2 недели спустя.

- Кимберли! Ким! Проснись! - С трудом разлепив веки, я увидела возле себя Зейна, сидящего на краю больничной койки. - Тебе опять приснился кошмар.

У меня на лбу выступил холодный пот, снова подступила тошнота, но я молча боролась с приступом невыносимой душевной боли. Боль прокатывалась по всему телу мучительной дрожью, туманила зрение и мысли. Ничего не ответив, я снова закрыла глаза, с горечью и отчаянием понимая, что у меня никогда в жизни не получится забыть тот ужас, случившийся со мной 2 недели назад...

События того дня, когда в темном переулке компания отморозков напала на Лиама и Луи, были почти стерты из моей памяти, осталось лишь общее ощущение кошмара. Следующие дни я не помнила совсем, потому что боролась за свою жизнь в больнице, в которую меня привезла полиция. Но, как ни странно, иногда перед моими глазами появлялись четкие стоп-кадры нападения, и особенно искаженное злобой лицо Найла.

Также я отчетливо помнила ужас, охвативший меня, когда по приказу Найла толпа подонков в черных кожаных куртках набросилась на парней, и оцепенение, которое меня охватило, когда Найл, оттащив меня в сторону, грубо швырнул на землю.

- Пожалуйста, Найл, не делай этого... - Я вспомнила свой полный ужаса писк.

Найл усмехнулся и повернул к себе мое лицо, пытаясь поцеловать. Я попыталась оттолкнуть его, но он навалился на меня всем телом, прижав к земле. Застонав от страха, я пыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но ничто не могло остановить жадные губы, покрывающие поцелуями мою шею, щеки, подбородок и соленые от слез ресницы.

Не осталось сомнений, что он собирается со мной сделать, и не имеет значения, будет ли его желание взаимным.

В следующее мгновение он грубо порвал на мне футболку. Ноги Найла захватили мои ноги в замок, крепко удерживая, одна рука зажала мой рот, а другая сомкнулась на горле.

В таком положении я чувствовала себя совершенно беспомощной.

- Только пошевелись – и будет еще хуже.

Голос был холодным и угрожающим, что я еле расслышала эти слова, но, тем не менее, сразу поняла их смысл. Руке, сжимающей мою шею, было достаточно лишь надавить чуть сильнее. Я была распластана на земле и не могла даже поднять руки, чтобы защититься.

Легкие болели, горло свело судорогой, зрение заволокла пелена ненависти. Я не могла дышать. Перед глазами все расплывалось, я с трудом хватала воздух маленькими глотками. Наконец рука, сжимающая мое горло, чуть ослабила хватку, но этого было достаточно, чтобы втянуть немного воздуха.

Меня охватило отчаяние, я затряслась, из груди вырвалось рыдание.

- Не бойся, – сказал Найл, расстегивая мои джинсы. – Я не причиню тебе боли.

Эти слова показались мне такими неуместными, что у меня вырвался глупый смешок.

- Ненавижу тебя, – задыхаясь, прошептала я. – Видит бог, как сильно ненавижу.

Рука Найла снова сдавила мне горло. Я попыталась бороться, но была лишена кислорода и уже находилась в полуобморочном состоянии. Когда Найл склонился надо мной, то он уже казался мне расплывчатой черной фигурой, которая пугала меня до ужаса.

В следующую секунду мир померк...

***

Когда я очнулась в палате, низ живота тянуло, очень хотелось пить, а голова была пустая и словно набитая ватой. Медсестра, сочувственно посмотрев на меня, тихо прошептала:

- Бедная девочка...

Я ничего не ответила, только свернулась комочком на кровати и уставилась невидящим взглядом в стену. В таком положении я и пролежала несколько дней, не реагируя на просьбы медперсонала, полиции и родителей сказать хоть что-то. В тот момент я не хотела думать, не хотела ни о чем вспоминать, потому что мысли о случившемся глубоко внутри причиняли мне острую боль. Но сильнее боли меня жгло унижение. Жизнь никогда не готовила меня к мукам последних дней, и я очень боялась с ней не справиться.

В тот момент я яростно ненавидела эту гребаную жизнь. Ненавидела всей душой, потому что еще недавно эта самая жизнь сделала мне невероятно щедрый подарок – два дня безумного счастья с Лиамом. А потом все забрала.

Мое счастье длилось всего два дня.

Что ж, видимо, я больше не заслужила...

Немного полегчало мне лишь через неделю. После испытанных унижения и боли забота и внимание родителей были для меня словно успокаивающий бальзам, который немного подлечил глубокие раны, нанесенные пережитыми событиями.

Родители старались не спрашивать того, что могло задеть мои растрепанные чувства, и я им была за это благодарна. Я наотрез отказалась разговаривать с психологом и ничего вразумительного не могла ответить полицейским, которые приходили для обязательного взятия показаний. Но самое главное, что я от них узнала, - это то, что почти все, кто участвовал в драке, арестованы и находятся под следствием. А те, кто еще на свободе, скоро будет пойман. Найл тоже был в числе арестованных, но это меня слабо успокаивало. Мое сердце просто разрывало от ненависти к нему, отравляя все мое существование.

Первым вопросом, который я задала маме, когда смогла более-менее соображать, был следующий: где Лиам и Луи? Мама тогда ответила, что парни живы. Они получили сильные травмы, и сейчас находятся в больнице под наблюдением врачей. На второй вопрос, что с ними, она ответила, что все хорошо. Относительно хорошо.

Мама пыталась говорить спокойно и убедительно, но я видела, что что-то здесь не так. Она явно что-то от меня скрывает. Ведь если бы с парнями все было хорошо, кто-то из них обязательно бы пришел за это время ко мне. Но их не было, следовательно, не было оснований верить словам мамы и врачей, которые все, как один, говорили то же самое.

А вдруг?..

Нет! Невыносимая мысль! А вдруг случилось самое страшное, и мне просто никто об этом не говорит, оберегая мою нервную систему от еще больших потрясений?

Мне нужно все узнать самой. Но как, если моя мама день и ночь дежурит у моей больничной койки?

Через пару дней мне с трудом удалось уговорить маму уехать на ночь домой, заверив, что я чувствую себя гораздо лучше и больше нет необходимости сидеть возле меня постоянно. Когда тем же вечером моя палата опустела, я впервые встала с постели. Надо найти Луи и Лиама, иначе я сойду с ума, если не узнаю, что с ними.

Осторожно выйдя из палаты, я пошла по длинному полутемному коридору. Где же их искать? Возможно, в отделении интенсивной терапии. И где это отделение? Как его найти в огромной больнице? Похоже, без помощи мне не обойтись.

Мне повезло. Врач, который дежурил в реанимации, с пониманием отнесся к моей просьбе сказать мне, здесь ли находятся нужные мне пациенты. Мои догадки оказались верными. Оба парня были здесь.

Подходя к палате Лиама, я слышала тихий гул, проникающий в каждый уголок отделения: звук приборов, которые поддерживали пациентов или помогали в их восстановлении. Я вдруг подумала, что Лиам не может двигаться, присоединенный к одному или нескольким аппаратам, и мои ноги задрожали.

Остановившись перед дверью в палату, врач серьезно посмотрел на меня.

- Я хочу вас немного подготовить. Он в очень тяжелом состоянии. Череп проломлен, несколько ребер сломано. Он дышит через трубку в горле. Не ждите, что он похож на парня, которого вы помните.

Он немного подождал, наблюдая за мной, но я ничего не сказала. Наконец он открыл передо мной дверь.

С замиранием сердца я вошла в палату, и на долю секунды сердце и легкие как будто перестали работать. Потом сердце снова забилось в обычном ритме, и я глубоко и болезненно вздохнула. Слезы навернулись на глаза, когда я уставилась на неподвижную фигуру на больничной койке, и имя любимого беззвучно сорвалось с моих губ. Я не могла поверить, что это... это могло быть Лиамом.

Парень на кровати был в буквальном смысле почти мумией. Ноги, руки и голова обернуты бинтами. На лице, обмотанному марлей, видны только губы, подбородок и скулы, но они раздуты и изменили цвет. Дыхание слабо вырывалось со свистом через трубку в горле, и еще несколько трубок были присоединены к телу. Мониторы наверху отражали состояние организма. Он все еще жив...

Мое горло настолько пересохло, что было больно разговаривать. Врач с сочувствием наблюдал за мной.

Я медленно подошла к кровати и тяжело опустилась на стоящий рядом стул. Врач вышел и закрыл за собой дверь, оставив меня в комнате один на один с этой неподвижной фигурой, тихими звуковыми сигналами мониторов и слабым свистом его дыхания. Мои руки сжались в кулаки, и слезы снова навернулись на глаза. Жалость к Лиаму была настолько острая, что причиняла мне боль. А ненависть к Найлу словно стала еще больше, хотя это, казалось, уже было невозможным.

Я долго не могла оторвать от Лиама глаз. Господи, как же он ужасно изранен. Мысли лихорадочно проносились в голове: сможет ли он когда-нибудь ходить? Пользоваться руками? Видеть? Мыслить?

Я глубоко вздохнула. В палате сильно пахло лекарствами, и внезапно я задалась вопросом, ощущает ли он, хоть краешком сознания, этот запах?

А если я коснусь его руки? Почувствует ли он что-нибудь? Ощутит ли мое прикосновение?

Я нерешительно протянула руку и коснулась его руки чуть выше повязок. Кожа оказалась горячей, и я от неожиданности отдернула пальцы. Почему я подумала, что он будет холодным? Но ведь высокая температура была еще одним признаком того, что жизнь все еще ярко горела в нем, несмотря на неподвижность.

Он теплый. Он живой.

- Лиам? – дрожащим голосом сказала я.

Это невыносимо. Это настолько ужасно - разговаривать с неподвижной мумией, понимая, что он, вероятно, в настолько глубокой коме, что ничего не осознает, и, даже если каким-то чудом смог услышать меня, все равно не способен ответить.

Я снова смахнула выступившие слезы, осознавая, что ничем сейчас не могу ему помочь.

Если бы я могла, я бы взяла его боль себе.

Он инвалид. Даже теперь нет никакой уверенности, что он выживет, несмотря на волю к жизни. И даже если выживет, не будет таким, как раньше.

Возможно, у него поврежден мозг.

Возможно, он не сможет ходить, говорить или есть самостоятельно.

Я даже не представляю, как сложится наша дальнейшая жизнь, если она вообще будет...

- Мисс? - Я подняла голову и увидела врача, который меня привел в палату. – Вам уже нужно уходить.

Я судорожно всхлипнула.

- Я не хочу оставлять его. Это просто ужасно лежать здесь одному.

- Он ничего не осознает, – заверил меня врач. – Он в коме, и прямо сейчас для него лучше, чтобы он там и оставался.

Да, возможно, он прав. Ведь если бы Лиам сейчас пришел в сознание, то наверняка испытывал бы ужасную боль.

- Как долго он будет в таком состоянии? – Беспомощно спросила я, прикинув в уме недели две-три.

Врач откашлялся:

- По крайней мере, несколько месяцев. Возможно, дольше.

- Месяцев!

- Сейчас рано что-то говорить. Кома должна помешать отеку мозга и еще большим повреждениям. В любом случае, если он не очнется через пару месяцев, мы начнем выводить его из этого состояния. А теперь пойдемте, медсестре нужно провести процедуры.

Пошатываясь, я с помощью врача добралась до своей палаты и бессильно упала на кровать, почувствовав себя выжатой как лимон. Я выпила снотворное, которое мне назначил мой лечащий врач, и через некоторое время провалилась в спасительное забытье.

***

Всю следующую неделю большую часть дня я проводила, сидя у кровати Лиама. Несколько раз медсестра или санитарка требовали, чтобы я вышла, но за исключением этого времени или когда приходили родители Лиама, я постоянно находилась с ним. Я говорила с ним, пока не пересыхало горло, говорила, пока не иссякали темы разговоров, и затем снова наступала тишина, но даже тогда я просто держала ладонь на его руке. Я мечтала, я молилась, чтобы Лиам осознавал, что я рядом...

Дела с Луи обстояли чуть лучше. Он пришел в себя через несколько дней и, как только врачи перестали опасаться за его здоровье, родители перевезли Луи в Донкастер. Я даже не успела с ним попрощаться. А может, просто струсила, потому что чувствовала себя виноватой в том, что с ним произошло. Ведь если бы не я, с Луи бы ничего подобного не произошло.

А два дня назад, как только я перестала принимать снотворное, меня начали мучить кошмары. Стоило мне закрыть глаза, как тут же в памяти всплывало искаженное злостью лицо Найла, его руки, бесстыдно шарящие по моему телу и рвущие одежду, его губы, целующие меня против моей воли.

Я начала просыпаться с криками, в холодном поту. И сон теперь уже не был для меня спасением. Он стал для меня наказанием.

В этот нелегкий для меня период в моей жизни снова появился Зейн. Я не спрашивала его, как он узнал, что я в больнице и что со мной стряслось, потому что догадывалась: весть об этом событии уже давно облетела весь город. Я вообще с ним не разговаривала, а он просто приходил и молча сидел в моей палате, дожидаясь, пока я вечером вернусь после дня, проведенного рядом с Лиамом. Каким-то образом Зейн узнал про мои любимые пирожные и каждый вечер приносил их мне, но они так и оставались нетронутыми. Конфеты, горячий кофе в стаканчике, соки – все так и лежало на тумбочке, пока Зейн не выкидывал их, заменяя свежими.

И когда я, вернувшись в свою палату, ложилась на кровать, отвернувшись к стене, Зейн садился рядом, рассказывая мне о чем-то, что я даже не пыталась понять. Он так и уходил, не дождавшись от меня ни слова, чтобы с утра снова вернуться.

К концу второй недели меня начало терзать какое-то смутное беспокойство, но я не могла точно определить его причину. Частью этого являлся Зейн и моя собственная реакция на него. Я поняла, что начинаю привыкать к его присутствию и даже подсознательно ждала его прихода. От Зейна исходило какое-то внутреннее спокойствие, которое меня успокаивало. Он быстро нашел общий язык с моими родителями, представившись моим другом, и мама была рада, что я не остаюсь одна.

Всего две недели назад я с уверенностью могла сказать, чего хочу от жизни: закончить колледж, устроиться на интересную работу, завести семью. У меня будет свой собственный дом, любимый муж, двое детей и собака. В общем, обычные мечты обычной девчонки. В тот момент у меня даже не было никаких сомнений в том, за кого я выйду замуж, ведь кроме Лиама никаких других вариантов просто быть не могло. Мы будем вместе навсегда – об этом мне сказал Лиам, когда признался мне в любви.

Но тогда я даже и подумать не могла, какой «сюрприз» мне приготовилажизнь...