Не знаю. Правда не знаю насколько необходимо быть донельзя глупой, чтобы отчаянно с жгучей болью в груди смотреть на фотографирую и с порывом печали закусывать от обиды губу, пробуя неприятный привкус металлической крови. В голову лезут столь огромное количество губительных домыслов, что я на мгновение начинаю жалеть о развитой фантазии. И, вроде бы, даже нет ничего такого, ведь фотография, где Тэхён сидит за общим столом с незнакомой практически для меня компанией друзей не должна коим образам волновать. Кажется, с нотками неуверенности, постепенно схожу с ума, доводя себя до пика всевозможной ревности.

Некогда женский род стал так ненавистен, что видеть хоть одну из них рядом с парнем так тошно до глубины души. Как сейчас. Она сидит не рядом, всё равно так неприятно, что, если бы мне предложили хоть одно губительное и опасное занятие, я бы напрочь согласилась, предпочитая видеть его только рядом с мужским полом.

Или рядом со мной.

Приближаю бесконечный раз фотографию, сужая глаза, дабы разглядеть намного лучше. Единственное утешение — девушка ничуть не привлекательна: короткая стрижка, подобно шапке, одна из рук набита цветными татуировка, да и стиль более ли менее «пацанский».

Судить по внешности так превратно...

Знаю. Знаю. Знаю.

Противоречу своим же словам, убеждениям и мышлению. Но, что я поделаю? Разве, это лечится? Разве, я одна такая?

Утро однозначно не удалось, как включила телефон. Было бы хорошо, если бы я родилась в мире, где нет электронной техники, а есть только старая бумага и перо с чернилами. Романтично, не так ли? Перед тем, как лечь спать, каждый раз закрываю глаза, представляя интересные картины, греющие душу, где только я и он. Положив телефон на стол, я поднимаюсь, решая все-таки поесть, ибо скручивающийся живот навзрыд издает постыдные звуки, но потом вспоминаю, что в холодильнике моего ничего не имеется, а купить еду благополучно поленилась, поэтому приходится вытащить с рюкзака давно лежащие печенья, которые были поломаны и даже чуть-чуть искромсаны. На микроволновых часах ярко белым цветом показывает семь часов — самое нелюбимое время, которое протекает на глазах. Минуты становятся настолько драгоценными перед тяжёлым днём.

И хочешь, не хочешь ты обязан терпеть это.

Приблизив лицо ближе к поверхности кружки, теплый пар касается кожи и очков, затуманивая стекла. Веки все ниже и ниже опускаются, желая наконец сомкнутся в глубоком сне. Играясь с паром, я пытаюсь набраться бодрости, но попытки четны.

Надоедливо отбросив очки на стол, потираю глаза, делая утреннюю разминку для восстановления зрения, конечно, прекрасно понимая, что все это вряд ли каким-то образом поможет.

Неожиданно ручка двери нарушает тишину, заставляя сердце больно колыхнутся, словно что-то предчувствует. В голове прежде было имя одного человека. ЧжеБом — тот, кто ранним утром по традиции идёт в туалет и засиживается там долгое время под какими-то звуками песен, словно это ритуал.

Прежде сомкнутые губы теперь истерично скребут воздух, глаза изумлённо выпучиваются, а сердце стучит в два раза быстрее, передовая страшный холодок. Чем выше я поднимаю взгляд, тем хуже мне становится, будто кто-то специально перекрывает все источники к нормальному дыханию. До безупречно гладкой, подкаченной кожи карамельного цвета хочется дотронуться, пальчиками проводя по спине и красивой груди, а в особенности по остро вырисованным ключицам. Всё в нем настолько идеально, что, попытавшись, никто не сможет найти изъяна.

Тэхён небрежно поправляет взлохмаченные волосы, лениво шагая в сторону уборной. Его то ли гневный, то ли недовольный, а может авось усталый взгляд поражённо бьёт током. Он кивает мне скорее в знак приветствия, и я уверенно повторяю, потом задаваясь вопросом, не показалось ли, не подводит ли меня сейчас глаза, что, разумеется, больше походит на правду.

Завороженно настаиваю внутри, необходимо перестать так яро глазет, ибо тот кидает заинтересованный взгляд, но ничего не выходит. Нерадиво тянусь к очкам, тыльной стороной руки случайно задевая чашку. Все содержимое выливается мне на брюки с кофтой, и я резко приподнимаюсь, спуская с уст немое мычание. Стул с грохотом падает на пол, кружка качается на столе, а капли бывшего чая распластаются где только возможно.

Браво.

— Обожглась? Нужно быть внимательнее, Мина, — Тэхён останавливается в проёме и слегка улыбнувшись, загадочно прищуривается. — Во всём.

Он безупречно скрывается, оставляя меня в неведении. Была ли улыбка на его лице? Была ли она точно? Два чувства восполняются внутри: обида — я не имела возможности, по своей тупости, видеть его чётче, потому что очень не вовремя решила сделать разминку глаз, радость — не уж что он начал элементарно замечать меня и произносит всё чаще четыре буквы имени.

Незаметные для других вещи являются источником счастья для меня. Кто-то мечтает о великом, дабы на лице появилась улыбка, а кому-то хватит и взгляда. Ценить каждую секунду — то, чему так сложно научиться.

Нехотя взяв вонючую тряпку, я протерла поверхность стола и пола, затем прополоскала чашку и выкинула испорченные, невкусные печенья. Зайдя в комнату, я столкнулась с проснувшимися давно девочками, которые замолкли, устремляя взгляд в мою сторону.

— Айгу-у, Мина-я, что с тобой случилось? — волосы Саны на свету блестят, напоминая золотую рыбку. На ней надета короткая джинсовая юбка и розовая футболка с рисунком цыплёнка. Всё также старается казаться всем вокруг невинной и доброй. Только вот эти фальшивые чары на меня не действуют, раз ходит вокруг, да около, надеясь каким-нибудь волшебным образом поговорить.

Она мне не нравится. Не могу терпеть её.

Что-то начинает грызть внутри от чувства непонятной вины. Знаю, что пользоваться людьми плохо в своих целях, как делаю я, общаясь тогда, когда хочется быть ближе к Тэхёну, но ...

Просто одно большое «Но», ответа которому дать не могу. Всё это так неправильно и сложно.

— Да ... вот, чай пролила, — смотрю на малость, обмоченную в некоторых местах ткань и вздыхаю, открывая небольшой шкафчик.

Мама постоянно твердит мне о порядке, прививая хорошие качество. Стараюсь ли я следовать наставлениям? Смотря на помятый вещи, разбросанные носки, пары которых благополучно потеряны, ответ приходит сразу. Несколько дней на полках все чисто сложено, да вот потом случается невообразимое превращаясь в чёрную бездну, где отыскать ничего невозможно. Всё получается как-то, само собой.

Мучительный выбор остановился на темно-зеленом клеточном сарафане и блузкой с длинными рукавами. Весьма лаконично, просто и красиво.

Неопределённое настроение то сжирало, то потоками отпускало. Вновь слыша треск будильника, пускаю стон, иной раз задаваясь вопросом: почему я сегодня проснулась? Подавно, есть дни, когда душа входит в упоение, но чаще обычного тащу своё тело острыми клыками на учёбу, с которой сражаюсь, как на войне, имея необычайно тяжелый синдром отличницы. Все эти давящие чувство в один щелчок упорхнули, оставляя место такой редкой радости и нисходящей улыбки.

Набросив на плечо довольно-таки тяжелый рюкзак, я вышла из нашего блока, ощупывая ключи под ковриком. Удостоверившись, что мне не придётся сидеть на улице, спустилась на первый этаж, где по обыкновению больше народу. Кто-то столпился у душевой, кто-то заманчиво вкусно жарил вкусную еду, а кто-то у ворот вовсе стоял в искусственном тумане, кидая окурки мимо урны.

Добравшись до университета, я взглянула на несчастное расписание и пустила унылый, никому не изведанный стон, топнув левой ногой.

— Сегодня я пришла слишком рано, — в пустом пространстве катилось отрывками эхо из моих слов, мелких шагов. Дергать ручку не было никакого смысла, понятно же, дверь закрыта. Оглядевшись вокруг, я закусила губу, опираясь ногой о узкую трубу. Наконец с великими усилиями, забравшись на высокий подоконник, поправила через-чур задравшийся сарафан.

             «Дорогой дневник...» — отлепив кончик ручки от чистого листа, я начала всматриваться в таких два привычных, но безупречно тёплых слова, без которых не начинается ни одна запись. И пишу не потому, что так всеми принято видеть, называть, а потому, что он чистосердечно дорог мне. Никто так не выслушает, не упрекнет, не накричит и не будет глумиться над искренними мыслями. Всё написанное останется между тонкими линиями розовых листов. Начиная с тяжелого этапа жизни он меня спасал постоянно, не поведя ни раз. И даже нет необходимости в каком-то друге, который, вряд ли, окажет точь-в-точь такую услугу. Держа крепко-крепко у груди, как можно глубже прячу, дабы никто вокруг не знал, о таком личном чуде.

            «...пишу тебе, пока чрезмерно чувствительные крупинки эмоций не улетели, подобно красивой и непослушной бабочке. Сердце по сию секунду преданно трепещет от неописуемой радости. Перед глазами стоит всё та же сцена, длящаяся в две минуты: то, как он с интересом смотрел, хрипловатым голосом что-то произнёс. Выгляжу, подобно маленькой девочке, радующейся, что в детском саду мальчик дернул ей косички. Помнится, несколько лет назад я смеялась над глупым чувство девчушки, когда нынче сама попала в острый и не помилованный капкан»

Каждая секунда становится дорогой именно в ранний час перед лекциями. Коридоры своим чередом наполняются студентами, нарушая былое холодное, как в побережье затишье. Только в миг, когда все начинают исподтишка кланяться, приходится сжаться и повторить действие, ожидая любимого часа возвращение «домой». В общежитие.

Строгий костюм ничтожно белого цвета резал до боли взор. Пышная копна кудрявых волос упрямо выбивалась в разные стороны, хоть женщина и пыталась старательно пригладить их. Хитро, в тоже время грубо оскалившись, та прищурилась, сжимая в руках сотовый телефон — единственный предмет, который можно увидеть на лекциях, вот только по личным рабочим вопросом. Она встала около какой-то группы парней и отточено кричала, ругая тех за неприемлемый внешний вид. Отнюдь не зловещая, хоть надевает маску стервозности и правильности одновременно, напоминая всем о том, что является заместителем декана по учебной работе.

— Добрый день, — длинный режущий уши звонок дал знать о начале. Миссис Ким встала посередине аудитории, скрещивая пальцы между собой. Она оглядела нас вопросительным взглядом, скрещивая руки у груди. — Сана, иди в мой кабинет и отметь отсутствующих, а после мигом к ректору.

— Хорошо. Но, сонсенним, я в чём-то провинилась? — Минатозаки привстала, ожидая ответа женщины.

— Не волнуйся, дорогая, ты имеешь возможно получать губернаторскую стипендию, — злобный вид тут же упорхнул, сменяя озарение улыбки и доброты. Неудивительно.

Что может быть хуже того, что я вынуждена испытывать?

Вдох-выдох.

Вонзаю ногти в кожу, сжимая до скрежета зубы, дабы наконец вытерпеть этот двойной проливной ужас несправедливости жизни.

Во-первых, меня еще никто так сильно не бесил фырканьем, подтиранием соплей и громко глотанием слюны. Под боком сидящий не переставая шмыгает и шмыгает носом, а это безумно раздражает. От бессилия я сломала два карандаша, но то даже не помогло нервам.

Во-вторых, словно подстрелила очень утешительная новость, которая готова была всеми «за» вынести меня через окно, разбивая о теплый асфальт. И дело не в зависти, место которой ничуть нет, а в разумности и настоящих знаниях, которыми Сана особо не обладала. Всё, что она получила, благодаря умению хорошо подлизываться к людям.

Но я так не могу.

Меня не учили улыбаться, хлопать ресницами, мурлыкая сладкими словами. Меня вообще, кроме мамы никто не учил. Так разве честно судить?

От автора

Волны радости заставляли сердце стучать чаще прежнего, пока биение пульса во всём теле не превращалось в позывные удары. Мелькающие сцены прошлого больно прорезали кожу, не давая многолетний укол стекла высвободится. Не может забыть ни одно начертанное иглою слово, заставившее поменяться раз и навсегда, закапывая всё то, что строилось семнадцать лет. Два страшных любвеобильно силуэта то появлялись, то утопали в сгустке темноты, вызывая панический до дрожи страх.

В застывшем воздухе зазвенел телефон, призывая обратить внимание.

Одно сообщение.

Второе сообщение.

«Сегодня будешь? Нам нужна срочная замена. Двойная оплата»

Всё так, как должно быть. Всё складывается нешуточно удачно.

Pov Мюи Мина

Благодаря ярким лучам солнца, листья деревьев отбрасывали красивую тень, которая пошатывалась в разные стороны. Под ногами приятно хрустел песок, издавая релаксирующий звук для ушей. Теплота сносно грела душу, чаще приводя в упоение. Пальцы невольно тянутся по приказу к мобильнику. В ту секретную папку, где сохранены многочисленные фотографии. Открываю последнее сохранение, кусая внутреннюю часть щеки.

— Ким Тэхён, долго ли мне ещё мучатся от боли любви? — в никуда произношу, лихорадочно начиная дергать носочком. — Долго ли проходить круги ада?

Ненавистно стреляя взором, я обидчиво вздыхаю. Сердце кипит в огненном котле, видя то, как он нежно вздергивает уголки губ, и уделяет личное время не мне.

Хотя бы две минуты.

Он так близко, но так далеко. Безусловно, я могу видеть его не реже обычного, но больше нет той радости. И черт подери, обидно, что я не знаю с кем он общается, о чём мечтает перед сном, о чём смеётся, думает и горесть делит с кем.

— Все раны заживут, когда Тэхён Мине в любви признаётся, — из вакуумных раздумий сбил настойчиво чей-то детский голос. Вздрогнув от знакомого имени, я сжалась на месте, оборачиваясь туда, где издалось легкое пение. Поправив на переносице очки, я заметила приближающегося Дэхви с такой чудной походкой, свойственной модели. — Hi, how are you, girlfriend?

Юноша присел на скамейку, закидывая, как любит, ногу на ногу, а руки разместил на спинке скамьи. В нос ударил теперь знакомый запах женских духов, напоминающих апельсины и сладкие ягоды.

— «Найс», — смотрю на его в миллисекунды меняющееся в лицо, а после отвожу взгляд в сторону практически пустых ворот.

— Значит, динамить по-английски ты тоже умеешь, — Дэхви цокает, качая отрицательно головой. — До сих пор не пойму, как ты можешь выдержать рядом с таким красавчиком.

— С каким? — изумлённо вздёрнула брови, не совсем понимая, о чём он говорит.

— Я вообще-то о себе, — Ли потирает шею, старательно скрывая неловкости. — Заметил ты отлично делаешь людям комплименты. Прям мастерица. — не зная, что такому ответить, я пожимаю плечами, откладывая телефон в рюкзак. — Знаешь, я долго анализировал и понял вдруг, как скорее тебе завоевать внимание Ким Тэхёна. Ты, кстати, должна благодарить меня, я ведь мог отбить его, а не благородно помогать сопернице. Хотя знаешь, ЧжеБом тот ещё красавчик, но, к сожалению, у меня пока есть вторая половинка.

Открытость Дэхви с большей скоростью, как на гонках, поражала. Он всегда увлеченно рассказывает какие-то истории, даже не задумываясь, слушают его, иль нет. Доброта, наивность, либо вера? Что-то из этого в нём кроется глубоко, глубоко. Ангел ли, это посланный Всевышним? Можно ли ему искренне доверять, не сталкиваясь с горстью лжи, порока, и грязью?

— Почему? — вырвалось изо рта.

— А, чего? — он облизывает кончиком языка пересохшие губы, наклоняясь ближе, ибо я говорю тихо.

— Ты не боишься, что я всем расскажу? Не боишься, что могу вонзить нож в спину? Почему ты... такой? — всё, скопленное долгое время, наконец вырвалось наружу, потому как я чистосердечно не пойму того, кто бегает за мной, зная отношение к дружбе.

— Человек, сидящий сейчас напротив нуждается в помощи. Я услышал её зов бессилия, непонимания и потери. И знаешь, как бы она не старалась отрицать что-то, в её сердце есть надежда, которую я намерен воплотить. Не потому что жалко, а потому, что она единственная из немногих, кто не упрекнула мои отношения, единственная, кто не стала задавать вопросы и больно давить, воспоминаниями. С ней я чувствую себя, не таким сумасшедшим, как говорят некоторые, — стадо мурашек начали плестись по коже. От каждого произнесенного его слово в горле застревал тяжелейший ком, а к глазам подступали слезы. Дэхви прокашлялся и улыбнулся, тихонько хлопая мне по плечу. — Не стоит скрывать свои чувства, иначе они будут накапливаться и затвердевать. Жизнь одна, и, если не рискнешь, пожалеешь. Время не вернешь никогда.

— Спасибо, Дэхви, — поднимаю глаза, поджимая губы. Какое-то время смотрю, а затем впервые ему улыбаюсь. — Правда, спасибо.

— Айгу-у, всё, теперь и умереть спокойно можно, — он театрально смахнул невидимую слезу, прискорбно размещая руку на груди. — А, ну так я не договорил...

— Не перетруждайся. Цветы в моём саду сгорели, — перебиваю вдохновленного Ли, который нарочито размахивал руками, дабы выдавить задуманное. В нём хранится та вера, которую я теряю с каждым днём, как мелкие частицы сахара, растворяющиеся в воде. — Отчаянная любовь к хорошему не приводит. Я не наивная, Дэхви, и понимаю, что связь между нами не образуется. В конечном итоге, дороги разойдутся, как описывают большинство книг, где главные герои не достигают желаемого, бросая чувства в кипящую лаву.

Дэхви, уперев локти в колени, уронил голову, с задумчивой проницательностью всматриваясь на меня исподлобья. Не уверена, молчит, поскольку соглашается с ответом, либо не может сказать подбодрившие слова.

— Мама бегала за отцом, потому как он в то время был безумно красивым. Как я, — он деловито приподнялся, отряхивая пыль с джинсов. — И у них всё хорошо сложилось. Тебе нужна настойчивость и упорство. Не стоит прикладывать свою жизнь под копирку. Ты, Мюи Мина. Стань лучшей версией себя и начни действовать. — Дэхви метнулся мимолетно заинтересованным взглядом в сторону стоящих у бордюра парней. — Ладно, потом говорим, мне нужно идти. Я звякну. Bye, girlfriend!

Радушно приобняв, он начал отдаляться, взмахивая по-ребячески рукой. Незнакомое в водовороте ощущение холода поперёк окутывала, заставляя задуматься о многих прежде сказанных фразах.

Безотчетно тянусь к телефону, будто заколдованная чёрным магом, доставляющим щепотку боли, зная, что буду заглатывать ком печали вторично лицезревая ту фотографию. Суетливо закусив губу, подергиваюсь, надевая рюкзак на спину. Желудок напевает вальс, моля плохую хозяйку съесть хотя бы крошку хлеба.

Вернувшись в университет, я остановилась у длинной стены, где висели ничем не примечательные часы. Недалеко была расположена стенгазета, которую никто не читал. Однако кто-то же впрямь старательно рисует, вещает на бумаге новости и проводит конкурсы, которые, к слову, интересны лишь заядлым отличникам, поскольку остальные по строгому принуждение вынуждены калякать несколько слов, проделывать различные дела, дабы получить заманчивый, зато легким путём отличный балл. Меня вся данная чушь не интересует, ибо я не желаю вникать в политические, творческие и спортивные темы.

Шагая дальше, я одновременно пыталась найти в бездонном рюкзаке кошелёк, не в пору запропастившийся не пойми куда. При том я храню с собой не так много вещей, чтобы сейчас стоять посередине коридора, надоедливо вынимая мешающие предметы. Вдруг к кедам подлетает по всей видимости энергетический напиток с какими-то пирожными. Подняв взгляд, я заметила УБона, что скоропостижно приподнялся с колен, собирая в и так порванный пакет все напитки с едой.

— Привет, — отдав ему баночку, я поджимаю губы, сочувственно глядя на то, как он плотно прижимает к груди пакет, чтобы ничего не упало.

— М-мина, п-привет, — Ёль, по всей видимости, облегченно улыбается, унимая опасения. — Я д-должен б-бежать, не то влетит от ХанБина.

Нет, без всяких сомнений, это не Ким ХанБин, скорее исчадие ада, не дающее людям размеренно жить. Это тот, кто заслуживает самых жутких мук в аду, о которых ведать мне даже не хочется.

— Так и будешь терпеть? — достаю с его кармана брюк новую пачку сигарет и приподнимаю, чтобы он видел. — Наступит момент, когда они попросят купить что-то хуже этого, и тебя поймают. Думаешь, тогда кто-нибудь из них придёт на защиту? Легче прислуживать?

Ответ ясен — он молчит.

Возвращаю назад и направляюсь дальше, к пиктограмме, где изображены столовые приборы. Полагаю, в какой-то мере, некоторым легче выбрать путь, в котором не нужно прикладывать усилий. Ничего, что портит жизнь грязными воспоминаниями, в будущем съедающие его напрочь.

Легче, поддаваться.

У входа в столовую находилась не маленькая толпа, через которую сложно было пробиться. Каждый разговаривал о чём-то своём, вовсе не задумываясь о тишине и приличии. Длинная очередь у кассы вообще не заканчивалась. Только приходится измотано выслушивать крик поварихи, постоянно недовольной всем вокруг, и ощущать себя местами черепахой, забившейся в панцирь.

Раз зрение у меня плохое, приходится маленько напрячься, чтобы найти свободное место, где окружающие меня не стесняли свои присутствием. К слову, я всегда ем так не слышно, прожевываю еду без единого звука, и когда рядом кто-то чавкает, невольно раздражаюсь.

Сжимаю крепче поднос, кусая губы. Все места кем-то заполнены, а какие-то просто не убраны своей грязью. Пожалев, что взяла поесть, я слышу какой-то крик, но не пойму откуда доносится. Заправив прядь выпадающих волос за ухо, смятенно прохожусь по помещению взором. Заметив выделяющуюся рыжую макушку, возле которого сидела Минатозаки, зазывая к себе, обречённо, но в тот же момент благодарно вздыхаю.

Окутывает ощущение стыда, неловких движений и высокого градуса по всему телу, когда вижу в той стопке горячо любимого, сидящего прям с краю.

— Мина, как дела? — спрашивает лучезарно Пак, широко сверкая зубами.

Сердце пронзает волнительный удар стрелы, когда я усаживаюсь около Тэхена, где было как раз-таки свободно. Внутри меня вспыхивали фейерверки, устраивая праздник такому значительному мгновению.

Впившийся в меня аромат чёрной смородины и прохладного бергамота обольстительной вуалью будоражат эмоции, опьяняя подсознательно разум. Нарастающим чувствам не прикажешь. Руки начинают дрожать, что прекрасно свидетельствуют палочки, которые я не способна нормально схватить, все тело пробирает невыносимый холод, когда в столовой стоит изрядная жара, а внизу живота тянется крепкий узел, убивая уют и тепло.

— Спасибо, нормально, — мне следовало по приличию задать ответ вопросом, однако я не осмелилась.

«А у тебя как дела?»

Пускай в этом нет ничего озорного, просто язык не поворачивается, чтобы это выдать из уст. Во мне что-то не так. Произошёл где-то сбой. Почему такие общепринятые фразы кажутся свыше откровенными, более личными? Или я могу уповать на неуверенность, едва излишнюю скромность, проявляющуюся так не вовремя.

— Кушай хорошо, — Чимин приподнимает большой палец вверх и смеётся, следом поправляя свои волосы.

Наён притягательно проводит кончиками палочек по пухлым ядовито накрашенным красного цвета губам, которые, впрочем, оставляют видимый след, и приподняв брови, вздыхает, незаметно закатывая глаза.

— Так, мы идём сегодня в тренажёрный зал в четыре? — Сана заманчиво хлопает ресничками, теребя на запястье какой-то детский браслет в виде белой сплетённой в верёвки, уже потемневших бусинок и двух английских букв, которые я четко не углядела. Она берёт спелое зелёное яблоко, потирает о салфетку, а после с характерным хрустом откусывает, начиная звучно чавкать.

— Лучше давайте ближе к восьми? — предлагает невзначай ЧжеБом, откладывая опустошенный поднос.

Прочистив горло, я решила больше не слушать бесстыдно разговор, а лучше вкусить сочную свинину с овощами, что так тоскливо напоминала о готовке матери, которой я начинаю время от времени забывать.

А ведь я обязана звонить каждый день...

— Ты нормально не притронулась к еде, — неожиданно в ухе раздалось хриплое низкое шептание, заставившее сильно вздрогнуть от щекотки и ошарашенно выпрямить спину, переваривая происходящее.

Он так близко, что влюблённо захватывает дух, отбивая в груди сильные удары, бьющиеся больно о рёбра.

Дурманящий аромат завлекал настолько сильно, что я не смогла сдержаться, и не взглянуть ему в бездонные карие глаза. Будто ошпаренная электрическим током, отвожу стеснительный взор, чувствуя, как покалывают кончики пальцев. Хочется пискнуть от радости и остановить время на всю жизнь, дабы оно не заканчивалось, дабы не отпускать ощущение счастья, забвения и парящих извне бабочек.

— Кушай, — он положил на горсть риса кусок мясо и с вниманием начал наблюдать через выбивающуюся чёлку. На его белоснежной шее была та самая подвеска с красивой луной, до которой так хотелось дотронуться и разведать её историю.

— Спасибо, — кусаю щеку, дабы остановить трясущийся как не в себе голос, и уже не сдерживаю глупую, но подавно скромнейшую улыбку довольной маленькой девочки.

Тэхён ухмыляется.

***

Последняя лекция мечтательно подарила не малое время на прочтения конечных строк волшебного рассказа, который унёс меня в другую параллель. С тоскливостью выдохнув, я смотрю на красивую обложку, понимая, что прочтение закончено.

Конец приходит всему, да?

Янтарный цвет заполонил всю библиотеку, придавая больше мистики и магии. Длинные до потолка полки оснащены различными интересными книгами, прочесть которые не по силу даже если дадут второй шанс на жизнь. В воздухе стоит специфический запах старинных книг, которые хочется нюхать и нюхать, как бы это странно не звучало.

Поклонившись библиотекарше, что сидела за офисным столом и перебирала карточки, я направилась в практически в даль помещение, дабы найти необходимую букву.

— О, Харуки Мураками, — приподнявшись на носочки, я потянулась за книгой, обложка которой устрашает из-за нарисованной птицы с зелеными глазами. — Возьму, должно быть интересно.

Послышав какие-то причмокивающие звуки, я нахмурилась, с интересом шагая в тот край, как столкнулась с соблазнительной сценой целующегося Пака с какой-то рыжей бестией. Выпучив глаза, я спряталась, придерживаясь за полочку и через тоненькую щель прищурившись, стала наблюдать. Забившуюся в уголок девушку не было практически видно, только спина прожорливого юноши, что разместил руки по обе стороны и прижимаясь сильнее, блуждал по ней губами, пуская звуки рычание и томных слов. Нервно сглотнув я начала махать книгой, ведь искры огня разбушевались в груди, поднимая градус по шкале выше и выше.

— Уф, как тебе не стыдно Мина, — отвернувшись, я закусила язык, убивая желание в очередной раз обернутся и продолжить смотреть живой эротический фильм, подогревающий мой пыл. — Нет, смотреть нельзя. Нельзя. — растормошив волосы, мне попалась нежданно интересная книга с воодушевляющим названием «Ночь с Императором». Медленно повернувшись на девяносто градусов, я пометила, что книга исключительно для совершеннолетних. — Вы ночевали с незнакомцем? Но что, если им оказался сам Император? История о двух людях, готовых умереть ради любви.

Постучав ногой по полу, я отложила ранее схваченную книгу и остановилась на последнем варианте, что больше завлекал на данный момент не только описанием, но и жанром...

От автора

— Ну, блять, сколько говорили, держи язык за зубами! — сердито прохрипел Юнги, откидывая голову назад.

Свет фонарей тускло высвечивали на тёмной улице несколько фигур. ЧжеБом нехотя опустился на корточки, смакуя неприятный терпкий привкус крови на губах.

— Я тебе уже объяснил, что произошло! Хён, мне было не до подбора слов, окей?

— И из-за этого вы выволокли меня с ночной смены? — Тэхён напряженно закуривает сигарету, выпуская из уст змеиную струю дыма.

— Что? — непонимающе взглянул Хосок.

— У одного друга проблемы, вот я и временно заменяю его барменом, — сразу же ответил Тэхён, кидая Юнги зажигалку.

— Как же меня всё достало! Мало того, что это капризная девчонка заставляет меня бегать по её прихотям, так еще и ты! — Мин опирается ногой о кирпичную стену и делает глубокую затяжку, возвращая зажигалку хозяину. — Единственное, почему я терплю, так это её отец хорошо платит бабки.

— Так, ладно, лучше давайте выпьем, — предложил хаотично Хосок, потягивая свои штаны.

Спокойная мелодия песни играла на повышенной громкости, заставляя тем самым Мину не стесняясь повторять, ведь в общежитии было пусто.

— Все такие занятые. Интересно, куда они ходят? — Мюи с ожиданием взглянула на входную дверь и о чём-то задумалась, неспокойно дергая ручку.

Закусив любимые снэки, она отпила глоток сладковатого кофе и с наслаждением закинула ноги на второй стул, дописывая в дневнике запись. Подавно, сегодняшний день окончательно отмечен в календаре и обведен красным цветом, как один из лучших. Она начала с загадочностью и суеверностью верить, что сарафан имел хорошую энергетику, раз ей так повезло.

«Пусть мои ноги разорвутся от ран, по крайней мере, я смогу улыбаться, когда увижу
тебя»