Я пребывала в полной растерянности. Как же так? Что я упустила? Где ошиблась? Может, Чон не лично убил моего отца, а нанял кого-то? Но эту мысль я тут же отмела, не стыковалась эта версия с тем, что я видела. Мой батюшка точно знал, кто за ним пришел, ведь разговаривал с ним на равных, и Тень явно знала, что отвечать. Но если не Чон, тогда кто? И что в таком случае делаю я в этой карете? Выходило, что убийца моего отца по-прежнему мог находиться где угодно и я ничего о нем не знала, зато тратила время на игру в преподобную. Разве не логичным было бы прекратить мое путешествие прямо сейчас? Сойти с кареты в следующем городе и покинуть Чона, сославшись на неотложные дела? Правда, что-то подсказывало – теперь лорд меня не отпустит. С его жаждой породниться с королевской семьей, аббатиса ему просто жизненно необходима, тем более проверенная водами волшебного источника. С другой стороны, может, и хорошо, что я в одной карете с Чоном? Отец ведь приказал мне бежать из Локшера, а будучи в карете с лордом, который оплачивает еду и ночлег, я вполне могла добраться до столицы и сбежать уже там. Да и к Чонгуку у меня оставались вопросы. В частности – трость. Откуда она у него, что за артефакт в ее навершии и где он ее купил? Если следовать логике, то убийца взял ее в том же месте, а значит, будут шансы найти его, связавшись с артефактором.

– Аббатиса, – привлек мое внимание Чон спустя несколько часов езды. Я перевела взгляд от окна на лорда.

– Слушаю вас.

– Мне не дает покоя вопрос, который вы задали. Мои плечи немного напряглись, но я тут же попыталась успокоиться.

– Я ведь уже объяснила причины. Мне кажется, желание узнать, не опасен ли попутчик, вполне закономерно.

– И я прекрасно понимаю это, – задумчиво ответил Чон. – Но сама формулировка. Вы спросили не просто: убивал ли я Кима или нет. Вы спросили, зачем я это сделал, а значит, были уверены, что преступление совершил я.

Черт, мои пальцы невольно задрожали, и, чтобы хоть как-то скрыть тремор, я вцепилась в четки, едва не порвав их.

– У меня было всего тридцать секунд, – напомнила я. – Вдобавок я себя не очень хорошо чувствовала, задала первую пришедшую в голову формулировку.

– Я бы поверил в это, если бы считал вас дурой, – покачал головой Чонгук. – Но после суток общения с вами я в этом совершенно не уверен.

– Мне счесть это за комплимент? – попыталась перевести я тему и даже улыбнулась.

– А вы что, со мной сейчас кокетничаете? – выгнул брови Чон. – Боже упаси, аббатиса. Скажите, что мне это показалось!

Вот гаденыш! За такие речи в приличном обществе дама имела право нахлестать наглеца по щекам. В этой же карете и в статусе преподобной стасемидесятитрехлетней женщины я могла лишь скривить губы и поерничать:

– Кажется, общение со мной положительно на вас влияет, лорд Чонгук. Вы уже начали призывать Бога. Еще немного, и мы начнем совместно молиться. К слову, когда мы остановимся на ужин и ночлег? Мужчина задумчиво выглянул в окно, где за лесными деревьями солнце только начинало скатываться к горизонту.

– Думаю, к полуночи, – уже совершенно серьезным голосом ответил он. – Сегодня необходимо наверстать время, потерянное на путешествие к источникам. Остановимся где подвернется. Если же не найдем подходящего постоялого двора, разобьем шатры. Я зябко поежилась от перспективы и все же понадеялась на лучшее. Как оказалось, зря – погода стала стремительно портиться. Словно назло мне, откуда ни возьмись налетел ветер, нагнал туч, и вдобавок начался сильнейший ливень. Еще с час лошади тащили карету, борясь со стихией, размытой колеей дороги, пока экипаж и идущий за ним обоз не застряли.

– Приехали, – мрачно заявил Чон, приоткрывая дверцу кареты, чтобы выйти.

– Вы что, серьезно собрались на улицу? – не поверила я, глядя на ужасные лужи и грязь. У самой уже зуб на зуб не попадал, но я продолжала гордо сидеть с прямой спиной и делать вид, что мне не холодно.

– Разумеется, нужно помочь вытолкать экипаж из колеи и разбить лагерь. – Лорд буквально спрыгнул под ледяные струи дождя, не жалея ни дорогого костюма, ни начищенных сапог. – Вот, держите, аббатиса. Накиньте пока на себя. Чонгук снял с себя камзол и передал мне. Моя гордость хоть и пыталась оказывать сопротивление, но я ее нагло проигнорировала. Прихватила одежду и сама не заметила, как завернулась в нее, будто улитка в собственную раковину. Глядя на меня, Чонгук усмехнулся, но ничего не сказал. Молчала и я, разглядывая, как небесная вода пропитывает тонкую рубашку на мужчине, делая ее полупрозрачной настолько, что я видела буквально каждую черточку мышц на его плечах и груди… А потом он ушел, как и сказал, – помогать своим людям. В тусклом свете одиноких каретных фонарей я различала лишь силуэты: мужчины возились, окапывая колеса и подкладывая под них ветки, а после лошади вытаскивали экипаж из колеи. Все время, пока Чонгук мок снаружи, я сидела в карете, закутавшись в его камзол, и понимала, что из-за холода все глубже и глубже зарываюсь в чужую одежду, натягивая ворот буквально до самого носа и вдыхая аромат терпкого мужского парфюма. От утренних нот сандала и цитруса теперь улавливались лишь едва заметные отголоски, на первый план вышли запахи корицы и бергамота – удивительно бодрящее сочетание, даже возбуждающее… Я поймала себя на пугающей мысли, что втягиваю этот аромат с невольным, практически постыдным наслаждением.

– Вы там еще не замерзли, аббатиса? – Чон возник около дверцы и заглянул внутрь кареты. От неожиданности я встрепенулась и зачемто принялась стаскивать с себя камзол. – Не нужно, оставьте себе, – остановил мужчина. – Лучше скажите, я ведь правильно понимаю, увас есть способности к бытовой магии?

– Откуда вы знаете? – удивилась я.

– Вы путешествуете без вещей, – припомнил мне вчерашнее Чонгук. – А ваша одежда не теряет свежести, мне кажется, вывод очевиден.

– Мои способности невелики, – призналась я.  – Но если я чем-то могу помочь…

– Можете, – перебил Чон. – Мы разбили шатры, один для прислуги, один для нас с вами, но одежда моих людей намокла, а сундуки со сменной простой люд не привык возить. Сможете ли вы ее высушить, чтобы им не пришлось спать в таком виде? Прикинув количество людей, я кивнула. Это заберет у меня немало сил, но в конце концов, в этом не было ничего сложного, чтобы отказывать.

– Если хотите, я достану для вас зонт, – предложил Чон. – В одном из моих сундуков наверняка найдется. Я покачала головой, представив, как кто-то будет рыться в сундуках, ища для меня зонт и при этом промокая еще больше.

– Не нужно, – вслух произнесла я. – Если что, я сумею просушить и свою одежду. Уже через полчаса я пожалела о своих словах. Свой магический резерв я все же переоценила, либо недооценила степень мокроты чужой одежды. Два кучера и четверо охранников вымокли в буквальном смысле до исподнего. Благо никто их них не стал меня смущать, и сушить пришлось прямо на них, не снимая одежд. Когда я закончила с последним, то едва стояла на ногах. А ведь еще оставался Чонгук, с которого уже накапала целая лужа у входа в шатер прислуги.

– Теперь с вами, – едва ворочая языком, произнесла я, переводя взгляд на лорда.

– Не утруждайте себя, аббатиса, – ответил лорд, подходя ближе и предлагая руку для опоры. – Я найду во что переодеться. В вашем же возрасте нагрузки противопоказаны.

– И все же вы хам, лорд Чон Чонгук, – отозвалась я, но руку таки приняла. Сил и вправду не было, меня штормило от перенапряжения, и Чон как маг не мог этого не заметить.

– Пройдемте лучше в наш шатер, – проговорил он, выводя меня на улицу. Ливень здесь почти закончился, теперь лишь одинокие капли падали с деревьев, а вот холод по-прежнему стоял собачий, и ветер продувал насквозь. Радовало, что хоть в шатрах теплее. Тем более если у прислуги походный ночлег был сделан дешево и без изысков, то палатка для Чонгука соответствовала его статусу. Внутри обнаружилось и магическое освещение, и походная раскладная кровать с теплым одеялом, и даже простенький умывальник. А вот со стульями не сложилось, мне даже оказалось негде присесть. Пошарив взглядом и так ничего не найдя, я умостилась на краю кровати.

– Сильно замерзли? – проявил заботу Чонгук, налаживая крепежные замочки на входе в шатер.

– Бывало и лучше, – призналась я, все еще рассеянно скользя взглядом по шатру. Вопрос, как мы оба будем здесь спать, пока оставался открытым.

– Скоро мои люди принесут чай и разогреют еды, – ответил Чон. – Хотите, я их потороплю?

– Была бы вам благодарна, – произнесла я и зевнула то ли от усталости, то ли от холода. Мне и вправду было смертельно зябко, почти так же, как после глотка из источника Правосудия, только в этот раз вопросов мне никто не задавал. Наоборот, Чонгук вел себя подозрительно мило и даже слова не сказал, когда я потянула на себя одеяло и накинула на плечи. Он просто следил за мной, а я за ним, все таким же мокрым и раздражающим в своей полупрозрачной рубашке. Она, будто назло, притягивала мой взгляд, заставляя разглядывать его все больше. Хотя это было постыдно и недостойно. Ну подумаешь, у него грудь кажется мощной и нерушимой, будто камень, а от любопытства даже хочется ткнуть в нее пальцем и скользнуть вниз, чтобы пощупать живот. Вдруг это только иллюзия твердой притягательности? Чтобы такие неопытные дурехи, как я, не могли отвести глаз? Принцессе наверняка тоже понравится, я слышала, она моя ровесница.

– Вы бы переоделись, кстати, – наконец нашла я в себе силы хоть что-то произнести. – Еще заболеете ненароком. Учтите, отпускать ваши грехи на смертном одре я не стану.

– Не очень-то и нужно, – фыркнул Чонгук, собираясь выйти из шатра. – Я скоро вернусь. Смотрите не усните, аббатиса.

– Не дождетесь, – устало огрызнулась я ему вслед. – Вы мне еще не рассказали о ваших грехах. Ответом мне послужил лишь пугающий вой ветра снаружи. От неуютности обстановки я скинула с ног башмаки и подтянула ступни под себя, еще плотнее укрываясь в одеяло. Когда Чонгук вернется, я услышу и успею принять прежнюю позу, а пока в попытке согреться прикрыла глаза, дышала теплым воздухом под одеялом и представляла, что я – нахохлившийся воробей на зимнем ветру… Сижу на ветке рябины, наблюдаю, как снег белым полотном укрывает всю землю, как полотно становится мягкой подушкой, на которую ложится моя голова, и одеяло, укрывающее меня, тоже из снега, только мне под ним не холодно, а наоборот, жарко. Особенно спине и груди… и так хорошо и комфортно, что хочется спать и спать, до бесконечности. Но на соседние ветки садятся птицы, которые заводят свою звонкую песнь, и приходится открыть глаза, встречаясь с реальностью. Все еще ночь. Шатер. И Чонгук на одной кровати со мной. Прижимающийся и даже обнимающий так крепко, что вскрик неожиданности сам вырывается из моей груди.

– Зачем же так орать? – голос Чона прозвучал сонно и беспечно. – Мне, может, тоже брезгливо спать с двухсотлетней старухой, но я же не ору.

– Брезгливо?! Уберите руки с моей груди! – взвилась я, пытаясь спихнуть с себя огромную лапищу.

– А вы – задницу с моей кровати, – отозвался хам, переворачиваясь на другой бок. – И вообще, спите дальше, аббатиса. Мне до вас и дела нет. И в подтверждение своих слов этот гад захрапел. Меня затрясло от негодования. Я вскочила с места, ощупала себя в полутьме. Убедилась, что одежда на месте, разве что все перекособочилось, будто у уличной девки, а кишнот  и вовсе потерял свою форму, превратившись в изломанное белое нечто. Теперь, чтобы вновь надеть его на голову, пришлось бы немало повозиться. И придется! Я бросила гневный взгляд на Чонгука, который продолжал беззаботно спать. Меня же продолжало колотить только от одной мысли, что мы лежали не просто рядом, а почти в обнимку! Немыслимо! Ужасающе! Будь я сейчас в статусе незамужней девушки, это было бы немыслимым позором до конца дней. В статусе аббатисы же я понятия не имела, что делать. Разумеется, я была оскорблена и наверняка запятнана. Церковь явно осуждала подобные вещи в отношении монахинь, а посему я, наверное, теперь должна была неистово молиться, прося у Бога прощения. Вот только вместо этого я толкнула Чонгука в бочину, да так сильно, насколько сил хватило.

– Да что вы себе позволя… – он резко сел на кровати.

– Помолчите! – перебила я, принимаясь гневно расхаживать по шатру из стороны в сторону. – Этот вопрос должна задать вам я. Что вы себе позволяете, господин Чон? Как только посмели?

– Да что я, собственно, сделал? – зевнул он.

– ВЫ! Вы!!! – Я начала тыкать в него пальцем с таким остервенением, будто это была шпага, пронизывающая его сердце. – Вы ведь все это специально подстроили. Так? Признайтесь, Чон Чонгук! Чтобы избежать разговора о ваших грехах! Мужчина принялся хохотать.

– Что я подстроил? Ливень? Вы сейчас серьезно? – наконец отхохотавшись, спросил он.

– Не прикидывайтесь идиотом. Вы знали, что я буду уставшей после магического перенапряжения, и нагло этим воспользовались. А потом… потом… Я задохнулась от гнева, пытаясь подобрать слова.

– Что потом? – решил подсказать мужчина. – Возлег с вами на одно ложе?

Я все же хлестнула его по щеке. Яростно и со всей злостью. Кажется, такой реакции он от меня не ожидал.

– Думаете, что если я слуга Божья, то обязана всепрощать? – процедила я. – Прежде всего я женщина и требую уважительного отношения. А не вот это все! Чон смотрел на меня, прижав руку к щеке, и я могла лишь догадываться, что творится у него внутри, но вот в его глазах плясал огонь. И это был не отблеск случайного фонарика или свечи… Чонгук поднимался с кровати, выпрямляясь в полный рост.

– Уважительного отношения, значит, аббатиса? – медленно произнес он, будто нарочно растягивая слова. – Именно это я и сделал, когда вышел из шатра, чтобы принести вам чай и еду. Я проследила за взглядом Чона и уткнулась в стоящий возле кровати поднос. На нем и вправду стояли чайник и тарелка с нетронутым съестным. – Но я обнаружил вас спящей и, простите, сопящей, будто беременная ежиха. И как джентльмену мне совести не хватило будить вас. Но в следующий раз я точно буду знать, что делать – растолкаю, проведем разговор по душам о грехах, а после отправлю вас спать на лавку с прислугой. Раз рядом со мной на кровати для вас слишком оскорбительно! Я вспыхнула от новой порции гнева.

– В приличном обществе мужчина уступает место женщине!

– Не спорю, в приличном так бы и поступил. Но вы, аббатиса, общество духовное, – Чонгук усмехнулся и с издевкой продолжил: – Безгрешное и отрекшееся от мирских удовольствий. Так что лавка, аббатиса, и так и быть – я выделю вам одеяло. Мы стояли друг напротив друга. Он – буквально нависающий надо мной и пытающийся подавить. И я – существенно ниже его, но не отступившая ни на шаг.

– И не надейтесь на лавку, – ответила я. – Или вы забыли, что я должна быть всегда как можно ближе к вам? Если понадобится, то я лягу на полу этого шатра, но только после того, как вы мне расскажете о своем очередном грехе.

– На полу? Вы? – Он явно мне не верил. – После моего очередного откровения. Ха. Что ж, тогда слушайте, преподобная. Ибо я согрешил, имел неосторожность случайно покуситься на ваше тело и положить руку куда не следовало. Отдельно хотел бы отметить, что весьма удивлен магическим даром духовника, проводившего ваше омоложение. Поддержать в столь изумительном состояниине только ваше лицо, но и почти двухсотлетнюю грудь – это огромный талант. Высока, упруга и, если бы не ваш возраст, безусловно притягательна. Ради праздного любопытства, признаюсь, даже бы взглянул! Вот говорю, и самому противно. Ну не грязный ли я извращенец, аббатиса?

Я стояла и хватала ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Чонгук издевался надо мной, и я не знала, как в этой ситуации ответить той же монетой.

– Фух, выговорился, – тем временем насмешливо закончил он. – Вот прямо камень с души упал, чувствую себя намного легче. А вы, аббатиса?

Я же себя ощущала так, будто меня в чан с дерьмом окунули. Чонгук решил, что так он ставит меня на место, – мстил за пощечину… Вот только я могла отомстить ему гораздо больнее, и для этого нужно было лишь “проиграть” сегодня. Капитулировать под его напором.

– А я вас прощаю, – нашла в себе силы ответить я. – Рада, что вы сумели признаться в своей греховности, это первый шаг к очищению. Произнесла и отступила на шаг назад.

– Что, и все? – удивился Чонгук.

– И все, – совершенно спокойно ответила я. – Можете ложиться спать. Найду себе местечко где-нибудь в уголочке, чтобы вам не мешать. Под пристальным взглядом мужчины я и вправду приготовилась вначале сесть на пол, а после лечь на нем.

– Хватит! – не вынес Чон. – Прекратите этот балаган, аббатиса. Признаюсь, я перегнул палку. Ложитесь на кровать, я уступаю вам место. Я молча и укоризненно посмотрела на него. Ждала, что будет дальше. – И простите, – наконец произнес он нужные слова. В этот раз искренне, по крайней мере, я им поверила.

– Прощаю. – Я встала и подошла к лордуближе. – И мне не нужна эта кровать. По крайней мере, мы все же можем уместиться на ней вдвоем, если…

– А после вы опять скажете, что я над вами надругался? – перебив, усомнился в моих словах Чон. – Смотрите, аббатиса, а то я могу решить, что вы тоже не так безгрешны и внезапно захотели моего молодого и горячего тела.

– …Если развернемся спинами, – договорила я, все же краснея и радуясь, что моего румянца не видно в темноте. – А сейчас ложитесь, пока я не передумала и не решила предать ваше молодое и горячее тело вместе с душой вечной анафеме. Спокойной ночи и сладких снов, лорд Чонгук.