Чонгук

Я сидел в кабинете, перекладывал из стороны в сторону бумажки, от нечего делать открывал то один ящик стола, то другой – будто ожидал увидеть в нем что-то новое, внезапно появившееся, то, чего тут не было еще пять минут назад. Чудес, разумеется, не происходило, и я продолжал убивать время до прихода аббатисы дальше. Будто назло, но сегодня она возилась удивительно долго. За те несколько дней, что я ее знал, обычно она всегда вела себя куда более энергично и живо. Ну сколько можно переодевать одно платье? Минут десять-пятнадцать от силы. Не припудривает же она себе носик, в концето концов? Я бросил взгляд на часы – время моего ожидания уже близилось к часу… Может, она на что-то обиделась? Как тогда в гостинице, где я прождал ее так долго, что уже отчаялся. Или я ее чем-то спугнул в своих сегодняшних речах? Я прокрутил в памяти наш с ней разговор и помотал головой – нет, определенно нет. ЛжеЧеен ничего не подозревала, ее слишком занимало собственное платье, которое я разрешил оставить себе. Как говорится, этот намек я поймал на лету: как и многие женщины, желающие получить от мужчины подарок, она зашла издалека и даже историю придумала. Разумеется, лживую. Теперь-то я точно знал правду: никакая она не дочь купца, и, чтобы не слушать ложь дальше, просто согласился. Мне и самому стало интересно, зачем аббатисе понадобилось платье? Завтра же приставлю к ней кого нибудь из охраны, чтобы постоянно следили, что творит эта дама. А пока я опять покосился на часы. Это ни в какие ворота уже не лезло! Полтора часа! Или аббатиса уже забыла, что я буквально “жажду” ей покаяться. Встав из-за стола, двинулся на выход и к комнате лже-Чеен. Нетерпеливо постучался в ее двери, чтобы поторопить. Но никто не отозвался. Тогда постучался еще настойчивее и еще.

– Аббатиса! – позвал я, и неприятная догадка кольнула в грудь. – Немедленно откройте, или я выбью двери.

В ответ тишина, я стукнул в двери плечом еще раз, убеждаясь, что изнутри меня точно не слышат, а после этого навалился на преграду с разбегу. Дверь слетела с петель с треском и пылью, а я по инерции пробежал еще несколько шагов в комнату. С первого же взгляда стало понятно – аббатисы тут нет. Перевернутые коробки с платьями, разорванная ткань, связанная узлами в длинную веревку, ведущую к распахнутому окну. Я подскочил к открытым рамам, чтобы убедиться – сбежала чертовка. Лже-Чеен, будто тюремная беглянка, выбрала путем побега окно, и никто ее даже не увидел.

– Что тут происходит? – на шум в комнату вбежала моя экономка и тут же, увидев меня, осеклась. – Лорд Чонгук, прошу прощения.

Я хмуро посмотрел на нее, после обвел взглядом перевернутую комнату. Сложно было понять – пропало ли хоть что-то отсюда, но я точно мог сказать – красное платье, в котором сегодня была девушка, лежало на кровати, а вот наряд аббатисы точно исчез. Зато Библия осталась. Я усмехнулся, подходя к кровати и беря в руки томик.

– Что? – тихо пробормотал я, слыша горечь в собственном голосе. – Решила, что лишний груз в побеге тебе ни к чему? Вопрос повис в тишине, и я отбросил Библию обратно на кровать как бесполезную. Страницы раскрылись в полете, и оттуда вылетели два листка. Я тут же притормозил, поднимая каждый. – Ты мне еще и записку оставила? – усмехнулся я. – Прощальную, должно быть, очень мило.

Я раскрыл первый листок и пробежался взглядом по строкам ровного женского почерка. Маленькие, аккуратные буковки чуть сбивались, уходя наискосок, и сразу становилось понятно – аббатиса спешила.

“Я не хотела, чтобы так вышло, и уверена, вы не простите мне этого обмана. Но иного выбора у меня не было. Я не могу сказать вам всей правды, это подвергнет меня, а возможно, и вас опасности. Но в вашем доме предатель, и я не знаю, на чьей стороне он играет. В моих вещах кто-то рылся и подкинул записку с предупреждением для меня, поэтому я ухожу. Прощайте, лорд Чонгук. Спасибо вам за все”. На этом записка закончилась, и я перевел взгляд на вторую, куда более лаконичную, написанную совершенно иным почерком – резким, острым, с сильным нажимом.

“Сегодня он узнает, что ты – не я. Беги”.

Прочитав последнее, я нервно сглотнул, и мое горло пересохло. Неужели настоящая аббатиса написала это? Я вцепился пальцами в записку, так что даже костяшки побелели, и перевел взгляд на дверной проем, где уже толпился небольшой коллектив моих слуг.

– Все в мой кабинет! – рявкнул я, здраво размышляя о том, что только кто-то из них мог проникнуть в комнату этим вечером, пока аббатиса была внизу, а я возился в кабинете с нотариусом. Потому что “рылся в вещах”, предположим, все же я, и лже-Чеен заметила какие-то следы вторжения, хотя я старался сложить все как было, когда возвращал документы. Но чего я точно не делал, так это не подкладывал никакой записки. Через пять минут я оглядывал шеренгу прислуги, заглядывая каждому в глаза и ища там ответы. Виновный прекрасно должен был понимать, зачем его сюда позвали. Вот садовник нервно сглатывает, стоит только мне пройти мимо, – но это, скорее всего, из-за запаха медовухи, который от него исходит. Экономка держится стоически, смотрит вперед подобно солдату и поджимает губы – скорее всего, не она. А вот Гаыль – молодая горничная – прятала и отводила глаза, стоило только сделать шаг в ее сторону. И чем ближе я подходил, тем ниже она втягивала голову в плечи и словно старалась уменьшиться, лишь бы исчезнуть из-под моего взгляда. Я остановился в полушаге от нее и вкрадчиво произнес почти над самым ухом:
– Ты ведь знаешь, что это и откуда взялось? – я продемонстрировал служанке короткую записку, помахав ею перед глазами.

– Я… не… не знаю, лорд Чонгук, – проблеяло несчастное создание таким голосом, будто собралось скатиться в обморок. Но я не собирался отступать и покупаться на очередную женскую хитрость. Пришлось вздернуть ее узкий подбородок пальцем вверх, так чтобы Гаыль посмотрела мне в глаза.

– А теперь взяла и сказала правду, – твердо произнес я. – Потому что я ее и так знаю, но жду, пока ты сознаешься сама.

Служанка всхлипнула.

– Я не хотела… – выдавила она сквозь прорвавшиеся рыдания. – Я не специально… Мне просто заплатили. Много…

– Все вон! – рявкнул я на остальных слуг, которые тут же развесили уши. Гаыль, видимо решившая, что это и ее касается, тоже попыталась сбежать, но я ухватил ее за локоток и буквально силой втиснул в гостевое кресло, где еще недавно сидел нотариус. Когда же двери за уходящими захлопнулись, я сменил кнут на пряник.

– Ну же, милая, – подходя к столу с баром, почти проворковал я. – Давай поговорим по-хорошему. Ты мне все расскажешь, а я, возможно, даже не стану тебя увольнять… Или, не дай Господи, приказывать отсыпать тебе плетей за предательство.

Я наполнил бокал крепким виски, хорошим, дорогим напитком, который держал тут для гостей, и поднес девчонке. Алкоголь должен был хоть немного унять дрожь и развязать язык. Та недоверчиво покосилась на меня, но бокал взяла.

– Пей, – приказал я. Гаыль беспрекословно подчинилась, и даже мысли у нее не мелькнуло отказать мне, хотя видно, что боялась и не хотела. Почему-то представив на месте горничной аббатису, я отчетливо осознал, что после такого приказа лже-Чеен запустила бы стакан мне в лицо. И это в лучшем случае. В худшем я получил бы еще парочку пощечин.

– Итак, кто тебе заплатил и за что? – задал я вопрос. Горничная вздрогнула, но подняв на меня взгляд и поняв, что врать нет смысла, – забормотала:

– У меня больной отец, у меня не было выбора…

– Я спросил не об этом, – прервал я.

– Мне просто очень нужны были деньги, а эта женщина предложила очень большую сумму,  – наконец служанка все же настроилась на нужный мне лад.

– Что за женщина?

– Не знаю, – всхлипнула девушка. – Но точно не местная. Она подошла ко мне пару дней назад, предложила подзаработать. Она знала, где я работаю и что вы должны вот-вот приехать в имение. Она сказала, что вы будете не один, а с аббатисой.

– Так, продолжай, – кивнул я. – И что ты должна была сделать?

Гаыль затряслась еще сильнее.

– Украсть рясу, крест и Библию, – призналась она полушепотом, растирая по щекам слезы. – А еще подложить ту записку, которую вы нашли. Только я не смогла…

– Что не смогла? Украсть? – догадался я. – Записку-то ты явно подбросила.

– Да, – закивала девочка. – Я пробралась в комнату и уже вытащила вещи, но когда искала крест, которого не оказалось с одеждой, то услышала, как к комнате кто-то подошел. Мне пришлось спрятаться под кровать… И я видела, как туда вошли вы. Она подняла на меня опасливый взгляд, в котором четко читалось: “Я знаю, что вы сделали”. И тут даже мне стало стыдно, потому что кража документов, пусть и на время, но это тоже кража.

– Что дальше? – заткнув свою совесть, продолжил я допрос.

– А когда вы ушли, я поняла, что не могу украсть одежду. Поэтому убежала, боясь, что вы вернетесь и обнаружите меня. Только записку оставила, как и просила та женщина.

– Изумительно, – хмуро подвел я итог, падая в свое кресло и задумчиво глядя на девчонку. – Допустим, ты бы полностью выполнила просьбу той незнакомки. Что ты должна былатсделать с украденной одеждой? Ты ведь понимаешь, что кража у священнослужительницы – это страшнейший грех.

– Нет! – замотала головой служанка. – Та женщина мне все объяснила. Эта девушка, которую привели, она ненастоящая аббатиса. Это ведь заметно – она не произнесла ни одной молитвы, пока тут находилась. Так что я бы выполнила благое дело – нужно было только подкинуть одеяния в любую из ближайших церквей или монастырей. Только и всего.

– Понятно, – промолвил я, хотя на деле вопросов родилось еще больше. Оставалось прояснить еще один момент, который меня очень волновал. – Как выглядела та женщина? Монахиня?

– Нет, – уверенно ответила Гаыль. – Она была в очень красивом платье, дорогом. И держалась как истинная леди. Говорила так уверенно…

– Сколько ей было лет? Хотя бы примерно?

Гаыль задумалась, а после произнесла: – Мне в матери бы годилась. Может, чуть старше. Хотя кто знает этих благородных дам, они всегда выглядят чуть моложе, чем на самом деле.

Я еще раз взял в руки подброшенную записку и перечитал: “Он узнает, что ты – не я”. Неужели правда, и служанка встретила настоящую аббатису? Если так, то какого черта старуха просто не раскрыла самозванку, а оставила ей записку с предупреждением? Что вообще происходило вокруг меня, и о чем тогда писала сама лже-Чеен? О каких опасностях говорила?