. - я гладил ее свободную руку, задевал пальцем простенькое обручальное кольцо. - но ты просто должна мне поверить. Ты будешь в порядке. И Элизэ тоже. Для меня этого будет достаточно. Это я всегда могу обещать. - я вновь погнал ее прочь от себя, смотрел как ее фигурка в платье исчезает в толпе из гражданских и военных. Первый рубеж был пройден.

Затем была чехарда из пересадок с машин, на самолеты, а затем на вторые и третьи, закончив все аккордом из вертолетов. И как только наши туго зашнурованные ботинки коснулись пыльной земли, все до единого говорило, что мы здесь чужаки. Смрад мусора и дыма, который обуял весь Багдад, мог заставить даже бывалого солдата, прикрыть нос рукавом. Мы так же поступили. Воздух кажется был настолько отвратительным и полным грязи, что я чувствовал как все лицо покрывается липкой пленкой пота и пыли.

Нас всех, не только наш батальон 3-15, можно было назвать "Большой волной". Именно тогда, в 2007 году, Буш направил в Ирак огромное количество таких же как я. Многие ринулись сюда сразу после окночания Уэст-Поинта. Я же хотел немного отдохнуть от вездесущего хаки и завел семью. Но что-то внутри, вспыхнувшее однажды, зажглось вновь, вкупе с болезнью Элизэ, и я понял, что не могу вечно сидеть дома и создавать лишь видимость работы. Я должен был двигаться и жить. Я хотел вновь и вновь получать уколы смерти, всякий раз, точно героиновый наркоша. Этот адреналин и отдача, которые я получал. Карин тоже знала, что у меня будут тяжелейшие "ломки", а то, что вспыхнуло в сердце, может испепелить все нутро, если не дать ему свободу. Все было решено.

Мы попали на "передовую оперативную базу" ПОБ". Этакая двухэтажная серая коробка с дырочками, в которой мы как зеленые лабараторные мыши должны были провести год, а может и больше. Комнаты, где мне предстояло ютиться еще с тремя парнями, у которых неизвестно что в голове. Я не очень то и жаловал компании, состоящие большем чем из одного человека - меня. Но когда, ты здесь, без друзей, без семьи, и есть люди, которые знают твой язык, где есть знакомая еда, ты начинаешь любить голоса и хохот. В первые дни его здесь было много. Он витал по всей базе, так же привычно как и запах горелой резины. Но только чем ближе становился день нашей первой вылазки, тем тише он становился, под конец замолкнув.

Подполковник Беггинс, низенький, плотный мужик, похожий на ствол дерева, с такими же ожогами, похожими на кору, сразу дал нам понять, что нас ждет. В теории, конечно, но показанная на карте зона ответственности, обещала нас совсем скоро ознакомить и с практикой.

Честно признаюсь, я вновь почувствовал то, чего так жаждал. Эти волны всеобщего ожидания, флюиды страха и неуверенности, существенной опасности. Всего этого я жаждал прямо сейчас. Внутри, словно находилась топка, требовавшая новых поленьев. И вот мы, все запакованные в дорогущую и новенькую экипировку, с карманами напичканными эластичными бинтами и запасом патронов, с М-4 в руках, идем по дорогам. Для ознакомления нас просто выпустили на дорогу у ПОБ. Я вижу как все пытаются уверенно шагать, но каждый раз, как их нога ступает на желтую пыль, кажется они облегченно вздыхают. Но я лишь выпрямляю спину, чувствуя всю тяжесть экипировки, без доли колебания иду, из под ботинок поднимаются облачка пыли. Я знаю их страхи. Я знаю, что в следующем метре, в очередном кусте может оказаться взрывное устройство. Нам рассказывали какие только уловки не придумывают, чтобы никто не заметил пенопластовую коробку, напичканную взрывчаткой и гайками, с торчащими проводами. Но я твердо уверен в том, что не вляпаюсь в такое дерьмо. Потому что в отличие от других, я здесь как магазине сладостей. Смакую каждый шаг, чувствую напряженные мыщцы, готовые в любой момент заставить тело ринуться прочь, в тщетной попытки избежать взрыва.

-Черт! - шипя выругался парень, кажется Ленни Кларк, которому недавно стукнуло девятнадцать. Я видел как его нога застыла над камнем, немного квадратным, но не похожим на взрывное устройство.

-Расслабься, - я поправил каску, - У тебя еще будет возможность выругаться. Но уже из-за настоящей взрывчатки, - я видел как уголок его рта нервно подернулся, пальцы сжались на автомате, но ноги продолжили ступать по Иракской земле. В тот первый день нам было повезло. Мы ничего не нашли. Ни в куцых кустах, ни в кучах вездесущего мусора, который остался от местных, ни за камнями. Мы просто вновь вернулись в свои стены, в ожидании очередной вылазки. В ожидании очередной лотереи, которая обещала или оторванную ногу или просто пыльные ботинки после прогулки. Но кто бы мог знать, что этот первый месяц, мы по-настоящему считали войной. Мы даже не знали, что наши мирные пешие прогулки по окрестностям, могли хоть как-то считаться войной. Все приняло серьезный оборот, когда мы уселись в массивные "хамви", новенькие, и кажется такие прочные, что никакие пули и взрывчатки не оставят и царапины на краске или стекле.

Нужно было ездить умеренно. Выхватывать взглядом у обочин подозрительное и осматривать округу. Мы ехали десять миль в час, прищуривая глаза за темными очками, пытаясь отличить мусорный пакет от взрывчатки. Наша колонна из четырех "хамви" лавировала по дороге, объезжая колдобины, стараясь сохранять скорость. Я был во второй машине, рядом сидел подполковник Беггинс, с ровной спиной, сзади еще пара солдат, кажется Кларк и Людо, парень, который в первый же вечер в столовой сбацал песню Рианны на губной гармошке, за что получил два лишних злаковых батончика. Даже не знаю сколько миль мы проехали, но оставалось стойкое ощущение того, что фон - это просто повторяющаяся картинка. Как в старых фильмах, намотанная на две палки, она бесконечно крутилась перед тобой.

Темнело. Жара постепенно спадала, а нам нужно было возвращаться. Людо тогда, кажется сказал, что разучил новую песню. Сказал, что покажет, как только отольет в сартире, а потом устроит нам хороший концерт. Мы все так же вглядывались, кажется в несуществующие бомбы, каждый раз моргая дольше, я что-то шутливо отвечал Людо. И все что случилось дальше, было предсказуемо. Рано или поздно наша аморфная война с редкими бомбами должна была кончиться, сменившись на неизбежный взрыв.

Я всегда считал, что взрыв это нечто громкое, такое, чего ты в любом случае заметишь. Но я помню как лишь оказался в коричневом тихом ваккуме. Не чувствовал тела, даже того как падал, даже то, как меня придавило чем-то тяжелым. Грязь. Лишь ошметки земли вокруг, сыпятся на тебя кажется вечность, серый дым, заменивший небо, и тишина. Дым рассеивается на секунды, игриво показывая клочки неба, такого же разорванного как и наш "хамви". Я забываю, что нужно дышать, что нужно выбираться, и просто лежу, жду, когда услышу хоть что-то. И первым звуком становится треск огня. Стоны. Кто-то выругался, но было плохо слышно. В тот момент я почему-то вспомнил, что оставил на койке книгу. Я ее по-моему быстро схватил из дома, Карин очень ее хвалила. Помню как загнул страничку на двадцать первой странице. Жалел, что не прочитал дальше. Я шевелил ногами. Значит они на месте? А руки? Пальцы неохотно отозвались где-то на ладонях. Я как игрушка. Чувствовал каждую свою деталь, но они кажется были далеко. Нос был забит то ли кровью, то ли грязью. Я пытался выбраться, путался в дымке, но все-таки смог выползти из перевернутой машины. Видел грязные ошметки чего-то красно-черного, с обрывками зелной ткани, взгляд цеплялся за камни, лежащие у дороги.

-Подполковник! - я не узнавал свой голос, но повторяя слово снова и снова я приходил в себя. Я был жив. Это давало толчок, чтобы подняться. Весь мир качнулся вместе со мной, в глазах моргнуло, как в выключенном телеке. Я видел, как что-то барахталось в дымке с другой стороны искореженной машины. Стенало животным. Потому что человек не мог такое издавать. И это был уже не человек. Кто-бы это ни был, ему не суждено выжить. Людо тщетно ударял черными руками по тяжелой двери, придавившей его ноги. Он скулил, то тихо завывал, то срывался на крик.

-Грег, по-по-помоги мне. - меня всего трясло. Бросало в холод и я не мог отвести от него взгляда. Руки будто вновь привинтили обратно к телу, и я понял, что смогу. Смогу помочь Людо. Он был похож на черепашонка. Каска, сползшая на глаза, весь окутанный экипировкой, которая кажется ни черта не помогала. Раскачивался там, прижатый махиной, пытаясь выбраться, перевернуть свой панцирь. Дверь была очень тяжелая, обжигала пальцы, но я приподнял так, чтобы Людо, больше не мучился. Вот только его ноги, одетые в хаки были неественно вывернуты, как проволочные. Было трудно держать и дальше дверь, а нужно вытаскивать парня. Сжал челюсть сильнее, даже не чувствуя боли, и напрягшись, оттолкнул прочь дверь. Она с глухим ударом перевернулась и упала на землю. Взял Людо за ремешки бронежилета, и стал отчаянно тянуть прочь от дымящегося "хамви".

-Есть кто? - я знал, что мой крик может обернуться или помощью, или прибытием тех самых боевиков, выжидавших проезжающие "хамви", чтобы нажать кнопку. Но на мое счастье, прихрамывая, без каски, с чумазым и злым лицом пришел Ленни Кларк, с М-4 наперевес.

-Что с мелким? - я смотрел на Ленни, на его бешенный взгляд, словно весь его страх перебазировался в ярость, такую, что он был готов первому встречному оторвать бошку за стенающего на земле Людо.

- Майки вообще в полной заднице, ему нужна помощь и срочно, - Ленни склонился над Людо, причитая, осматривал его ноги, а я смотрел по сторонам, приготовив оружие. Я не знал зачем это делаю. Мне просто хотелось держаться за что-то. Держаться за реальность, понимать, что я еще жив, что я еще могу показать как это шутить с пехотинцами.

-Рядовой Тито? - я напрягся, снял оружие с предохранителя, и нацелился инстинктивно в столб дыма. Оттуда, прихрамывая, придерживая еще одного солдата, вышел подполковник Беггинс. По старым шрамам на его лице я не мог понять получил ли он урон, но его бодрый шаг, говорил, что тот еще даст сто очков вперед.

-Да, сэр. Мы в порядке. - он как-то рассеянно кивнул, все еще стоически придерживая бедолагу, который чуть ли не ежеминутно отключался.

- Вот только рядовой первого класса Майкл Людо ранен. Ему срочно нужна помощь. - подполковник помрачнел, посмотрев на мечущегося в лихорадке Людо.

-Первый.

-Что? - я даже не заметил, как все еще напряженно сжимал оружие. Беггинс напряг челюсть, желваки появились на его лице.

-Я говорю, что это первый раненный в вашем взводе. - я не мог смотреть на то, что недавно было ногами Майка. Я лишь посмотрел поверх дымки, туда, где голубое небо соприкасалось со клоном, и видел три черные фигуры. Я знал, что это будет не последний раз, когда я увиже боевиков. И так же не в последний раз подполковник назовет Людо "первым". Он станет первым погибшим.

***

Первым был Майки Людо, весельчак, с классными песнями на губной гармошке. Его, вместе с этой самой гармошкой и американским флагом отправили домой, чтобы уже семья смогла попрощаться. А затем были и вторые, и третьи, и сороковые, сотые. Мы были в Ираке уже год. Почти каждый патруль грозил нам еще одним раненным, если не убитым, от тела которого оставались только висячие куски плоти. Казалось, я привык к этому алому блеску, припорошенному копотью и землей. Но это было не нормально. Ничего из нормального у нас не осталось. Мы боролись против терроризма, помогали иракцам возвратить власть в нужные руки, но как по мне, мы просто выводили на прогулку новых жертв, новые шматки мяса для тех, кто скрывался в развалинах домов, кто таился за холмом, держа грязный палец на заветной кнопке. Мы не воевали. Мы просто играли в чехарду с телами, пытаясь убегать от смерти. Тут не играло роли насколько ты был силен, насколько быстро бегал. Лишь удача. Или как говорили некоторые, выпивая очередной "Рэд Булл", "вера во всевышнего". Я лишь молчал на их слова. Не хватало еще, чтобы они меня потащили к местному проповеднику, или как их называют. Я знал лишь, что нужно надеяться на себя. Верить в семью. В то, что это все ради них.

Карин исправно, чуть ли не каждый день высылала мне фотографии Элизэ. Я проводил все свободное время в компьютерном зале, разглядывая ее личико, отросшие волосы, пушистой шапкой укрывающие голову. Как глаза ее удивленно смотрели в камеру, на тебя, словно протянешь руку, и почувствуешь эту бархатную теплую щеку. И в один из таких дней я получил лишь две строчки. "Элизэ скоро будут делать операцию. Мне страшно, Грегори.". И тогда подергивающийся экран, подернулся внутри меня, но уже трещинами. И мне тоже было страшно. Я знал, что все пройдет хорошо, но то, что Карин там, одна, не оставляло меня в покое. Я знал, что она сильная, поэтому просто быстро напечатал: " Все будет отлично. С нашей малышкой все будет хорошо. Я тебя люблю, Г".Тогда то я вконец убедился, что верю не в богов, ни в Будд, ни в Кришн, ни в Аллахов. Я верь лишь в то, что есть жизнь. И ты ничего не можешь желать. Вещи просто происходят. А от нас зависет только то как мы их решим. Да. Я чертовски боялся. Я хотел убивать. Хотел причинять другим боль, хотел выть от несправедливости. Потому что я устал. Но я каждый раз вспоминал свои собственные заповеди, и вершил лишь судьбу своей семьи. А молитвами в моей религии были лишь деньги. Дохрена денег, которые завтра позволят моему ребенку жить.

Ленни тоже показывал мне фото своего мальчугана. Такой же как и папаша. Серьезный карапуз, с огромными щеками, усыпанными веснушками. Рыжие волосы, торчащие ежиком. После того случая с дверью мы с ним сблизились. И он оказался не плохим парнем. С ним можно было поговорить о многом, о важном, но когда ты каждый день видишь смерти, а на следующий, идешь на службу по погибшему, разговаривать хочется о простом. О том, что давало бы тебе хоть какие-то толчки нормальности снаружи.

-Завтра опять будем дома местных осматривать, - Ленни тяжело вздохнул, садясь рядом со мной в столовой. Многие здесь сидели по вечерам, играя в карты, или смторя журнальчики с девочками. Я шмыгнул носом, продолжив разгадывать кроссворд.

-Как называется бред, чепуха? Слово из двенадцати букв. - Я пытался просто отвлечься. Хоть и не подавал Кларку вида, что и сам не в восторге от этой новости.

-Да такого не бывает! - Ленни временами откусывал яблоко, прозрачные капли стекали по ладони прямо на резинку рукава.

-Это главное слово кроссворда. Первыя буква "П", четвертая и пятая "ДИ". - я слышал как он чавкает яблоком, даже кажется слышал как шестернки в голове Ленни усиленно крутятся.

-Педик - не из двенадцати букв, но может там у них просто опечатка. Все. Заканчивай свой кроссворд, нам завтра рано вставать. - он хлопнул меня по плечу, от чего я еле удержался, чтобы не вмазать в ответ, но уже сильнее. В последнее время я стал раздражительным. Не снимал темных очков, раздражался от света и громких криков. Мои рефлексы тут же просыпались, и моим единственным действием было убивать. Мне становилось страшно от самого себя.

Я смотрел на эти девять пустых клеток, на последнее жалкое слово, которое никак не мог вписать. Это было неким трансом. Я каждый раз, вписывая новый ответ обещал себе, что если разгадаю, то завтра ничего не случится. Хотя бы один день. Хотя бы день без смерти и гнева.

-Ты иди. А я еще посижу, - старался отвечать как можно более спокойно, даже улыбнулся как мог, Ленни хмыкнул, похлопал меня по плечу липкой рукой, и выбросив огрызок пинком ноги в мусорку, скрылся из столовой. А я смотрел на незаконченный кроссворд и боялся завтрашнего дня. Он опять обещал кровь.

■■■

Мы вновь ехали вереницей, оглядывались по сторонам. На этот раз мы ехали в первой машине, подполковник сидел в третьей. Рядом как всегда сидел Ленни, опять трепал языком, а я смотрел на проглядывающий сквозь пыль пейзаж. Лазурное небо, такое синее, без единого облака, а под ним бархатистый охровый ковер, как у нас дома. Мы съехали вниз к холму и увидели желтые и белые коробки домов Рустамии. И чем ближе наша колонна подъезжала к этим домам, которые как грибы плотно разрослись рядом друг с другом, тем больше взглядов провожали наши "хамви". Вот старик, сидящий у входа облокатился на трость. Сплюнул на землю беззубой челюстью. Худой мужчина, выпрямился над раскрытым капотом машины, утирая пот, и так же смотря на нас. Стайка грязно-белых коз быстро рассыпалась по двум сторонам дороги, как живые снежные сугробы, а мальчик-пастух нам махал рукой. Дети кажется всегда махали нам, наверное просто, чтобы увидеть новых людей. Показать человеку, кажется из другой вселенной, разъезжающим на железной махине, что "Вот он я, маленький и с палкой, разгоняю овец. Я даже с вами могу поздороваться, наверняка вы такого у себя еще не видели!".А я и не видел. Не видел, чтобы дети так бездумно улыбались, и каждый раз неустанно махали тебе своими чумазыми ладонями. Но все отходило на задний план, смолкало, потому что потом мы начинали обходить дома. Местные уже знали, что лучше не мешать нам, иначе мы могли подозревать хозяина дома в причастности к делам боевиков. Пару раз, ошибившись, и возмущавшись, они уже просто молча открывали нам двери. Мы все быстро обходили, и оставляли их в покое. Мы делились на несколько домов, со Стивенсом нам достался дом со стариком, который сидел во дворе. Он даже не поднялся, просто как-то мотнул головой в сторону ветхой двери, и мы вошли туда. Конечно же мы не находили в каждом доме по пучку террористов, перевязанных красным бантиком. Да и не всегда они выглядели как на карикатурах. Они могли быть в любом доме, выглядеть как тот же самый старик, просто это был вопрос везения. Да и везение ли это?

Мы вышли из дома, и я уже заученным тоном сказал старику:

-Шукран, масаламма, - приложил свободную от оружия руку к груди, поблагодарил как учили в тех пресловутых "Картах культурной подкованности", которые выдавали каждому. Но они помогали. Иногда после этих слов я видел, как мышцы иракцев чуть расслаблялись, глаза переставали так сверлить тебя взглядом.

-Арджуке, - проворчал старик, сказав "пожалуйста", а мы двинулись дальше. Мы заходили в очередные дома, рассматривали чужие вещи и потертые паласы, каждый раз держали оружие наготове. Подозрение. Мы подозреваем их в любом резком движении, а они в ответ подозревают нас, одетых в этот ненавистный им хаки, облаченные в очки, за которыми даже не видно глаз, ходим по их домам в своих массивных ботинках. Подозрение всегда и повсюду, чтобы мы ни делали. И это не изменить.

-Кстати, - когда мы уже заканчивали, Ленни подошел ко мне. - то вчерашнее слово. - он торжествующе улбынулся, оперся о "хамви".

-Это не слово "педик", успокойся Кларк, - что-то внутри было тяжелое и перекатывающееся как горсть отстреленных пуль. Ленни напомнил о незаконченном слове, напомнил о моем глупом обряде. Я оглядывался по сторонам. Жители как-то быстро зашли обратно в дома. Даже ворчливый дед. Мальчуган с козами скрылся за одним из домов, слышелся лишь его прикрик.

-Я посмотрел в интернете. Ну бред. Это пердимонокль. - он хохотнул, забираясь в машину. Я сел рядом с ним, - Спасибо. И вправду - бред, - и мы двинулись обратно на ПОБ, чтобы наконец принять душ и попить воды. Не успели мы проехать и десятка метров, как наша первая машина встала. Ленни затормозил, и выскочил гневным ураганом на улицу. Я посмотрел на тонкую темную фигуру, преградившую нам путь, которая миражом появилась на дороге. Девушка, с чем-то в руках кричала. Даже в машине мне были слышны ее отголоски, ее плач. Кларк уже держал М-4 наготове, находясь возле машины. Девушка была от нас в восьми метрах. Я выбрался вслед за Ленни, и остальные ребята тоже.

-Что такое, Кларк? - я приготовил оружие. Девушка что-то кричала на ломанном английском, просила помощи.

-Рибёнак! Рибёнак! - она держала в руках плотный сверток. Перебирала ногами на месте, никак не решаясь к нам подойти. Я впервые поблагодарил нашу армию за ламинированные карточки со словами.

-Что случилось? - спросил я так, чтобы она меня четко поняла, а девушка, кажется немного осмелев, начала к нам подходить. Парни засуетились, держались на пределе.

-Не подходите ближе! - я предупрелительно поднял руку. Ленни тяжело дышал.

-Грег, да она же от боевиков. Смертница - по ней же видно! - я не слушал, что говорил Кларк, а лишь вглядывался в тот самый сверток.

-Отойдите. Мы проедем, и вы сможете идти дальше. Я вас предупреждаю! - я демонстративно взял оружие в обе руки, повысив голос. Но девушка начала подходить ближе, опять крича что-то о ребенке.

-Если она подойдет ближе, будет плохо, Грег!

-Заткнись, я думаю! - я лихорадочно смотрел на приближающуся фигуру, а сзади были слышны голоса.

-Рядовой первого класса, Грегори Тито, что ты себе позволяешь? - подполковник Беггинс резвым шагом приближался к нам и нашей гостье.

-Сэр, мы думаем это мирный житель, ей кажется нужна помощь, - я пытался спокойно разговаривать, но чем ближе она подходила, и чем более нервными становились ребята, мое терпение кончалось.

-Что значит "мы думаем"? Вы теперь сами что ли командуете? - Беггинс распалялся еще больше, наверняка утомленный жарой, а я видел как девушка откидывает край своей тряпки, как оттуда свисает худая смуглая ручка. Она подошла ближе, и я смог разглядеть измученное детское лицо с закрытыми глазами. Там действительно был ребенок. И ему нужна была помощь.

-Подполковник, сэр, позвольте. - Беггинс зло на меня посмотрел, рот его искривился, заставив и шрамы уродливо стянуться.

-Валяй, рядовой.

- Там действительно ребенок. Я думаю ему нужна медицинская помощь. - Ленни Кларк тоже вгляделся в сверток, стал серьезным.

-Да, полполковник. Там действительно видно малыша. Он кажется измученным. - Беггинс сжал кулаки.

-Отставить самовольность. Здесь есть медицинская помощь. Они сами разберутся. Сейчас нам не стоит рисковать. Скоро погода испортится. Нам надо возвращаться. - а я все смотрел на девушку, на ее жалкую пляску страданий, на ручку, безвольно качающуюся в воздухе. И я видел там свою Элизэ. Тоже беспомощную, тоже страдающую по несрпаведливости. Сердце болезненно сжалось, я опустил оружие и начал медленно подходить к девушке, стараясь не напугать ее.

-Тито! Куда? А ну живо вернуться, - Беггинс кричал сзади, но я думал лишь о том, что могло быть с этим малышом. Он был настолько измученным, будто скоро сделает последний вдох.

-Стой, Грег, не надо! - Ленни тоже завел ту же шарманку, что и подполковник, а я подходил ближе.

-Вам нужна помощь? - я поднял руки, показывая свои намерения. - Я смогу помочь вашему ребенку. - я подошел ближе, увидел лицо девушки, которая оказалась намного младше, чем казалась, и увидел, что ребенок вообще не дышит. Он был синим, будто иссушенным. Он уже давно был мертвым.

Сделал рваный вдох и посмотрел девушке в глаза. Ее рот искривился в гримасе боли, пожелтевшие глаза блестели от слез. И она заговорила настолько тихо, что я едва смог ее услышать.

-Они убить мой сын. Мне тоже зачем жить. Меня заставить. Прости. - и вновь взрыв повторяется как тогда, в первый раз. Только теперь я вижу все. Вижу всю ложь этого мира, все ошметки грязи и плоти. Вижу как небо сменяет землю, слышу как ломаются мои кости, как рвутся сухожилия. Вся моя жизнь один сплошной пердимонокль.