Через секунду я подбежала к двери и, резко распахнув ее, влетела в коридор. У поста медсестер стояли два врача, о чем-то мирно беседуя. Увидев меня, в их глазах появился недоверчивый ужас.

- Он очнулся! – я буквально захлебывалась словами. – Он сказал, что ему больно! Прошу вас, сделайте что-нибудь!

Они пробежали мимо меня, практически оттолкнув в сторону, медсестры ринулись следом, но когда я попыталась войти в палату, меня твердо выпроводили в коридор. Я только успела заметить, как врачи торопливо проверяют жизненные показатели Лиама и активность мозговой деятельности. Я стояла снаружи, прислушиваясь к приглушенным голосам внутри, прикусывая нижнюю губу и вытирая медленно катящиеся по щекам слезы. Я должна быть там. Лиам нуждается во мне.

Приложив ухо к двери, я услышала:

- Никаких сомнений. Он выходит из комы...

Шли дни, и я почти забросила учебу, стараясь проводить с Лиамом как можно больше времени. Каждый день я наблюдала за ним, видела ту боль, которую он чувствовал, но его состояние ежедневно улучшалось, и вид этих положительных сдвигов постепенно заполнял меня опьяняющей радостью. Повязки с лица сняли, опухоли уже почти не было видно. Он выглядел неплохо, но по-прежнему был лишен возможности говорить. Говорила, в основном, я. Лиам только слушал, но наши глаза вели постоянный молчаливый диалог, будто мы были единственными людьми во всем мире.

Глядя на Лиама, я почти ощущала его нетерпение: он хотел говорить, хотел ходить, хотел снова жить полноценной жизнью. Но пока что он был заключен в тюрьму в собственном теле, и ему это совсем не нравилось.

Я была в больнице в тот день, когда из его горла вытащили трубку, и мы ждали вместе с миссис Пейн в коридоре, держась за руки. Когда из палаты Лиама раздался хриплый крик боли, я вздрогнула, и миссис Пейн сильно сжала мою руку.

Я дрожала, все мои инстинкты вопили, что я должна быть с ним в эту минуту. Из палаты больше не доносилось ни звука, наконец дверь открылась, доктора и медсестры вышли. Один из них остановился, чтобы поговорить с нами.

- Он в порядке, – сообщил он, слегка улыбаясь, глядя в мое напряженное лицо. – Он самостоятельно дышит и говорит.

Я бросилась в палату. На подгибающихся коленях пересекла комнату и подошла к Лиаму, фактически не чувствуя ног. Кое-как уцепилась за поручни кровати, пытаясь держаться прямо.

- Лиам... – прошептала я.

Он посмотрел на меня, затем сказал:

- Хочу пить...

Я едва не рассмеялась во весь голос: он снова говорит! Повернувшись к маленькому пластмассовому кувшину на тумбочке, я наполнила стоящий рядом стакан наполовину, вставила туда соломинку и поднесла к его губам.

Он осторожно отпил, медленно проглотил воду и через минуту расслабился.

– Слава Богу, – хрипло пробормотал он. – Горло ужасно болит. Я боялся, что не смогу глотать, но уверен, что не хочу эту чертову трубку назад.

Я улыбнулась.

- Что-нибудь еще?

- Да. - Его взгляд был серьезен. - Поцелуй меня.

Я легонько прикоснулась к его губам, пока миссис Пейн за моей спиной усиленно притворялась человеком-невидимкой. Но, когда я начала отстраняться, он неуверенно протянул ко мне руку и коснулся моих волос. Лиам ничего не говорил, просто поднял другую руку и обхватил мое лицо ладонями, его пальцы легко скользнули по моему лбу и бровям, вниз по линии носа, по губам, скулам и подбородку, прежде чем спуститься по шее вниз. Карие глаза, не отрываясь, смотрели на меня, словно пытаясь разглядеть и запомнить каждую черточку.

Я услышала, как дверь в палату тихо захлопнулась: миссис Пейн тактично вышла, оставив нас наедине. Проигнорировав боль в руках, Лиам притянул меня к себе. Затем обнял, обхватив руками так, как мечтал много раз с тех пор, как мой голос вырвал его из темноты, и с резким приглушенным жаждущим стоном прижался губами к моим губам...

Два дня спустя Лиама перевели из интенсивной терапии в отдельную палату. А еще через два дня Лиам уже смог сидеть в инвалидном кресле или на прикроватном стуле, позволяя телу приспособиться к движениям и различным положениям. Руки зажили достаточно, чтобы он мог пользоваться костылями для поддержки в течение нескольких минут каждый день. Сеансы физиотерапии тоже приносили свои результаты. Каждый день Лиам становился все сильнее, и это было удивительно и пугающе: наблюдать за ним и осознавать степень его силы воли и то, как он справляется с ситуацией. Он никогда не жаловался на головную боль, хотя врач сказал мне, что пациент, возможно, несколько месяцев будет страдать от головной боли. Лиам быстро набирал вес, с тех пор как из горла удалили трубку и он смог есть самостоятельно, и теперь так же быстро восстанавливал силу.

Мы пережили ужасных четыре месяца. Надо постараться пережить еще месяц. Тогда, возможно, Лиам сможет наконец-то вернуться домой...

***

Месяц спустя.

Слегка прикрыв глаза, я наблюдала за невероятно красивым заходом солнца из окна автомобиля, на заднем сидении которого сидели мы с Лиамом. Нас вез мистер Пейн, но куда – я не знала, в течение всей поездки Лиам сохранял загадочность, сказав только, что собирается сделать для меня сюрприз. Единственное, что мне соизволили сказать перед отъездом, - это то, что мы вернемся домой только завтра.

Примерно через полтора часа отец Лиама свернул куда-то, и темнота поглотила автомобиль. Лунный свет едва проникал сквозь густые ветви деревьев. Вскоре фары автомобиля осветили небольшой деревянный домик, и мы остановились на подъездной аллее.

- Куда мы приехали? – удивленно произнесла я, оглядываясь вокруг. Лес, деревья, кусты. -Кажется, мы здесь совершенно одни.

- Совершенно, - кивнул Лиам.

Тут я заметила за домиком что-то сверкающее в лунном свете. Вода. Домик стоял на берегу озера, находясь от него в сотне ярдов. Лунные лучи серебрили его гладкую поверхность.

- Я снял его на пару дней. – Лиам обнял меня и прошептал на ухо. - Хочу побыть с тобой вдвоем.

Мистер Пейн помог нам занести в дом сумки с продуктами, и сказав, что вернется за нами завтра вечером, уехал.

Внутри оказалось довольно уютно. Лиам разжигал камин, пока я расставляла на столе еду: шампанское, фрукты, бутерброды. Украдкой взглянув на Лиама, я улыбнулась, почувствовав, как от нежности сжалось сердце: он был таким родным. И все вокруг казалось просто невероятно красивым.

Когда огонь, наконец, разгорелся, Лиам повернул голову и посмотрел на меня. У меня перехватило дыхание, и я отвернулась. Лиам поднялся, подошел ко мне и, взяв меня за плечи, развернул к себе. Наши глаза встретились. Тишина сгустилась между нами.

Я положила ладони Лиаму на грудь и ощутила сильное биение сердца; замерла, когда он медленно - очень медленно - прильнул губами к моим губам. Он крепко обнял меня, и я чувствовала себя маленькой и хрупкой, словно фарфоровая статуэтка. А от дурманящего запаха сильного мужского тела голова шла кругом. Руки Лиама сжимали меня так, словно он боялся, что я ускользну. Я слышала, как в глубине его груди рождаются хриплые стоны, его горячее дыхание обжигало меня, как только мы размыкали губы.

- Еще минута - и до кровати мы уже не доберемся. – Прошептал он, внезапно отстранившись.

Я ничего не ответила, только улыбнулась.

Дорогу до спальни я не запомнила. Это был один бесконечный поцелуй. Я прильнула к груди Лиама, обвила его шею руками и перестала думать о реальности. Эмоции настолько захватили нас, что мы были уже не в состоянии о чем-либо думать, словно два путника, которые пересекли пустыню, изнемогая от жажды, и наконец достигли ручья с прохладной водой.

А когда пожар в крови утих, мы почувствовали себя совершенно опустошенными. Долго лежали в ночной тишине и молчали, просто наслаждаясь близостью.

Через час – или два? – мы вернулись в гостиную, пили шампанское под треск поленьев в камине, и Лиам кормил меня клубникой со сливками и шоколадом...

Проснувшись утром на огромной кровати, я долго смотрела на спящего Лиама, боясь шелохнуться, чтобы не разбудить его. И все никак не могла насмотреться.

Мой.

Меня затопило чувство собственницы, чувство своей власти. И гордости. Как бы невыразимо хорошо ни было мне этой ночью, я точно знала, что Лиаму было так же хорошо со мной.

- Я люблю тебя, - сонно прошептал Лиам, не открывая глаз. - Так сильно, что готов подарить тебе весь мир.

- Лучше сейчас парочку бутербродов с сыром. – Я вдруг почувствовала, как голод внезапно заявил о себе. А я ведь не ощущала голода уже много дней, недель, да что там – месяцев!

Он засмеялся и, обняв меня, с нежностью поцеловал.

Аккуратно высвободившись из его объятий, я накинула на себя рубашку Лиама и прошла на кухню, ступая босиком по дощатому полу. Я ощущала каждую трещинку под своими ногами. Обостренная чувственность делала ощутимым даже прикосновение тонкого хлопка к моему телу.

Я выжимала апельсиновый сок, когда почувствовала, как Лиам зашел на кухню и остановился позади меня. Его руки обхватили мою талию, и он прижался губами к моей шее. Я улыбнулась, наклоняя голову, чтобы ему было удобнее.

- Ммм, вот это жизнь! – с улыбкой произнес он. – Моя девушка пахнет апельсинами и носит мои рубашки.

Я повернулась в кольце его рук и протянула ему липкий от сока пальчик:

- Попробуй.

Он медленно слизнул капельку сока с пальца, не отводя от моих глаз своего искрящегося темного взгляда, исполненного обещаний. Я почувствовала, как на щеках снова выступил румянец, и опустила глаза.

Завтрак так и остался нетронутым.

Но это было совершенно неважно, потому что у нас нашлись дела поважнее.

Как, например, медленное расстегивание пуговиц на рубашке, чувственные поцелуи и...

... и все-таки жизнь имеет свойство подкидывать сюрпризы в самый неожиданный момент.

Был уже вечер, когда мы разгоряченные, взбудораженные и счастливые вышли вечером из дома, потому что за нами приехал отец Лиама. Мы смотрели только друг на друга. Так, как могут смотреть только влюбленные. Каждая наша улыбка, каждый взгляд были исполнены смысла, понятного только нам двоим, радости, восторга, граничащего с экстазом, и огромной любви. Мы провели чудесный день вместе. Целый день мы наслаждались друг другом. Это было как в сказке.

Но как только я уселась в машину - на телефон пришло сообщение. Всю дорогу до дома меня мучила всего одна мысль: зачем только я его прочитала?..