«Прячась под чёрной толщей волн,

Я молил, чтобы течение изменилось».

1

Давай позволим себе немного потеряться

« — По всей видимости, я хотела слишком многого».

Он задыхается, но из последних сил продолжает бежать, по пути падая несколько раз. Он не успеет.

Внутри все рвёт не только от боли, вызванной длительным бегом, но и от паники. Он должен успеть.

Мыслей почти нет, но впервые за долгое время где-то на подсознательном уровне он молит небеса, да кого угодно, не забирать её. Не дать ей совершить ошибку. Вот только он прекрасно понимает, что Амалия не считает происходящее ошибкой.

Зейн не знает, что за злые игры судьба играет с ним, когда на полном ходу хватает девушку, ровно за бессчастный миг, когда она движется вперёд. Он сбивает её, падая вместе с ней в сторону, рядом с обрывом. Он успел. Но самое сложное только впереди.

Темноволосый настолько сконцентрирован на безэмоциональном безмолвном лице девушки, что не сразу понимает, что по его собственному давно бегут слёзы вперемешку с потом.

— Я держу, — он шепчет, повторяя эту фразу снова и снова, скорее, для самого себя. — Я держу тебя, — его тело наполовину накрыло тело девушки, руки всё ещё крепко держат её за запястья.

Только слыша эти слова, Амалия словно просыпается ото сна. И паника накрывает её.

— Нет! — она кричит, кидаясь снова в сторону обрыва, хватаясь пальцами за высохшую траву, но Зейн поваливает её обратно на землю, не давая сделать лишний шаг. — Пусти меня! — она кричит, слёзы одна за другой катятся по испачканному измученному лицу. Она кричит снова и снова.

— Ты думаешь, он был хотел этого? — голос Малика практически не слышен. Его силы на исходе. Девушка разжимает ладони, и несколько травинок сыпятся обратно на землю. — Очнись, приди в себя.

— Отпусти меня, — ей становятся противны любые прикосновения.

— Лия, его уже не вернуть, — шёпот пугает их обоих. — И он бы не хотел такого исхода для тебя, родная.

Зейну хочется надеяться, что эти слова, полные искренней правды, дойдут до Хайке. А ещё он знает, что в любой миг она готова сделать резкий рывок снова к обрыву. И он боится не успеть вновь.

Уязвимое изувеченное сердце приходит в более привычный ритм, когда за спиной девушки он видит работников экстренной службы, приближающихся к ним. Только сейчас он чувствует, что, возможно, это будет лучшим решением и для неё, и для него самого. Для них.

— Я поеду вместе с тобой, — он хочет успокоить Амалию этими словами, но только сильнее наносит вред. Сперва она сопротивляется, но позже погружается в состояние эмоционального безразличия и нестабильности, из которого ей не скоро удастся выйти.

Амалия неотрывно наблюдает, как меняется пейзаж за окном отцовского автомобиля. Зейн сидит на соседнем пассажирском сидении и, в отличие от девушки, смотрит на неё, а не на природу. На протяжении часа рельеф местности за окном продолжает меняться, становясь более холмистым, а осенняя погода только ухудшается. Как и состояние девушки. Зейну даже кажется, что она смотрит не на картинку за окном, а сквозь неё.

Ему страшно за неё.

— Спасибо, сэр, — Зейн пожимает руку мистеру Рихтеру, когда машина останавливается на территории частной клиники, и они выходят на улицу под моросящий дождь. — Наверное, сложно было поверить наркоману, несущему бред про реабилитацию, — они оба смотрят на Хайке, всё ещё сидящую в машине.

— Зови меня Эмиль, — на лице седовласого мужчины сквозь маску печали проскальзывает добродушная улыбка.

— Правда, Эмиль, огромное спасибо, — Малик кусает губы, хмурясь. Дождь бьёт по лицу, и он мёрзнет, но благодарность переполняет его. В карих глазах столько усталости и боли, которые он несёт в себе, что не могло не сказаться на внешнем виде молодого мужчины. Огромные синяки под глазами и впавшие скулы на посеревшем лице; за последние недели он здорово истощал, как физически, так и душевно.

— Я доверяю её тебе, — мужчина глубоко вздыхает, прежде чем подходит к задней автомобильной двери, открывая её для дочери. — Милая, мы приехали, — но она с замедлением реагирует на голос отца, неторопливо поворачиваясь и поднимаясь с места. — Давай, fröschli, — она опускает голову, смотря под ноги на гравий с опавшей жёлтой листовой.

ххх

Однако план Зейна катится к чертям, когда курирующий Амалию врач запрещает ему видеться с девушкой, полностью изолируя её от него.

— А как же моё восстановление? — Зейн усмехается, разводя руками по сторонам. — У меня, к слову, наркотическая зависимость.

— Это решение принял не один я, Зейн. Времяпровождение с тобой может заставить Амалию сильнее желать смерти или забыться, особенно, учитывая ваши сложные отношения.

— Бред какой-то, — парень ворчит, нахмурившись. — Хотя бы полчаса в общей комнате?

Но он видит отрицательное покачивание головой, и сам невольно скользит взглядом по кабинету доктора.

— Вы изолируете её.

— Нет, Зейн, мы просто временно пересекаем любой её контакт с тобой, чтобы понаблюдать за ней, — но он воспринимает это по-другому: они изолируют его, держат девушку подальше от такого монстра, как он. — Она всё также может общаться с любым пациентом.

— Но она не хочет общаться с незнакомцами, — он вздыхает. — Вы не понимаете, Амалия не любит открываться людям.

— Однако всегда есть исключения, верно? — мужчина средних лет выгибает бровь, и кареглазый прекрасно понимает, на что тот намекает, злясь сильнее.

— Прекрасно, — он хлопает дверью кабинета, по коридору направляясь в своё крыло, в одиночную камеру палату, выделенную ему.

И он также понимает, что злится и от того, что началась детоксикация организма от наркотиков. Ему нужна Амалия, его собственное лекарство и болезнь.

— Разве... разве это по правилам? У нас не может быть один психолог, — Зейн еле проговаривает, смотря на женщину, присутствующую в его палате.

— Ты всё ещё состоишь в отношениях с Амалией? — женщина задаёт встречный вопрос, присаживаясь на кресло в палате.

— Нет, — он отвечает настолько слабо, что слова практически не слышны. Не один он любит нарушать правила. — Как проходит её лечение?

— Это врачебная тайна.

— Мне ещё нельзя видеться с ней? — Малик не отступает несмотря на слабость.

— Ты хочешь, чтобы она видела тебя в таком состоянии? — взгляд мисс Оливер падает на пациента, лежащего на боку на своей кровати, осматривающего помещение полуприкрытыми сонными глазами. Из руки торчит катер с капельницей.

— Я не знаю, — Зейн жмурится, чувствуя во рту привкус лекарств. — У меня ощущение, что ещё немного, и я отключусь.

— Если вам станет легче, скажу, что освобождение Амалии от наркотиков проходит лучше вашего.

— А остальное? Ей выписали антидепрессанты?

— Вы очень беспокоитесь за неё, Зейн. — Он хочет ответить, но решает промолчать. — Её состояние всё ещё подавленно, нужно некоторое время, чтобы лекарства начали действовать, а затем время на стабилизацию.

— А как её социальные навыки? — он чуть шевелит пальцами свободной руки, несколько раз моргая.

— Пока что она если и разговаривает, что только с нашим пожилым медбратом, — возможно, хоть немного лишней информации о девушке помогут ему в восстановлении.

— Спасибо, — Зейн чувствует, как закрываются его глаза, а слова становятся ещё более медленными. — Вы не обязаны были. Спасибо.

Зейн просыпается посреди ночи от кошмара. На висках выступили капли пота, тело начало ломить сильнее, пока в голове продолжали повторяться кадры увиденного во сне. Амалия, падающая вниз. Он, не успевший поймать её. От всего этого, от вида её разбившегося о камни бездыханного тела, голова кружится сильнее.

Он медленно поднимается с кровати, желая прийти в себя, боль в теле только усиливается. Темноволосый не сдерживается и стонет, в глазах стоят слёзы, и он из последних сил трёт лицо, желая избавиться от тяжести хотя бы в голове, прежде чем выходит из палаты в коридор. Он следует чисто интуитивно, зная только крыло, в котором находится девушка, и возможный этаж. Малик не скрывается, нет, не крадётся, ему всё равно, если его поймают, потому что быть отвергнутым сейчас он боится сильнее нахождения рядом с ней, сильнее запретов. Но ему нужно знать, что она в порядке, что она жива. Что сон действительно был кошмаром, и он, чёрт возьми, не сошёл с ума. Вот что ему нужно.

Кажется, что Малик добирается до крыла целую вечность, ещё столько же уходит, чтобы найти нужную палату, в самом конце тускло освещаемого коридора. Он бы стучался в каждую дверь, не будь возле них табличек с именами пациентов и их лечащих врачей.

Но он останавливается перед нужной дверью, не решаясь зайти. Страх внутри усиливается, и Зейн надавливает на дверную ручку, бесшумно, насколько это возможно в его положении, проникая внутрь.

Палата Амалии несколько отличается от его собственной: этаж выше, а из окна открывается вид на сад, каждой осенью покрывающийся опавшей листвой, ночью освещаемый уличными фонарями. В помещении горит ночник, и Зейн догадывается, что не он один боится этих монстров, приходящих к ним по ночам.

Кровать располагается прямо вдоль окна, и худое тельце девушки лежит на боку на самом краю возле подоконника.

Внутри становится легче, от осознания, что она всё ещё здесь.

Когда Зейн делает шаг вперёд, сердце начинает сильнее полыхать огнём. Он ложится позади неё, чувствует, как она вздрагивает, и покрывается мурашками от этой её реакции. Он обнимает её, чувствует грудью тепло её тела, а лицом прячется в шее, только теперь позволяя себе расплакаться от той боли, переполняющей его. От сожаления за всё содеянное, от желания повернуть время вспять и от осознания, что как прежде уже не будет, что она ненавидит его каждой фиброй души. И ему плевать, назовёт ли она его чужим именем. Хуже, чем ему сейчас, уже не бывает.

xxx

— Расскажи мне, Зейн, с чего всё началось, — уже знакомая мисс Оливер, сидящая перед Маликом, неотрывно глядит на него. — Почему ты так привязан к Амалии?

— Это произошло ещё в прошлом учебном году, — парень рассматривает свои ладони, крутя на среднем пальце серебряное кольцо с гравировкой. — Точнее, после окончания экзаменов, Карла, подруга Лии, пригласила к себе, кажется, половину потока, — произошедшее ожившей фотоплёнкой воспроизводится в его голове. Фрагмент за фрагментом. — Людей было настолько много, что они не влезали в дом и расположились на улице, — Зейн кусает губы, погружаясь в воспоминания. — Я замечал Амалию и ранее, в университете, но в тот вечер, — он глубоко вздыхает, теперь переводя взгляд на женщину, смотря прямо ей в глаза, — она была по-настоящему особенной. Притихшей что ли. Но она притягивала к себе, манила.

— Ты узнал, что так расстроило её в тот вечер?

— Я не уверен, — он запинается, — не знаю, были ли причины. Она просто выглядела уставшей от всего и... Словно на неё навалились все тяготы, или она вспомнила нечто действительно ужасающее. Но её грусть была такой красивой.

— Что ты почувствовал, когда увидел её в тот вечер? — он задумывается, вспоминая развитие их собственной истории и в очередной раз понимая, почему она выбрала другого.

— Я оказался подстрелен окончательно, — он шепчет, скрывая улыбку.

×

— Я просто не могу так дальше, Я не знаю, что должна делать со своей жизнью, — слёзы одна за другой катятся по её щекам.

— Амалия? — она не сразу откликается. — Ты дышишь? — мягкий женский голос звучит совсем рядом.

— Что? Да, — она опускает голову и только сейчас понимает, что вся ссутулилась и вжалась в угол дивана, всё время сеанса не дыша свободно, делая только маленькие вздохи.

×

— В какой-то момент она просто забралась в небольшой домик, расположившийся на дереве, и сидела там в течение всей ночи. Я уходил одним из последних, в большей степени из-за неё, и Лия всё ещё находилась в нём.

Он слышит, как ползёт секундная стрелка настенных часов. Возле двери в кабинет, на пробковой доске, висящей на стене, прикреплены незатейливые картинки и несколько списков, похожих на расписание. В другом конце небольшого кабинета, если его можно назвать таковым, стоит пустой кулер. «Хватит тянуть время, Зейн».

— А потом я устроил поджог, — он поджимает губы, еле кивая. — Я не знаю, что было в моей голове, правда. И ещё мой друг сказал, что я должен стать её героем, — он грустно усмехается.

— Ты переносишь свою ответственность за произошедшее на другого человека?

— Нет. Я просто ищу себе оправдание или хотя бы одну адекватную причину, по которой пошёл на это, но не могу, — он отвечает резко, но честно. Какой смысл скрываться, если его читают как открытую книгу?

— Единственная причина здесь: чувства, к сожалению, переросшие у тебя в зависимость. Это связано с тем, что ты проецируешь свой предыдущий опыт на...

«— Ты — мой свет.

Зейну почти шестнадцать, и ему кажется, что это навсегда.

— Я люблю тебя, — он улыбается, обнажая зубы, внутри становится ещё теплее, когда в ответ он видит искреннюю девичью улыбку, которую та смущённо прячет в ладонях.

— И я люблю тебя».

×

— Я хочу, чтобы ты поговорила с ним, — голос женщины бархатный, взгляд заискивающий.

— Но я не... — Амалия с замиранием пытается найти ответ.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь что прощу его, — впервые с кем-то она настолько откровенна и не боится сказать лишнее слово, тщательно не продумывает следующую фразу и не боится осуждения. — Иногда у меня появляется такое чувство, словно я готова простить ему всё что угодно.

Амалия прикрывает лицо ладонью, медленно поглаживая кожу пальцами, в памяти пытаясь воссоздать былое прошлое. Но она знает, что пора — и нет смысла оттягивать момент.

Ей тяжело смотреть на Зейна, когда он снова оказывается перед ней. Вроде бы знакомый, а вроде бы совсем чужой. Это возвращает в воспоминания, которые одновременно и хотелось забыть, и хранить с любовью в сердце.

Она знает, что он сожалеет, но не хочет говорить об этом. Она понимает всё по взгляду и внутри усмехается сама себе, вспоминая, насколько похожи их глаза.

— Я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя, — однако она говорит противоположное находившемуся у неё на уме.

— Я понимаю, — он хрипит, больше не решаясь смотреть ей в глаза; он не распознаёт её лжи. — Не уходи, пожалуйста.

— Есть вещи, которые никогда не изменятся. Их не исправить.

Сердце Зейна в огне, он морщится, сопротивляясь пожару внутри. Когда он переводит взгляд в сторону, за окно, он улыбается сквозь боль и стоящие в глазах слёзы, замечая первый снег.

— Почему ты пришёл тогда ночью?

— Разве ты не видишь, как сильно я сожалею? — он кусает губы, смотря на хлопья за окном. — Как сильно я нуждаюсь в тебе, — он переводит взгляд на карие глаза и своё отражение в них. Не слыша ответа, не находя его в медовых глазах, Малик поднимается с места, делая шаг навстречу Хайке и протягивая ей руку. — Пошли, принцесса, — он кивает за окно.

— Что? — она скользит взглядом с мужской ладони, помня её прикосновения, на смуглое лицо.

— Он растает через час, если не раньше, — он снова кивает в сторону окна. — Давай, — всё также ждёт, продолжая протягивать руку.

И она делает тот самый шаг, так необходимый ему, им обоим, протягивая свою бледную ладошку в ответ.

Амалия щурится, когда они оказываются на улице, и даже зябнет от дуновения ветра.

— Пожалуйста, — шепчет Зейн, снова протягивая ладонь, и она идёт вслед за ним по обширной территории клиники. Он уверенно движется на шаг впереди, готовый принять на себя невзгоды, предназначенные для девушки, поклявшись себе оберегать её. Временами они притормаживают, и он с упоением наблюдает, как девушка рассматривает хлопья снега, иногда задирая голову к пасмурному небу. Тонкий слой снега приятно хрустит под подошвами ботинок. Только сейчас они в порядке.

— Не надо, Зейн, — по усилившемуся ветру, бризу, этому морскому запаху, она понимает, куда её ведут, и останавливается как вкопанная. Не нужно долго размышлять, чтобы, посмотрев на линию горизонта, увидеть лишь холмистый рельефа, где-то там резко обрывающийся, уступая территорию воинствующему океану.

Малик только молча соглашается, с сожалением смотря на кареглазую. Он без слов становится позади неё, словно спрашивая разрешения, и не увидев сопротивления, он крепко обнимает её со спины. Следует глубокий вздох, и Зейн прячет лицо в вороте пальто девушки, не обращая внимания на прилипшие снежинки, превратившиеся в капли воды.

Амалия молча смотрит перед собой, на тот самый горизонт, но страх и паника переполняют её. Она не хочет идти туда, плевать, что это другой город, и ей не хочется знать, сколько миль отделяет её от дома.

Промокшие от снега отросшие осветлённые волосы путаются между собой на ветру. Амалия выпускает вздох, впервые полный спокойствия. На губах появляется слабая улыбка, когда она краем глаза замечает пасущихся овец. Мужские объятия продолжают дарить тепло и уверенность.

Она кладет свою ладонь на его, когда задаёт вопрос, взявшийся из самой глубины.

— Почему ты спас меня? — её голос притих. — На этот раз по-настоящему.

— Луи, — это имя пронзает её насквозь. И Зейн крепче держит девушку, словно боится, что она вот-вот упадёт. — Он оставил мне сообщение, — теперь он отрывает голову от изгиба её шеи, мягко поцеловав его перед этим, словно на прощание; Амалия поворачивает к нему голову, слушая. — На мою голосовую почту, — они смотрят в глаза друг друга, каждый желая прочесть. — Возможно, если бы я снял трубку вовремя, всё было бы по-другому, — он сглатывает, чувствуя, как внутри всё колышется. Всё его спокойствие исчезло.

Но Амалия молчит, рассматривая его. Она не хочет признавать, что скучала, скучала по тому, чтобы видеть это лицо так близко. Наконец, она снова переводит взгляд вперёд, теперь коря себя за подобные мысли, окончательно запутавшись. Даже после его смерти, она продолжает метаться. И она чувствует, что предаёт Лу, себя, Зейна, стоящего позади и готового жизнь отдать ради неё.

— Ты винишь меня за это?

К удивлению её самой, она реагирует спокойно. Её не трясёт, присутствует лёгкий ступор, ставший для неё новым другом, но нет никакого кома в горле или подходящей истерики, что всё могло оказаться по-другому. Могло. Но не стало.

— Нет.

Этого ответа достаточно, чтобы Малик снова расслабился, аккуратно и ненавязчиво носом дотрагиваясь до волос девушки. Он чувствует её боль, но молчит, потому что боится потерять её навсегда.

ххх

Хайке кажется, что её мир снова полон красок, когда возле себя она видит улыбающегося и идущего ей навстречу Луи. Стоит полуденный зной, но морской бриз освежает, помогая дышать. Всё вокруг наполняется лёгкостью и теплотой благодаря присутствию брюнета. И девушка всё бы отдала, чтобы превратить небыль в явь. Когда она просыпается, её тошнит, потому что всё внутри неё чувствует, что прошлое не вернуть.

2

Мой мир в огне

« — И я чувствую себя счастливой, но столько всего происходит, и темнота затмевает все краски, они становятся тусклыми и... бессмысленными».

Девушка смотрит перед собой, разглядывая фортепианные клавиши, набирается смелости, прежде чем сесть на банкетку и неуверенно взять аккорд.

Амалия сглатывает, внимательно глядя на нажатые клавиши, звучание которых уже прекратилось. Только затем она повторяет аккорд и берёт ещё один, левой рукой, с какой-то неловкостью слушая получившееся. За аккордом идёт ещё один, октавой выше, и постепенно она всё же решается, вспоминая когда-то любимую мелодию.

Кареглазая вздрагивает, когда слышит шаги, и поворачивает голову в сторону, замечая Зейна, всё ближе подкрадывающегося к ней, пока он не опирается о край инструмента.

— Иногда мне снится как я играю, — девушка опускает взгляд вниз, ища глазами педаль, — хотя забросила давно, — она начинает повторять аккорды мелодии, более уверенно, но всё равно спотыкаясь. На таких моментах она качает головой, усмехаясь. — Кажется, это единственное, что я помню.

— Единственное, что я знаю, — Зейн прокашливается, медленно обходя девушку и становясь позади неё. Он неуверенно касается пары клавиш, но, не услышав нужных нот, резко одёргивает руку. — Если вообще знаю, — Амалия наблюдает, как парень хмуро глядит на клавиши, перебирая одни за другими, пока не находит нужных и улыбается, наигрывая мотив всем знакомой песни. — Прости, что прервал, — он сконфуженно отходит в сторону, но не уходит совсем.

— Можешь остаться, если хочешь, — Рихтер смотрит то на клавиши, аккуратно проводя пальчиками по ним, то на парня.

Ему нравится наблюдать за девушкой, не отрывающейся от попыток сыграть мелодию идеально, местами замедляя темп, в закромах разума вспоминая ноты.

Впервые он видит, что она увлечена чем-то настолько сильно, и это приносит ей настоящее удовольствие, по всей видимости, погружая её в приятные воспоминания.

— Знаешь, — он тихо начинает, когда девушка в очередной раз ошибается и тяжело вздыхает после этого, — каждый звук воспринимается каждым человеком по-разному. Для одного он будет значит одно, а для другого другое, ассоциироваться с плохим или хорошим, этот звук вызывает совершенно разные чувства. Наша жизнь это не только чёрное и белое, — он смотрит на клавиши. — Это ещё диез и бемоль, это могут быть разные оттенки чувств, но и у них есть исключения. Чёрному не обязательно всегда быть плохим, казаться грустным и печальным, у него есть и другие проявления. И у чёрного есть свои оттенки, как у фортепиано чёрные клавиши не всегда означают боль. Но и та может быть красивой. Даже у чёрной полосы есть свои хорошие дни. Не всегда тональность должна руководить всем. К чёрту её.

— Зейн? — женский голос зовёт парня, пока тот внимательно рассматривает материнские руки, протянутые через столик в общей комнате, пальцы которых мягко поглаживают его ладони, обводя чернила на коже.

— Что? — тихо отзывается он.

— Детка, поговори со мной.

— О чём? — он поднимает голову, чтобы взглянуть в родные глаза, и спрятать лицо в их переплетённых ладонях, разрождаясь в немых рыданиях.

Никто не замечает девушки, тихо подглядывающей за ними в дальнем конце большого зала, как и присутствующие в комнате не замечают друг друга.

— Я не знаю, что происходит, — он хрипит. — Это пугает меня.

Как ни странно, именно сегодня с неба не падают капли дождя, но нет и лучей солнца, всё во мгле.

Но буря не обходит их стороной, в глазах Хайке стоят слёзы и, сделав очередной судорожный вздох, она из последних сил сдерживает их, тяжело дыша.

— Я чувствую себя виноватой от того, что не пришла на его похороны, — в горле саднит. Мужские ладони опускаются на её плечи, мягко сжимая, стараясь подбодрить. Они впервые здесь.

Она отворачивается, проваливаясь в объятия Зейна, не в состоянии смотреть на могилу Луи.

— Что он сказал тебе? — вдруг шепчет она, отнимая голову от груди. — В последний раз.

Но Малик отказывается говорить что-либо, смотря на могилу с временной табличкой и одиноким засохшим цветком, принесенным кем-то другим. Это только их секрет.

— Зейн! — Амалия делает шаг назад, вся боль читается в её взгляде.

— Мы сможем пройти через это, — взгляд карих глаз снова падает на девушку, готовую забиться в истерике.

— Мы? — в голосе появляются нотки, буря не отступает так легко.

— Я сделаю всё ради твоей любви. Просто позволь мне подарить свою, — он произносит это тихо, но чётко, уверенный в каждом слове. — Нужно только перестать гнаться за призраками.

Но он видит, как девушка готовится отступить, видит вернувшуюся скрытность и холодность, поэтому просто прижимает её к себе, до боли сжимая желваки, стараясь держаться сам. В следующую секунду раздаются громкие рыдания, сопровождаемые проклятиями, и Зейн прикрывает глаза, сам тяжело дыша, но несколько слезинок всё же скатываются по его щекам. Он сам держится из последних сил и не знает, как поступать дальше. Самое сложное всё ещё впереди.

Впервые за несколько последних недель Амалия проводит ночь не в стенах центра, а в объятиях лучших друзей, как и Зейн, желающих забрать её боль, но она отдаляется и от них.

Для Зейна эта ночь становится продолжением предыдущих, в своих снах он видит её рядом, и мечты отличаются от реальности; а когда он просыпается, ему продолжает казаться, что тени её силуэта мелькают тут и там.

Ничто не сравнится с чувством этой неопределенности, жуткого страха и тишины, особенно ночью. Темнота скрывает всё, и это пугает.

ххх

« — Вырви мне сердце. Но, принцесса, будь осторожна, не обожгись».

Сильный ливень не даёт автомобилю, стоявшему на обочине, сдвинуться с места. Дождь бьёт по лобовому стеклу с такой частотой и силой, что дворники не могут справиться с ним. Создаётся ощущение, что двое, находящиеся в машине, сильно разгневали стихию.

Парень молча наблюдает на каплями, откинувшись на сидение и внешне не показывая эмоций. Да и внутри всё пересыхает от всех страстей, всё это время царящих между ними с Амалией. Дождь за окном даже действует успокоительно на него, став спасением.

Амалия же, похоже, боится этой тишины, поэтому открывает бардачок и ищет там пачку сигарет, но не находит.

— Я думал, ты бросила, — кареглазый тянется к внутреннему карману, доставая Мальборо и невольно вспоминая их первую официальную встречу. — Кажется, это было так давно, — он протягивает пачку вместе с зажигалкой, мысленно надеясь хоть на короткое соприкосновение их пальцев, но девушка аккуратна, этого не происходит.

— Великая драматическая постановка Зейна Малика? — она хмыкает, закуривая.

— Перестань, — он хмурится, прикрывая глаза. — Мне тоже тяжело, — запах сигареты становится резче слышен.

— Тяжело продолжать играть эту роль? — она говорит громче, с отвращением смотря на бывшего. Зейн не понимает, к чему всё это.

— Успокойся, — он просит, внутри становится невыносимо.

— Пошёл нахер, — она резко разворачивается к нему, произнося эти слова. — Перестань пытаться исправить прошлое. Перестань думать, что так спасаешь меня.

— Ты не понимаешь...

— Однажды ты уже забыл спасти меня, Зейн, — она открывает дверцу автомобиля, выходя под ливень, сигарета падает на землю. — Мне было бы куда лучше там.

— Лия! — Зейн кричит, выходя из собственного оцепенения и быстро выбегая из машины. Из-за ливня видимость ужасная, и он в несколько быстрых шагов догоняет девушку, собравшуюся в неизвестную ей самой сторону.

— Отпусти меня! Отпусти! — она кричит прежде чем он успевает коснуться её и остановить, и оба знают истинный смысл этих слов.

— Я не могу! — он отвечает громче обычного. — Любовь не позволит мне уйти, — уже тише добавляет он, будто самому себе.

— Любовь? — она усмехается. — Ты убил меня, — каждое произнесённое отдельно слово пропитано ядом.

— Я, блять, люблю тебя! — он не сдерживается и кричит, размахивая руками. Он ожидает реакции, и она приходит: та качает головой.

— Нет.

И это последний толчок. Зейн больше не держит себя руках, срываясь.

 — Давай, чёрт возьми, сожги меня окончательно, — он кричит, внутри всё пылает, и он хватается за грудь, словно желая показать это. И он знает, что будет продолжать любить несмотря на пожар внутри. — Я знаю, что ты хочешь моей смерти! — он напряжённо дышит, смотря в когда-то родные глаза, расширяющиеся от шока. — Сделай со мной самое худшее, на что способна — оставь меня умирать. Давай, Хайке, — он знает, как надавить, — убей меня. Добей. Меня. Окончательно, — он со всей силы стучит кулаком по груди. — Ты ведь не видишь, как я мучаюсь?

Затруднённое дыхание Зейна — единственное, кроме громких капель дождя, что слышно во всей пустынной округе. Ощущение, что кроме них, остановившихся на обочине в этих полях, на свете нет никого. Никого, кто бы объяснил, что любовь, как и боль от потери, бывает разной. И не нужно убегать от собственных чувств каждый раз, когда сталкиваешься с ними.

В глазах Амалии стоят слёзы, с которыми она не может справиться.

— Убей меня, — уже шепчет он, отходя на пару шагов назад. Она обеспокоена. — Я заслужил это. Лиши жизни. Я хочу пережить эту паранойю.

Внутри Амалии что-то ломается, и она идёт вперёд, рыдая, обнимая Зейна, зная, что вскоре снова испугается, отгородится от него, но, а пока она позволяет себе эту слабость.

— Прости меня, прости, — Зейн шепчет эти слова снова и снова, боясь отпустить её, боясь, что она растворится в этом промозглом тумане, исчезнет из его жизни навсегда. — Я не могу без тебя. Прости меня, если сможешь.

ххх

— Похоже, что иногда ты забываешь наши правила пребывания здесь, — голос женщины, сидящей сейчас перед ним, как всегда спокоен, но строг. Мисс Оливер изучает Малика. — Мы договорились быть откровенными.

— Хочешь первую откровенность? — его эмоции на пределе, он взбешён, но старается сохранить спокойствие. — Я даже не знаю, сколько мы здесь пробудем, три месяца или больше полугода.

— Скорее всего, Амалия выпишется раньше тебя, — та не скрывает правды.

— Просто прекрасно, — кареглазый хмыкает, смотря перед собой.

— Я буду честна с тобой, она делает большие успехи в терапии, — Кристина взглядом сканирует пациента, мысленно записывая реакцию.

— О, правда? Ваш консилиум так думает? — он сглатывает, заставляя себя понизить голос, чтобы не раскричаться. — Она закрывается в себе, вот что вижу я.

— Мне сказали, тебя мучают кошмары, — она продолжает после некоторого молчания.

— Не совсем, — парень встряхивает головой, постукивая ногой по полу.

— Поясни.

Он глубоко вздыхает, потирая лица, прежде чем собрать свои мысли воедино.

— Иногда это и правда что-то вроде кошмаров в классическом их понимании, но скорее это сны, наводящие на меня панику.

— Ты переживаешь за неё и ваше будущее, — это не вопрос. Они молчат некоторое время. Кажется, впервые мисс Оливер не осуждает все его действия, меняя тактику. — Расскажи, как прошла ваша поездка в Плимут.

— Я почувствовал, что она закрывается от меня и не хочет принимать мою помощь или, по крайней мере, ведёт себя так. Вот почему я злюсь, когда слышу, что её терапия работает, — Малик чувствует, что она намеренно отдаляется. — Не в мою сторону, понимаете? — он переводит взгляд со своих рук на доктора, мысленно моля прекратить эту пытку. — Она позволяет обнять себя и успокоить, но при этом она... — он спотыкается, кусая губу, — я не знаю, я не чувствую, что ей нравится моя помощь. И я злюсь на неё, — он закрывает лицо ладонями, — и сам знаю, что это нормально, но, наверное, не для кого-то вроде меня.

— Ты думал о том, чтобы попробовать отпустить её? — звучит вопрос, что не покидает его голову круглосуточно. Столько возможных исходов происходящего.

— Да, и каждый сюжет в моей голове заканчивается плохо, — мужской голос совсем охрип, снизившись до шёпота. Он видит вопрос в глазах напротив. — Я погибаю.

Он молчит некоторое время, прокашливаясь и взвешивая, стоит ли произносить следующее:

— Иногда я делаю это сам, иногда она принимает непосредственное участие в моей казни, и я слышу её смех.

Но он не говорит вслух, что, возможно, это принесло бы облегчение хоть кому-то из них.

ххх

Он ненавидит себя за вчерашнюю истерику, и когда находит в себе силы объясниться, то не находит Амалии в опустевшей палате, только её собранные вещи покоятся у входа. Поэтому он срывается на бег, совсем как в тот злополучный день, он знает только одно место, где она может быть.

В зале пусто и тихо, девушка в одиночестве сидит за фортепиано. Она не играет, а просто рассматривает клавиши, не касаясь их.

— Недавно меня спросили, как я чувствую себя большую часть времени, — она аккуратно опускает крышку инструмента. — Ты не учёл, Зейн, что всегда есть бекар, заглушающий все чувства, — она поворачивается на банкетке, смотря на парня в дверном проёме. — Вот как я себя ощущаю: я совершенно ничего не чувствую.

Она смотрит в его знакомые карие глаза, и он сам всё видит. Чувств больше не осталось, не к нему, не к жизни больше.

Внутри Зейна всё замирает, пока она проходит мимо, казалось бы, покидая его уже навсегда. Тот пожар, что был в его сердце, поглощает его тело целиком, не давая шансов остаться в живых.

3

Здесь нет воздуха, чтобы дышать

Всё кажется совсем другим, когда Зейн выходит из здания клиники, щурясь от ниоткуда взявшегося солнца. Ему приходится напоминать себе, что, пока он был заточен, смену времён года никто не отменял. Он чертыхается, хмурясь, когда видит Азада, встречающего его на парковке. Он закуривает, думая о том, что предпочёл, чтобы все забыли, когда заканчивается его госпитализация. Только кроме одного человека. Он не может позволить ей забыть себя.

— Не хватает только торта и шариков, — он бурчит, но обнимает друга.

— Я тоже рад тебя видеть, чувак, — парень хлопает его по спине. — Отметим? — он подмигивает, а затем заливается смехом, когда видит взгляд Зейна.

— Очень смешно, — кареглазый закатывает глаза, открывая багажник, чтобы закинуть туда сумку с вещами, делает ещё пару затяжек, а затем занимает пассажирское сидение, выкидывая окурок из окна. — Пора валить отсюда.

ххх

Малик не знает, где находит столько сил и смелости, чтобы направиться к дому Карлы, где, как он знает, по-прежнему часто бывает Амалия. В глупой надежде он звонил ей, когда остался в клинике один, и не раз, оставлял голосовые, но всё чётно. Он устал, в руках всё ещё дорожная сумка, ведь он попросил Азада высадить его возле дома рыжеволосой. Но вся решимость испаряется, на смену ей приходит тяжесть и нерешённость. Он боится услышать окончательный ответ.

Взгляд падает на незашторенные высокие окна, за которыми прячется гостиная.

Ему больше не нужно слышать её «нет», он сам всё видит.

Она снова вернула естественный цвет волос, теперь брюнетка, что напоминает о днях, когда всё только начиналось, выглядит намного более здоровой, чем в последний раз, когда он видел её.

Амалия о чём-то спорит с лучшими друзьями, а после заливается смехом. Ему не нужно слышать, чтобы знать, какой искренний этот смех.

Наблюдая за тем, как она счастлива без него, он впервые по-настоящему хочет не сдержать обещание и оставить её.

И он сдаётся. Ради неё.

Ему тяжело держать себя в руках. Совершенно невыносимо, особенно когда внутри всё бушует, кричит, и он не умеет справляться со своими эмоциями. Обычно это происходит мгновенно, за считанные секунды, как гром среди ясного неба; шторм в море, ещё недавно оно было спокойно, но вот уже первые разрушения ждут вас. Так и разрушения, наносимые же им самим, поджидают окружающих.

Говорят, что самое сложное, признать свои ошибки. Чёрта с два, если бы это было так. Самое сложное — научиться с нуля контролировать себя.

Зейн снова в своей старой квартирке, в месте, хранящем столько воспоминаний. Несмотря на открытые нараспашку окна, стоит плотный запертый воздух, его сумка осталась неразобранной у самого порога, а на кухне творится хаос, словно здесь проводили обыск. Всё горит. Жаль, что только внутри самого парня.

На журнальном столике напротив рассыпаны белые тонкие полоски, всё как раньше. Он играет скулами, в кулак сжимая обивку тканевого дивана.

Зейн смотрит на наркотики перед собой и закрывает карие глаза, откидывая голову назад.

Где-то в мрачном лесу, полным страхов, твои надежды умирают, и ты погибаешь вместе с ними.

«Э-м, привет?» — в хриплом мужском голосе слышатся нотки неуверенности. «Думаю, ты знаешь, кто это», — он сглатывает, вздыхая. «Это я, Луи», — следует пауза, растянувшая на несколько секунд. «На самом деле... чёрт, я даже не знаю... на самом деле я бы хотел сказать тебе это лично, но не наберусь смелости. Я хочу, чтобы ты позаботился о ней», — слышно, как на другом конце голос говорящего ломается. «Она любит тебя, даже если отрицает это. Она дорога мне, парень. И я знаю, что она дорога тебе. Просто... просто позаботься о ней, ладно? Она заслуживает лучшей жизни. Я рассчитываю на тебя. Спасибо. Ну, пока?» Следует пауза. «И, Зейн, прости за это, ладно?»

«Я покажу тебе дорогу.

Я покажу тебе места, которые мы найдём».

Шаг за шагом он поднимается по старой чугунной винтовой лестнице, внутри маяка тесно, но и в сумраке и в шуме моря снаружи есть своё очарование.

Он находит Амалию на самой вершине, ослепляющий свет от колпака маячной башни над ними освещает её силуэт, она словно светится на фоне наступающей ночи. На этот раз он не скрывается, не крадётся, позволяет ей услышать свои тяжёлые шаги, проходит через маячную комнату прямиком к ограде снаружи. Но девушка, строящая у огороженного края, не двигается с места, словно знает, кто это.

Она бывает здесь слишком часто, так, что смотря в сторону горизонта города, а не моря, знает каждый огонёк Плимута. Продолжает смеркается, сегодня облачно, и звёзды практически не проглядывают сквозь воздушные облака, едва различимые на ночном небе.

Амалия смотрит на морские барашки, один за другим разбивающиеся о берег, и переводит взгляд в непроглядную даль. Её сердце где-то там, она оставила его на дне океана в день, когда не стало Луи.

Но с ней Зейн. Зейн, который каждый день раскаивается за свои ошибки, Зейн, который каждую тёмную ночь переживает заново тот день, когда не могло стать и её. Зейн, чьё сердце пылает от любви.

— Я не могу отрицать того, что чем сильнее я борюсь, тем глубже меня тянет вниз.

Он стоит прямо за её спиной, хочет обнять, но боится.

Вспоминает то, как сильно его влечёт к прошлой жизни, включающей в себя не только её, но и все пристрастия. Весь этот город, дурно влияющий на него. Ему хватило пары недель, чтобы вновь собраться с силами и вернуться, чтобы продолжить эту борьбу.

Амалия чувствует то же самое. Как бы она не боролась, ассоциативные реакции и воспоминания будут продолжать приносить ей боль, не давая ни забыть плохое, ни вспоминать хорошее, ни начать сначала, на этот раз по-другому. И каждый раз это самое прошлое убеждает её, что по-другому не бывает.

Она обнимает его первой. Это не происходит мгновенно, она изнутри кусает щёки, думая, стоит ли рисковать и пытаться пересилить себя снова, но когда оборачивается, так неуверенно, к нему, — внутри всё встаёт на свои места.

— Почему нас всегда так тянет всё испортить? — она шепчет в мужскую шею, но откидывает голову назад, заглядывая в карие глаза, снова ставшие родными.

Лия не даёт ему ответить, мягко, боясь, прикасаясь к мужским губам. Поцелуй оказывается совсем непродолжительным и слабым, совсем детским, но полным всей нежности и боязни ошибиться. Зейн чувствует, что и у него внутри всё становится на свои места, но где-то в самом дальнем, скрытом от него самого углу щемит. Кареглазый прячет лицо в знакомых темно-русых волосах, наконец-то снова в состоянии дышать.

Иногда, когда всё кажется наладившемся, в такие моменты, как сейчас, он чувствует, что украл чужую любовь. Чужую жизнь.

— Я потерял свою первую любовь в пятнадцать, — голос молодого мужчины тих, он больше не может скрывать правду от всех. Сначала Амалия в его объятиях напрягается, но слыша дрожь в его голосе, она крепче обнимает Зейна. — Я не должен говорить об этом, потому что она бы не хотела, — каждое словно вырывается из него после долгих лет его личного заточения внутри, — это только её история, но я скажу следующее: я понимаю всё, что ты чувствуешь, когда человек уходит из твоей... и из своей жизни, — он чувствует, как всё наваливается на него и не сразу понимает, когда его лицо оказалось в женских ладонях, нежно и ласково поглаживающих его щетину. Он обязательно расскажет ей обо всём. — Но Луи правда не хотел, чтобы ты страдала, потеряв его, — слова полны не только чувством оглушающей потери, но и переполняющей его любви. К ним. — А я потерял лучшего друга детства, — внутри всё обрывается и наполняется новым, неизвестным чувством, когда слова срываются с его губ, раскрывая тайну, которую от нёс в себе. Не только Лия оставила своё сердце на глубинах океана. — Возможно, мы с Луи не были близки последние пять лет, но он был по-прежнему дорог мне, — они оба улыбаются сквозь слёзы, и Зейн знает, что Луи наверняка улыбается, глядя на них.

Этот свет маяка, спасительный для моряков, своими лучами обнажает всё самое чистое в Амалии и Зейне. Этот свет спасает и их, набело стирая все мучительные, душераздирающие страхи.

«Когда теряешься, помни,

что мы — одно целое».

Примечания:

По правде говоря, я начала писать совершенно другую историю, но мысленно продолжала возвращаться к Амалии, Зейну и, конечно, Луи. Первоначально конец первой части был действительно был трагичен, пока внутри меня не появились сомнения и желание дать им второй шанс. Как-то так.

А буквально сегодня, перед самой публикацией, я нашла одну песню, перекликающуюся с названием истории и частично с её содержанием. Может быть, послушаете как-нибудь на досуге. blink-182 «Bottom of the Ocean».

Спасибо.

Искренне, Т.