Я бегу вперёд, не замечая ничего вокруг. Серый туман застилает глаза, сердце бешено бьётся в груди, а ноги заплетаются друг о друга. Не оглядываясь назад, не поддаваясь страху, бегу, как в последний раз. Правая нога оступается о камень, и я падаю, приземляясь на колени. Пугающий до дрожи костей голос нарушает похоронную тишину:

— Ты проиграла. Снова.

Незнакомец приближается ко мне, из глубины леса слышится стук его тяжёлый ботинок. Одним резким движением он стягивает с себя капюшон, и моему взору открываются демонические глаза. Страх парализует тело до мозга костей, как только этот «монстр» протягивает мне руку. С опаской я подаю ему свою ладонь и поднимаюсь на ноги:

— Зачем ты так поступаешь со мной?

А в ответ тишина. Он делает пару шагов навстречу и серьёзным тоном произносит:

— Мне нравится делать больно другим, — его пальцы тянутся к моему лицу, но замирают на полпути. — Я хочу увидеть твою смерть.

***

Я просыпаюсь в холодном поту, задыхаясь от страха. Всё тело пронзает дикая боль, каждое движение, как остреё ножа.

— Всё в порядке. Ты слышишь меня? — раздаётся знакомый голос где-то поблизости, но картинка слишком расплывчатая. — Это всего лишь сон.

Марина сидит рядом и прикладывает холодное полотенце к моей щеке.

— Где я?

— У меня дома.

— Как я сюда попала?

— Ты ничего не помнишь? — спрашивает Марина взволнованно.

Я усиленно пытаюсь напрячь свой мозг, но ничего не выходит:

— Я помню библиотеку, гонку, Сашу и... — я закрываю рот ладонью, как только вспоминаю о нашем с Сашей свидании на крыше. Должен ли кто-то, кроме нас двоих, об этом знать?

— А дальше? — судорожно спрашивает Марина. — Ты помнишь, что сделал с тобой Слава?

Я вздрагиваю при упоминании лишь одного имени. В голову сразу же приходят самые ужасные мысли, и с дрожью в голосе я спрашиваю:

— А что он сделал?

Марина отодвигает одеяло в сторону и я, кажется, забываю, как дышать: мои ноги покрывают два огромных пореза, из которых всё ещё просачивается кровь.

— Как? — кричу я, вскакивая и совсем забывая о боли, пронзающей всё тело.

— Это ещё не всё...— продолжает Марина пытку для моего разума. — Твоё лицо, оно...

— Что? — кричу я, нащупывая рану на своей левой щеке.

— Мне жаль, — произносит Марина и подаёт мне зеркало.

***

— Господи, Настя, где ты была всю ночь? — обеспокоенно спрашивает мама, встречая меня на пороге. — Я думала, что ты потерялась, или на тебя напали, или случилось что-то страшное, — тараторит она, захлёбываясь собственными слезами. Я никогда не видела её такой...разбитой.

— Ты права, мама, со мной случилось что-то страшное, — шепчу я, делая несколько шагов вперёд, навстречу свету.

— Ты постриглась? — спрашивает она, рассматривая мои волосы.

— Можно сказать и так, — говорю я, наконец, осмелившись поднять голову вверх, и падаю на колени.

— Господи, Настя, что с тобой? Что с тобой? Что случилось? — в панике повторяет она, приближаясь ко мне. Её пальцы осторожно убирают спутанные волосы с моего лица, и она застывает, как статуя. — Кто это сделал? Господи! Настя, кто это сделал?

Я смотрю в её заплаканные глаза, и не могу проронить ни слова. Это убьёт её. Это убьёт меня. Хотя, я, наверное, уже мертва.

Мама сжимает меня в крепкие объятия и повторяет, не переставая рыдать:

— Кто это сделал? Настя, расскажи мне, и я обещаю, мы что-нибудь придумаем. Эти уроды получат по заслугам.

Моё сердце бьётся, как бешенное, а разум без устали повторяет: «Расскажи ей. Так будет лучше для всех». Лучше для кого? Для меня? Для него? Для неё? Сделанного не воротишь, разбитое сердце не склеишь, а смертельные раны не залечишь...

— Я сама это сделала, — произношу, сдерживая слёзы. Глупая ложь, глупая Настя и точно такая же глупая жизнь...

Я поднимаю глаза вверх, и моё сердце разрывается на части при виде этих потерянных глаз:

— Прости, мама, — чуть слышно шепчу я. — Прости, что разбила твоё сердце.

Она разжимает объятия, поднимается с колен и, заикаясь, произносит:

— Ттебе ллучше ппойти в ддуш. А ппотом ммы ввмместе оббрабботаем раны.

— Хорошо, — почти неслышно отвечаю я, затем направляюсь в ванную комнату и, прижимаясь к холодному кафелю, спускаюсь вниз на корточки. Я слышу её рыдания за дверью, и от этого сердце разрывается на части. Да, возможно, она не самая лучшая мать на свете, но она не заслуживает такого «удара». Никто не заслуживает...

Я залезаю в душевую кабинку, но сразу же отпрыгиваю назад, ошпарившись, хотя вода чуть тёплая. В голове неожиданно звучат ядовитые слова: «Каждая клеточка твоего тела будет напоминать обо мне». Так вот о чём он говорил?! Вода обжигает открытые раны, будто кипяток... Я ставлю температуру на минимум и, захлёбываясь собственными слезами, встаю под душ. Моё тело дрожит от холода, так что вскоре я не чувствую кончиков пальцев, но это ещё не самое страшное... Зеркала... я боюсь их. А точнее боюсь того, что могу в них увидеть: изуродованное лицо девочки, осмелившейся на немыслимое неподчинение. Я зажмуриваю глаза и в панике бью кулаком о стенку душевой кабинки, повторяя: «Я сильная. Я справлюсь. Просто нужно считать. Один, два, три, четыре...»

Я заворачиваюсь в махровое полотенце и на трясущихся ногах следую в гостиную. Мои пальцы сжимают ручку двери, и уже отсюда я могу услышать мамин взволнованный голос:

— Да, мне нужен детский психиатр, и как можно скорее...