После того, что сказала Агата, связь прервалась, но это было лишь к лучшему: мне совершенно нечего было ответить. Я почти полностью уверен в том, что именно она отключила вызов, хотя это мало, что меняет. Мне давно не приходилось задумываться так сильно над чьими-то словами, а теперь пришлось. Я совершенно не понимал, что она могла иметь ввиду.
И больше я не перезванивал. Конец того разговора был «хорошей точкой» для того, чтобы мы оба обдумали каждое сказанное нами слово. Хотя, скорее всего, я лишь просто сильно опять начинаю заморачиваться и думать о всяких вещах, о которых думать и вовсе не стоит. Возможно, Агата имела ввиду нечто другое, что пока мне не ясно. Девушек никогда нельзя понять полностью. В их фразах всегда есть что-то такое, что заставит тебя «ломать» голову, чтобы научить тебя читать между строк. Всё потому, что ты любишь и хочешь начать понимать любимого человека.
Факт того, что я говорю себе, что люблю её, до сих пор кажется мне каким-то новым и странным. Думаю, это изменится, когда я увижу её. Теперь мне снова надо торопиться к маме. Нужно спросить, как она себя чувствует.
В любом случае, я был благодарен Лорен, что она дала нам возможность прожить у неё какое-то время, пока мама проходила серьёзное обследование. Несмотря на наши взаимоотношения, она сдержала своё слово и частично заботилась о нас. Здесь я возражать не могу — если бы не она, вряд ли мы бы могли видеть мою маму здоровой сейчас. Однако, это касается не только её. Здесь не малую роль сыграла и сама Джюелл, врачи из нашего маленького городка и моё желание помочь маме. Каждый из нас внёс хотя бы частичку себя в то, ради чего мы здесь, ради наших улыбок и жизнелюбия, ради семейной любви. Я снова на втором этаже знакомой больницы. Мамина палата напротив — я захожу в неё. Запах стерилизованных предметов уже не так мне замечался. Теперь я ощущал резкий запах хлорки, и в голове приятно «вспыли» воспоминания школьного бассейна, где меня впервые научила мама держаться на воде. Я не мог не улыбнуться, представляя себя жизнерадостным шестилетним мальчишкой, радующимся каждому прожитому моменту. Сейчас я на одиннадцать лет старше себя такого, но мамину улыбку я ни за что не забуду. Она, как мой первый поход в школу, загадочный, но до жути интересный. Мама — тот человек, который не заменит мне никакие воспоминания ни с кем другим, наверное, даже с Агатой. Я вдруг начал размышлять об этом вслух, искренне делясь своими мыслями. Мне даже не удалось понять, как я так долго держал это в себе и не осознавал, что это действительно меня волнует и сильно беспокоит. Я успел добавить, что жду её скорейшего выздоровления, чтобы снова вернуться в родной город. Меня поддержал каждый. Казалось бы глупость, но никакая столица не заменит того прекрасного уютного городка, в котором ты родился. Если ты уважаешь себя и свою семью, то, как бы далеко ты не уехал, тебя будет с невидимой силой тянуть назад, и, однажды, ты вернёшься. Хотя бы в своих мыслях.
Я упомянул и школу. Даже в школу в Вашингтоне я не посещал постоянно. Моё пребывание рядом с мамой, сильная усталость, плохое настроение — куча факторов влияло на то, чтобы я очередной раз сказал себе остаться дома. Мягкая кровать, личная комната и большая подушка — это всё, что мне было так нужно для отдыха. Я осознавал, насколько много мне постоянно приходится пережить, поэтому это, возможно, даже к лучшему. И, главное, ни Лорен, ни мама ничего про это не знают. Само собой, я понимаю, что с такими темпами меня ожидает вызов к директору или даже отчисление, но я делаю домашнее задание каждый день, заодно решая порой и классный материал, так что сдаю я все работы иногда даже раньше основного состава нового класса.
Хотя, когда я приходил иногда, Сэйв часто делалась со мной новостями из школьной жизни, в которых я не особо был заинтересован (а, если честно, вообще нет), но всё равно слушал, проявляя добродушие и уважение. Мне также была приятна её открытость и дружелюбие, что я часто не находил в людях ранее. Эта девушка даже предложила нам сесть вместе. Я не отказался.
Начался урок английского. Мы много обсуждали прочитанную литературу и делали разные выводы, время от времени что-то помечая. Было интересно делиться своими взглядами, мыслями и учиться понимать друг друга. Сэйв зачастую требовалась моя помощь. Когда мы сидели и снова взглядывали на знакомый уже текст, я глазами «пробегал», чтобы понять, что я плохо помнил или легко мог забыть. «Отметки карандашом всегда помогали», — промычал я себе, стараясь быть в курсе дальнейших событий каждого героя.
Этот урок был необычным. Все ребята сели в большой круг, взяв на руки книги с текстом с пометками, чтобы мы знали, о чем стоило было поговорить. Все сели и серьёзно молчали. Учитель сел напротив бывшей соседки Сэйв по партам, с которой они раньше дружили. Они сидели много лет рядом и часто у друг друга списывали, как мне рассказывала она. Я провёл глазами по лицам каждого. И вдруг я заметил, что в зале оказался ещё один свободный стул. Я не знал, для кого он, потому что в классе пересчитал каждого и понял, что придёт кто-то ещё, мне не знакомый. Часть урока прошла моментально, но я и не думал, что это место вообще кто-то займёт, но вдруг дверь распахнулась, и перед нами показалась та девушка с лестницы. Она быстро села рядом и даже ни с кем не здоровалась. Мгновенный запах курево почувствовался в воздухе, отчего я слегка сморщился. Её колотит, и она безумно хочет приступать к уроку. Учитель крайне шокирован её поведению. Боюсь, что этой незнакомке уже не понаслышке знаком этот исправительный процесс, хотя я не знаю, настолько она странная, ведь мы даже не знакомы.