Я не слышала даже себя. Словно рвя на себе волосы, я просила остановиться. Я старалась перестать думать о тех вещах, которые приходили в мою голову новой волной. Наверное, я даже кричала, стискивая зубы. Помню точно лишь то, что я совсем не могла встать. Во мне была злость и отчаяние, идентичные чувствам, приходящим ко мне извне.
   В тот момент у меня тряслись руки гораздо сильнее, чем обычно. Я просто не могла остановить это. Я, почему-то, так смотрела на происходящее, будто впервые чувствовала вину за это. Вину за страх перед чем-то неизвестным. Как мне кажется, я много плакала. Все выглядит как в тумане, покрываясь полупрозрачной пленкой с оттенком мраморно-белого в моих глазах. Я ещё не понимаю, что случилось, но знаю, что мне страшно.
   — Ты должна выпить, — сказала Эшли и протянула мне бутылку с каким-то спиртовым содержимым. — Выпей! Полегчает!
   Я стояла где-то поблизости к входу. Вокруг меня так много желтого света, такого тёплого и приятного. Очень много красивой мебели, которую мне не удаётся разглядеть из-за мокрых глаз. Мне сразу же приходит мысль о том, что я плохо выгляжу. Подсознательно я начинаю искать взглядом зеркало.
   — Нет, я не буду. Мне слишком хреново, чтобы пить, — ответила я и вернула бутылку назад. Мне было так плохо, что на алкоголь я даже не могла смотреть. То ли тошнота меня так сильно мучила, то ли что-то ещё.
   Эшли странно посмотрела на меня, непонятно вытянув уголок губы в сторону. Возможно, она пыталась показать гримасу отвращения или сильной неприязни.
   — Что, настолько плохо? — спросила она, и я кивнула, прикрывая рот от просящейся назад дряни желудка. — Черт, тебя тошнит? Кеймрон, принеси ведро с кладовки! Быстро!
   «Кеймрон? Он сейчас здесь?»
    Через несколько секунд рядом со мной оказалось большое желтое ведро для мытья пола. Меня вырвало какой-то пахнущей слизью — и вскоре стало гораздо легче.
   — Теперь я точно не буду пить.
   — Ну, ладно, — понимающе ответила подруга.
   Мы вернулись назад в гостиную, где было много народа и насыщенно пахло потом. В уши била громкая музыка из музыкального центра Эшли, и я снова перестала слышать даже себя. Только теперь это действительно внешнее влияние. Меня посадили на диван ровно посередине, а по бокам расселись Кеймрон и Эшли.
   Он положил руку под мою голову, и я почувствовала, насколько он был мне неприятен, и это не касалось сальных волос, мокрой рубашки и пьяного взгляда. Он сам по себе казался мне отвращением. Я не могла ни слышать его, ни прикасаться.
   Эшли, заметив то, как я на него смотрю, прошептала мне на ухо, стараясь перекричать музыку и не дать другим услышать сказанное:
   — Сегодня Кеймрон слишком перебрал. С ним не о чем говорить.
   Я согласилась с её словами подтверждающим взглядом в её сторону.
   — Эшли, — спрашивала её я с тяжестью высказывания даже единого слова, — можно ли мне рассказать тебе кое-что?
   — Конечно.
   — Ты, — снова прервалась я, и уровень адреналина в крови поднялся ещё сильнее, — должна знать это. Мне нужна помощь.
   Образы толпы пьяных подростков, большого дома и огромного количества света  теперь по-настоящему отразились в моей памяти. Я хотела запомнить каждую деталь всего, что я видела, слышала и чувствовала. Это может сказать мне о нечто важном, даже если это сплошная трата времени, как может выясниться в недалеком будущем, но мне нужно знать, чтобы дальше не начать ненавидеть себя ещё сильнее. Все растворяется, как сахар в кружке с водой. Этот водоворот приносит мне боль, заставляя оставить воспоминания в прошлом. Я этого не хочу. Постепенно мне становится легче, и я возвращаюсь из той вселенной забытого в эту.
   — Мисс Рейн, услышьте меня! Мисс Рейн! — просила Элис, слегка постукивая меня по спине. Я убрала ладони со своих волос, боясь узнать, что я уже успела выдернуть их клочками, и посмотрела на неё. Во мне появилось чувство настоящей лёгкости, как будто все, что я видела ещё пару минут назад, было моим воображением. Лежать, буквально извиваясь от боли на холодном полу в полицейском участке, а позже так просто встать и продолжать вести диалог, скорее всего, казалось странным, но я привыкла понимать, что никто, знакомый со мной, не считает меня нормальной. Я уйду, и вскоре детектив вместе со своей помощницей обсудят это, проявляя фальшивую жалость тому, как сильно заболевание сказалось на моей психике. Оно разрушило её. Разрушило и моё нормальное сознание.
   — Я в порядке, — успокоила я Элис и встала с пола, отряхивая грязь со своей одежды. — Все абсолютно нормально.
   Она так смотрела на меня, будто боялась каких-то резких действий или ужасающих слов. Возможно, она просто ждала, когда я скажу о том, что мне нужна помощь. Медицинская помощь. Но я не намеревалась произнести это вслух, ведь точно знала, что сама с лёгкостью смогу побороться и с этой вещью, мешающей мне жить нормальной жизнью. Я столько времени потратила, даже не предполагая наличие такого диагноза в моем организме, так что большей лжи мне уже не удасться получить. Теперь бояться нечего.
   Я смотрю на разлитую воду и разбитый стакан и спокойно прощаюсь с Элис и детективом, пытаясь мысленно внушить им, что все действительно в порядке, даже когда я сама понимаю, что просто лгу. Мне, наверное, просто не хотелось сложа руки снова лежать в больнице. Я знала, что буду гнобить себя за это бездействие. Я прошла так много, и уже нет дороги назад. Мне срочно нужно узнать, что я рассказала в тот момент Эшли, чего я так боялась и случилась ли это по-настоящему.
   Испытывая жуткую разочарованность в каждом новом дне, я могла бы с лёгкостью разрешить своему воображению придумать то, что так просто связало бы меня с прошлым. Я ведь до сих пор не знаю точную причину своей потери памяти, а ведь наверняка правда таится где-то очень близко.
   Моим единственным путём был дом Эшли. Раньше я бы пообещала самой себе никогда не общаться с ней снова, получив такое предательство. Она не должна была так поступать, когда я выпала из машины, но это лишь подтвердило мнение прохожих обо мне, мысли того таксиста, опасения Кеймрона. Все слушали так внимательно и тихо, потому что это было то, что они хотели услышать. Никто не заступился за меня, и все благодаря этой девушке, которую хотя бы в малейшей доле, но считала своей подругой. Та причина, почему я сейчас иду к ней, — только мои родители, только неимоверное желание свободы, чтобы доказать самой себе, что я могу, что я сильнее всего этого лабиринта, ведущего меня только в бездну.
   Я вижу её дом и всеми силами заставляю себя не остановиться идти. Состояние аффекта только ускорило мой шаг, и я оказалась возле её двери ещё раньше, чем предполагала. Я нажала на кнопку и давила на её так долго, как только могла. Я пыталась делать все, чтобы только не дать себе отстраниться, сделать шаг назад.
   Она открыла дверь, и я дернулась от страха. Прокручивая мысли как старое кино, я хотела найти подходящие слова и позже произнести их, пусть даже каждая моя клеточка желает только ненависти этому человеку, погружаясь в пространство под тяжёлой плитой обиды.
   — Чего тебе? — спросила она и уже хотела закрыть назад входную дверь.
   — Мне нужно поговорить, — заикаясь произнесла я.
   Эшли взглянула на меня так томительно и с таким подозрением, что я не имела желания смотреть ей также в глаза.
   — Входи.
   Она привела меня на кухню, где я заняла место за столом. Здесь было очень грязно и плохо пахло, но в дополнении к её бунтарскому виду, состоящему из растянутой серой майки и растрепанных волос, все смотрелось гармонично. Ярко-синий лифчик, явно на размер больше, выделялся из-под полупрозрачной ткани. На телефон этой девушки поступило смс, на которое она не намеревалась ответить.
   — Я хотела узнать о том дне, когда я много плакала, — начала я, и Эшли прервала меня с гнусным видом и равнодушием.
   — Поточнее. Ты всегда много ревёшь.
   — Ладно. Я помню, что в тот день меня вырвало, было много людей, громкая музыка, много света. Это было у тебя дома. Я узнала твою прихожую.
   — Ага, — подтверждала она, так и не изменив выражение своего лица. Я посмотрела на неё, пытаясь понять, саркастически соглашалась она или, все же, нет. Через несколько секунд я словила себя на мысли, что она уместно подтвердила это. Мне приходилось много нервничать и чересчур держать себя в руках. Каждая новая секунда, проведённая в доме этой девушка, казалась для меня испытанием или неким мучением.
   — Именно тогда я должна была рассказать тебе кое-что важное, помнишь?
   Она подумала и ответила:
   — Ну, допустим. И?
   — Можешь ли ты рассказать мне, что именно это было?
   Теперь я ожидала разговора по душам, который помог бы мне понять какие-то моменты моего поведения. Однако, этого не произошло. Её телефон буквально разрывался от новых оповещений.
   — Я не помню, — сказала Эшли и быстро потянулась к холодильнику за стаканом прохладного напитка. Это был апельсиновый сок. Весь свой накапливающийся гнев я пыталась отразить во взгляде на этом стакане, чтобы не причинить вреда самой девушке, как бы сильно я не хотела ей зла из-за собственных создавшихся эмоций.
   — Понятно, — так же спокойно произнесла я и встала со стула. — На той вечеринке ещё был Кеймрон. Он был очень сильно пьян. Наверняка он знал что-нибудь.
   — Наверное, — коротко ответила она и сделала ещё один глоток. Этот сок тоже успокаивал её. Ей нужно было делать что-то, чтобы сохранять такое же необъяснимое спокойствие, какое было у меня. Своё я вызвала отсутствием положительных эмоций. Если нет в тебе силы ощутить нечто хорошее, то лучше не ощущать ничего.
   — Кстати, как он?
   — Нормально, — сказала Эшли и бросила взгляд на дно пустого стакана.
   — Ты виделась с ним сегодня? — Она вела себя так скрытно, будто каждое новое слово обдумывала как можно дольше. Она боялась меня, потому что чувствовала себя виноватой. Она знала что-то, но я не имела желания доставать из неё эту правду благодаря собственной ненависти и жестокости, рвущейся наружу. Эшли много молчала, но я достаточно хорошо её знала, чтобы понять причину её странного поведения. — Да, ладно. Ты спишь с ним? — едва не со смехом я произнесла текущий вопрос. Мне сразу же пришел на ум тот момент, когда он так фальшиво и гнусно твердил о том, что любит меня. Я показала пальцем на потолок, имея ввиду второй этаж дома, и хотела знать ещё кое-что, опираясь на её неопрятный внешний вид и странную возбуждённость: — Он сейчас наверху? Я с ним повидаюсь, ты же не против?
   Я быстро метнулась в её комнату, чтобы убедиться, что я была права. Кеймрон был тут как тут, прикрывшись лишь одеялом. В его руках был телефон, так настойчиво посылавший большое количество сообщений своей новой девушке о том, кто же, все-таки, пришёл. Их каждое движение и каждую фразу я знала наизусть. Все было настолько предсказуемо, что меня тошнило от происходящего. Я нагло вырвала у него телефон из рук, чтобы прочитать то, что отправлял Кеймрон. Увиденное подтвердило мои мысли.
   — Зачем ты пришла? — чуть ли не криком спросил меня он. — Верни телефон!
   Бросив сотовый назад ему на кровать, я ответила:
   — Узнать, наконец-то, правду.
   Он выглядел так испуганно, будто ожидал от меня готовой речи, полной разочарования и обвинений в сторону этой парочки за то, как поспешно из друзей они выбрали положение врагов. За то, как уместно они смогли перечеркнуть общую дружбу, поставив на ней крест, а меня, вдобавок, выставить полной дурой. Но я уже не стремилась делиться с другими своими чувствами. Я знала, что это всегда делает нас слабее. Какую боль ты бы не испытывал, ты всегда должен казаться сильным перед другими. Твоя уверенность окажется твоим могуществом. Это все, что у тебя ещё есть перед теми людьми, кто успел сломать тебя и разрушить.
   — И какая же правда тебя интересует? — нахально произнёс он. Я все ещё держалась, обещая позже выдать самой себе медаль за неповторимую стойкость в буре чувств и испортившихся взаимоотношений.
   — Ты знал о моем диагнозе?
   — Весь класс знал. Мистер Харрисон однажды только так мог объяснить твоё странное поведение. Лишь таким образом он заставил нас перестать тебя бояться.
   — И ты не сказал мне?
   — Все думали, что это твой секрет, который ты никогда не расскажешь. Никто же не знал, что ты сама об этом не догадывалась. Твоё недоумение всегда ссылалось на заболевание, как ребята считали.
   За это я ненавидела его ещё больше.
   — Тогда зачем ты вернулся?
   — Я думал, что ты уже мертва, если честно. Самоубийство, понимаешь? А кто выдержит такое? Но, увидев тебя, я был шокирован. Я провёл пару месяцев вдали, даже не предполагая, что ты продолжаешь жить дальше. Я же себя за это винил.
   — Ты наркоман, Кеймрон. Тебе только лечиться надо.
   После моих слов его лицо покрылось слоем недоумения, но это был единственный вариант, как я могла сбросить тяжёлый груз накопившегося.
   Он усмехнулся, и я совсем перестала понимать его.
   — А ты так считаешь? Так ты же тоже пила эти таблетки, Анна. Не помнишь? На тебе они сказались просто немного иначе. Все пили эти таблетки. Так что тебе не стоит назвать себя точно так же?
   От громкого грубого голоса остался лишь пепел. Я совсем тихо переспросила его, считая эти слова полным безумием. Я же знала себя. Знала, что не смогла бы этого сделать. Стоящая в проеме двери Эшли тоже не была больше такой взбудораженной и испуганной.
   — Так и было. Я тоже их пила, — сказала она, соглашаясь с Кеймроном.
   — А как они отразились именно на мне? — со страхом в голосе хотела знать я, немного повернув голову в её сторону. Я ждала ответ, которого искренне боялась.
   — Побочный эффект таких таблеток, — признавался Кеймрон, — потеря памяти.
   — Значит, я потеряла память благодаря им? — Они оба кивнули.
   Я все равно не верила им полностью. Мне нужны были доказательства.
   — С чего мне вам верить? — сжимая кулаки, я слышала, как доносится мой голосок сквозь новый поток слез.
   Кеймрон тянется за джинсами, лежащими под кроватью. Я знала, что сейчас он хочет показать мне их, но я закрываю глаза. Открыв, я замечаю, как он продолжительно пытается найти карманы, но их содержимое выпадает раньше. Кроме полупустого пакетика с таблетками я вижу кое-что более интересное. Это те самые ключи, которые я видела и раньше. С тем самым странным брелком в форме... Папоротника. Я начинаю вспоминать, где я их видела, и чувствую, как сердце своим бешеным ритмом соглашается с мыслями в моей голове. Это крайнее бесконтрольное безумие.