Прошёл уже целый месяц с того рокового дня, а я до сих пор не могу прийти в себя. Это ужасное чувство понимать, что теперь ты одинока. Словно сама жизнь проверяет тебя на прочность, всё с большей силой заставляя сломаться.
   Это был месяц, когда я была на грани. Я не ходила в школу, ни с кем не общалась, почти не ела. Я просто сидела в своей комнате наверху, боясь спуститься и увидеть то же самое. Мне не хочется снова ощутить ту боль и отчаяние, которое я испытала в тот день. С меня довольно. Мои родители часто стали мне сниться. Хотя я понимаю, что они — лишь часть моего воображения, мне всё равно хочется общаться с ними, но финал каждого сна одинаков: я одна, и мне страшно.
   С той ночи я помню только моменты: приход полицейских, постоянные расспросы, снятие отпечатков пальцев. Меня подозревали. Они меня подозревали. Эти парни в тёмных костюмах со значками на груди думали, что убила их я. Однако, меня осматривали врачи. Я полностью закрылась в себе, ничего не говорила. Я так до сих пор и не знаю, какой вердикт выдвинули в суде и какую причину смерти выявили. Мне просто теперь не у кого спросить. Даже на похоронах все люди казались мне незнакомцами. Всё равно, даже если бы меня посадили за решётку. Этот мир слишком несправедлив, чтобы продолжать надеяться.
   Как только детали того вечера появились в Сети журналистами, о моей проблеме стал говорить весь мир. Дом должны были продать, но я и не собиралась разрешить кому-то сделать это. Я не выходила из дома ни на одну секунду.
   За мной начали ухаживать незнакомые мне женщины из государственного обеспечения. Они приносили еду и каждый Божий день старались узнать что угодно с того дня. Но я всегда молчала. Я даже не смотрела им в глаза. Порой их еду мне от злости приходилось выкидывать к чертям, ломать их посуду, выливать безвкусные напитки, потому что это не то, чего мне хотелось. Я знала, что мне больше никто не поможет. К сожалению, они этого не знали.
   Я вообще стала ненавидеть жалость в свою сторону. Кому какое дело до меня? Но нет, все такие благородные, что не могут оставить сиротку в одиночестве!.. Я не могу произносить это слово и даже думать о нём в своей голове. Меня уже тошнит от мыслей того, что я стала какой-то особенной в этом мире. Но красивое слово «особенный», в основном, говорят тем, кто несчастен в этом мире: смертельно болен, инвалид, психически нездоров или одинок. Мне подходит последний пункт, хотя хреново приписывать себя к таким людям. Теперь что-то должно было измениться. Мои родители хотели бы, чтобы я снова была счастлива.
   Друзей мне пришлось забыть, как и всех, кто отправлял мне сообщения на почту. Я не верила каждому их слову, что им жаль, что они сожалеют и поддерживают меня. Папка со спамом, как мне казалось, «взорвётся» от потока фальши, поступающей снова и снова. Я не хотела видеть их лица, сидеть рядом, разговаривать. Однако, мне пришлось. Нужно было продолжать учиться, на что у меня не было никакого желания.
   Мне сказали, чтобы я пошла в школу в следующий понедельник, но меня это мало волновало. Альбом с рисунками «ломился» от множества моих работ, нарисованных в эмоциях. Теперь здесь появятся очередные шедевры, посвящённые моей ненависти к учёбе и всему, что с ней связано. Я не могла выносить то, что меня заставляли что-то делать.
Новый понедельник я начала считать началом ещё более никчёмной жизни. Он наступил быстрее, чем я на то рассчитывала. Будильник, который прозвенел едва не посредине ночи, чтобы я успела, отключился простым нажатием кнопки. Я снова опаздывала и решила опять пропустить очередной школьный день. Но мне, как ни странно, позвонили и в сотый раз повторили, что надо мной идёт наблюдение, и в школе я должна появиться, если не хочу в детдом раньше времени. Пришлось встать со скрипучей кровати, чувствуя невыносимую усталость.
   В отличии от современного поколения, мне было плевать на то, как я выглядела. Рядом больше не было мамы, которая могла бы мне помочь выбрать очередной наряд, да и папа больше не завезёт меня в школу. Уже две мысли, разрушающие меня, посетили мою голову за последние пять секунд. Я смотрю на себя в зеркало и вижу надоевшие мне слёзы. Тогда я поняла, настолько устала видеть жизнь никчёмной. Взяв себя в руки, я поспешила на метро.
   Жетоны, толпа, мелочь в карманах, наушники в ушах — это то, что меня окружало сплошь и рядом. Всё общество казалось мне странным. Мне даже было страшно замечать, как сильно один месяц может изменить жизнь. Я была в своём мире, погрузившись в пустоту музыки. Наслаждаясь каждым аккордом, я начала молиться, чтобы хоть на единственный день стать сильной.
   Моя станция была не так далека, как я думала. Выйдя на улицу, я попыталась найти уже едва забывшуюся мне дорогу. Начался невыносимый дождь, и от холода и темноты вокруг мне стало не по себе. Казалось бы, я в пару метрах, а каждая секунда была на счету: чем больше меня раздражает внешний мир, тем хуже я начинаю относиться ко всему окружающему. Собственное сумасшествие начало играть со мной злую шутку, так тихо говоря, словно это тот самый вечер, как и месяц назад. Я не должна идти вперёд, чтобы не увидеть то же самое.
Дрожь и страх наполнили моё тело. Я едва держала себя в руках, чтобы заставить ноги идти. Боль и чувства, которые я испытала тогда, я старалась «блокировать» внутри себя, но мало, что получалось.
Вот и школа. Место, которое я уже успела позабыть. Сняв верхнюю одежду, я почувствовала этот холод и сырость, что всегда здесь присутствовали и раньше. Каждое моё робкое движение — и я смотрю по сторонам, чтобы не увидеть нечто страшное.
Я зашла в класс. Много ребят, сидящие неравномерно, заполняли класс пустыми шёпотами. Наверное, они удивились, что я вернулась. Оглядевшись по сторонам, я посмотрела во окно. Честное слово, меня одолевало желание выпрыгнуть из него, но я лишь тихо села за парту второго ряда, прямо за одноклассницей, которую я знала. Это была Челси. Настоящая красавица класса, которая то и дело привлекала парней своей скромностью и загадочностью. Мне всегда хотелось быть, как она: талантливой, дружелюбной, «особенной». Она одинока, как я думаю, поэтому явно хочет выделяться из толпы, чтобы найти человека, который станет частью её. Ей, наверняка, хочется влюбиться и изменить свою жизнь. Я, словно застыла, вспоминая про каждого нечто важное. Однако, не все ребята вызвали у меня какие-то воспоминания.
Парень, сидящий возле стены, показался мне знакомым, но он явно не был моим одноклассником, другом или парнем. Я смотрела на его черты лица и гадала, где нам приходилось встречаться ранее. Он что-то писал на своей бумаге, возможно, выполнял неподготовленное домашнее задание или писал стихи, думая о ком-то, или рисовал, что я тоже любила делать. Мой взгляд застыл на нём.
Как только прозвенел звонок, все закопошились, ожидая прихода учителя, а я всё смотрела на незнакомца, боясь, что он тоже посмотрит на меня. Мистер Харрисон поздоровался со мной и снова сказал, как сильно ему жаль, и что мне стоит продолжать учиться, но я ничего ему не ответила и даже не сменила выражение лица, чтобы показать, что я не хочу принимать ни единого его слова. Атмосфера в классе стала напряженной.
Урок продолжился, и я снова погрузилась в мысли о том, кем этот незнакомец мог быть. Мельком снова взглянув на него, я занервничала — этот парень смотрел прямо на меня. Я испугалась: вдруг мимолетная мысль о том, что он повлияет на мою жизнь, станет реальностью? Будто это начало чего-то необъяснимого, и, почему-то, мне страшно.