— Профессор Миллс, доброе утро, — произнес Ремус, заметив Реджину, которая шла по коридору с легкой улыбкой на лице.

— Ремус, доброе утро! Помни, мы же коллеги, так что можно обращаться на ты, — ответила она, её глаза засветились дружелюбной теплотой.

— Да, прошу прощения. Все время забываю, — с легким смущением произнес Ремус, поправляя рукава  и устремляя взгляд вперед. Они оба заметили, как студенты неохотно потянулись на завтрак. Сегодня, в этот выходной, многие из них предавались сладкому сну, не желая отрываться от уютного покоя.

Два профессора медленно направились к Большому залу. Как только студенты замечали  Миллс, они старались или быстро пройти мимо, или слить со  стеной. Страх перед её могущественным опытом в дуэлях все еще преследовал их, особенно те, кто помнил её победу над Снейпом.

— Доброе утро, Профессор Миллс, — вежливо поздоровалась одна из студенток, проходя мимо. Реджина лишь слабо улыбнулась в ответ.
Подходя к дверям  Большого зала, они услышали гомон студентов, обсуждающих предстоящее соревнование по квиддичу, которое должно было состояться на следующей неделе. Реджина и Ремус обменялись взглядами, понимая, что конкуренция накаляется, и дух соперничества наполняет школу.

Стоило лишь им переступить порог, как в зале раздался гул разговоров, который тут же стал тише, словно все внимание переключилось на них. Атмосфера была насыщена ожиданием и любопытством. Реджина, с лёгкой улыбкой на губах, направилась к преподавательскому столу и уютно уселась на своё привычное место.
— С днём рождения, мисс Миллс, — произнёс Альбус, его голос звучал мягко, как свежий утренний ветер. Реджина сначала уставилась на него с недоумением, не веря своим ушам. Затем ее глаза расширились от осознания; она совершенно забыла, что сегодня настал тот самый день.

— Спасибо, Альбус, — произнесла она, тепло кивнув в сторону директора, почувствовав, как её сердце наполнилось благодарностью.
— У тебя день рождения? И ты молчала? — с удивлением спросила Помона, её лицо озарилось искренним интересом.

— Ох... Если честно, я совсем про него забыла, — призналась Реджина, её голос немного осекся. Мысли о праздновании своего возраста теперь казались ей далекими и неуместными. В её сознании всё сводилось к одному: в свои почти шестьдесят лет она выглядела на тридцать с хвостиком, и это придавало ей уверенности. Но о её истинном возрасте знала лишь она сама.

— И сколько тебе  исполнялось? — с любопытством поинтересовалась Минерва, её жест был тактичен, но в голосе звучала забота.

— Почти сорок. Тридцать шесть, если быть точнее, — ответила Реджина, нехотя признаваясь в своём возрасте, но в её словах не было стыда — скорее, приняли как данность. С каждой пройденной годами она становилась только мудрее, и в этом, безусловно, был свой шарм.
В этот момент дверь в зал с гулким звуком распахнулась, и в комнату вошел профессор Снейп. Его черная мантия развевалась, как тень, заполняя атмосферу непередаваемым спокойствием и легким смятением. Взгляд его холодных глаз зацепился за  Реджину , и в воздухе ощущалось предощущение конфликта.

— Итак,  нужно устроить праздник! Отказов не принимаю, — решительно заявила Минерва, обводя взглядом своих коллег.

Реджина, с недовольством нахмурив брови, ответила:

— Я не собираюсь отмечать свой день рождения.
Минерва встала на защиту традиций:

— Что значит "не собираешься"? День рождения — это важный праздник! Каждый из нас достоин радости в этот день. Коллеги, жду вас всех вечером в учительской. И конечно  же, нарядными, особенно  ты Реджина ,— с твердостью произнесла она, снова принимаясь за завтрак.

— Миллс, ты попала. Если Минерва что-то себе вбила в голову, её уже не остановить, — процедил Снейп, отпивая кофе с таким видом, словно глотал не ароматный напиток, а собственную желчь. Ложка звякнула о фарфор, звук показался Реджине невероятно громким в царившей тишине. Его лицо, обычно непроницаемое, сейчас было напряжено, словно натянутая тетива лука, готовая выпустить ядовитую стрелу сарказма.

Реджина сжала губы, чувствуя, как внутри все сжимается в болезненный комок.

— Я это и так знаю, — ответила она тихо, голос едва слышно прорезал напряженную тишину. Она опустила глаза, стараясь скрыть волну беспокойства и усталости, которая накатывала на неё. Ей совершенно не хотелось никакого праздника. Этот навязанный ей "праздник" сейчас, в этот момент, приносил только горькую боль, ощущение ловушки, из которой не было выхода. Мысль о предстоящем мероприятии, задуманном с наилучшими намерениями, казалась сейчас издевательством, жестоким и беспощадным. В груди защемило, и она еле сдержала вздох. Хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, подальше от этого навязчивого предчувствия.

Завтрак казался Реджине пыткой. Каждый глоток сока, каждый кусок тоста — всё это было лишним, отягощало её и без того подавленное настроение. Она едва дождалась окончания трапезы, резко встала, едва не опрокинув стул, и направилась к выходу из Большого зала, словно убегая от невидимого преследователя. Запертая в своей комнате, она чувствовала себя ещё хуже. Хогсмид, с его суетой и отвлекающими мелочами, казался единственным убежищем от гнетущей атмосферы замка.

— Составить компанию? — услышала она позади себя тихий, немного грустный голос Ремуса Люпина. Он стоял, облокотившись о каменную стену, его взгляд был полон понимания.

— Не откажусь, — ответила Миллс, бросая на преподавателя защиты от тёмных искусств благодарный взгляд. Усталость, которая накатывала на неё волнами, хоть немного отступала рядом с ним.

Они вышли из замка, и Реджина, чтобы скрыть накатившее на неё волнение, начала разговор: — Я смотрю, Поттер всё чаще задерживается у тебя на дополнительные занятия, — сказала она, стараясь придать своему тону непринуждённость, хотя внутри всё сжималось от неопределённого беспокойства.

— Да, он обучается заклятию Патронуса, — ответил Люпин, его взгляд устремился куда-то вдаль, словно он искал ответы на собственные вопросы в безмятежном зимнем пейзаже.

— Я пока что даже не прибегала к этому, — призналась Миллс, её голос дрогнул. Она тоже посмотрела вдаль, на заснеженные поля, пытаясь отвлечься от мучительных мыслей. 

— Ну, чтобы им овладеть, много сил не надо. Надо представить самое яркое воспоминание из своей жизни, — Люпин остановился, будто собираясь с мыслями. Его лицо, обычно мягкое и добродушное, застыло в задумчивости. — Если хочешь, можешь попробовать сейчас. Его слова прозвучали неожиданно, как вызов, бросаемый ей самой себе.
Реджина замялась. Представить самое яркое воспоминание… Казалось бы, что может быть проще? Но в памяти всплывали не яркие картины радости и счастья, а туманные образы, призраки прошлого, наполненные горьким послевкусием утраты и разочарования. Она замолчала, закусив губу, борясь с внезапно нахлынувшей волной тоски. Холодный зимний ветер словно пронзил её насквозь, усиливая чувство одиночества.

Люпин, заметив её нерешительность, мягко улыбнулся.

— Не стоит давить на себя, Реджина. Это сложнее, чем кажется. Просто… закрой глаза и позволь воспоминаниям самим прийти к тебе. Не выбирай их, не ищи специально. Просто… почувствуй.

Реджина замялась. Представить самое яркое воспоминание… Слова Люпина заставили её сердце сжаться. Самое яркое воспоминание… Конечно же, это был Генри. Но выбрать *одно* воспоминание оказалось невозможным. Каждое мгновение, проведённое с сыном, было сокровищем, бесценным и неповторимым. Но Люпин просил о самом ярком…

Она глубоко вдохнула, закрывая глаза. В памяти всплыли не отдельные картинки, а целая гамма ощущений: запах его нежной кожи, тепло его маленького тела, прижатого к её груди. Затем — первые неуверенные попытки ползти, крохотные ручки, цепляющиеся за ковёр, его восторженный смех, когда она подбрасывала его вверх. И вдруг, очень отчётливо, перед её внутренним взором возникла сцена: Генри, стоящий на четвереньках, маленький, в ярко-жёлтой кофточке, сосредоточенно напрягающий все свои крошечные мускулы. Он качался, покачивался, а потом… сделал первый шаг. Неуверенный, шаткий, но шаг! И это было не просто передвижение, а целая победа, маленькое чудо, запечатлённое в её памяти навсегда.

Она вспомнила, как его крохотное личико расплылось в улыбке, как он, протянув к ней ручки, прошептал: "Мама". Нечёткое, едва слышное "мама", но в этом слове заключалась вся безграничная любовь, вся нежность, вся сила его маленького сердца. В тот миг, пока он говорил "мама", мир вокруг неё замер. Остались только они двое: она и её сын. Его восторженные глаза, его улыбка, его маленькая ручка, сжимающая её палец.

Она медленно открыла глаза, и слезы тихо текли по её щекам. Люпин молча ждал, его взгляд полон понимания и сочувствия. Это воспоминание, наполненное чистой, непомерной любовью, было действительно ярким. Ярче любого солнца, ярче любого огня. И в этом свете, в этом тепле, она почувствовала, как внутри неё зарождается что-то сильное, светлое, защищающее. Это было ощущение защитного заклятия, родного, её собственного.

Люпин, наблюдая за ней, кивнул, его глаза выражали не только сочувствие, но и надежду. 

— Что ж, теперь запомни это ощущение, и произнеси заклинание. Чётко и ясно. Экспекто Патронум,— сказал Ремус, его голос звучал спокойно, уверенно, вселяя в Реджину уверенность. Он показал ей, как нужно держать палочку: уверенно, но не напряжённо, словно палочка — продолжение её собственной руки, её воли.

Реджина выставила палочку вверх, всё её тело было напряжено, но не от страха, а от сосредоточенности. Она закрыла глаза, снова погружаясь в воспоминание о Генри. Она чувствовала, как тепло его маленького тела, его нежный смех, его любовь, наполняют её изнутри, превращаясь в яркий, пульсирующий свет. Это ощущение было так сильно, так реально, что казалось, оно способно прорваться наружу, выплеснуться в окружающий мир. 

С глубоким вздохом она произнесла заклинание:

— Экспекто Патронум!

Из кончика её палочки вырвался луч света, не мягкий и тёплый, а тёмный, глубокий, словно сама ночь. Луч быстро принял форму, становясь всё более чётким и внушительным. Из него выплыл огромный чёрный ворон, его чёрное оперение отливало синим и зелёным переливами, словно ночное небо над заснеженными вершинами. Его глаза горели острым, пронзительным светом, и от него исходило ощущение силы, мощи и непреклонной воли. Это был не просто ворон, это был символ её тёмной, но сильной стороны, её готовности защищать свою любовь любой ценой.

— Впервые такое вижу, — прошептал Ремус, его голос был полон изумления. Он не отрывал взгляда от места, где ещё мгновение назад парил чёрный ворон. Тень от него, словно лёгкая дымка, ещё несколько секунд висела в воздухе, прежде чем рассеяться. Люпин медленно поворачивал голову, словно пытаясь рассмотреть невидимые детали, запечатлеть в памяти эту необычную картину. Его глаза, обычно мягкие и добрые, сейчас были широко раскрыты, полны удивления и скрытой тревоги. Даже зимний воздух вокруг казался напряжённым, словно ожидая разгадки этой магической загадки.

— Что именно? — спросила Реджина, опуская палочку и медленно убирая её .  Движения её были медленными, словно она всё ещё находилась под впечатлением от только что пережитого. Она внимательно следила за лицом Люпина, ища в его выражении подтверждение или опровержение своих собственных сомнений.

— Обычно Патронус светлый, — начал Люпин, голос его был спокоен, но в нём слышна была та же нескрываемая заинтригованность. — Символ защиты, символ надежды… Светлый образ, отражающий внутренний мир человека… Но твой… твой ворон… черный, могущественный… Форма Патронуса, помни, Реджина, у каждого своя, — он повернулся к ней, и его взгляд стал более мягким, — он отражает глубину твоей души, твоих сил… твоих страхов. Это не просто заклинание, это… отражение тебя самой.

Слова прозвучали не как утверждение, а как констатация факта, который нуждался в дальнейшем исследовании. Он замолчал на мгновение, словно взвешивая свои слова, а затем добавил тихо:

— Это… необычно. Очень необычно.

Ворон ещё некоторое время кружился в воздухе, его тёмные крылья, словно лоскуты ночи, медленно растворялись в прозрачном зимнем воздухе, прежде чем исчезнуть совсем.
После этого, они продолжили прогулку, молчаливо обходя заснеженные сугробы. Холодный воздух щекотал лицо, но внутри у Реджины теплилось уютное тепло. Они зашли в уютную таверну, запах глинтвейна и жареных каштанов наполнил воздух. Тепло камина разогнало зимнюю стужу. И время, проведённое в компании Ремуса, дарило Реджине не просто тепло, а глубокое чувство защищённости и необычайного спокойствия, словно невидимый чёрный ворон расправил свои крылья, надёжно укрывая её от всех невзгод.

Прогулка, несмотря на необычное магическое событие, оказалась целительной. Разговор с Ремусом, его объяснения, рассеяли часть тревоги, оставив после себя лёгкую, почти эйфорическую усталость. Возвращаясь в Хогвартс, они шли молча, каждый погружённый в свои мысли. Зимний воздух, пронизанный запахом снега и дыма из высоких труб замка, казался чище и свежее.

Реджина, попрощавшись с Ремусом у входа в главный зал, направилась в свою комнату. Вечером, Реджина стала собираться.
Платье которое она решила одеть, было темно-синим, цвета глубокой зимней ночи, но не мрачным, а насыщенным, словно бархат ночного неба, усеянного миллионами звёзд. Ткань, мягкая и струящаяся, слегка переливалась в свете свечей, подчёркивая изгибы её фигуры. Не было ничего вызывающего или броского – простое, элегантное платье с длинными рукавами, слегка расширяющееся книзу. В качестве украшения служил лишь тонкий серебряный пояс, блеск которого ненавязчиво подчёркивал талию. Он был подобен тонкому лучу луны, прорезающему ночную тьму. Вырез платья был скромным, но достаточно глубоким, чтобы выгодно подчеркнуть линию шеи.  Платье создавало образ элегантной, немного таинственной, но при этом очень женственной женщины, идеально дополняя её природную красоту и загадочность.
Осмотрев себя в зеркале, Реджина отправилась в учительскую.
— Реджина! С днём рождения! — первой её встретила профессор МакГонагалл, её улыбка была тёплой и искренней. — Надеюсь, ты хорошо провела день?

— Спасибо, Минерва, — улыбнулась Реджина. — День был необычный, но в целом – прекрасный.

Реджина уже почти привыкла к необычной атмосфере учительской, наполненной оживлёнными разговорами и смехом коллег. Она обменивалась приветствиями, принимала поздравления, наслаждаясь теплом и дружелюбием, окружавшими её в этот вечер. И вдруг, среди привычных лиц, её взгляд зацепился за фигуру Северуса Снейпа. Удивление, подобное тихому взрыву, пронзило её. Снейп? Здесь? На ЕЁ  дне рождения?

Она застыла на месте, глаза широко раскрыты, брови приподняты в изумлении. Мысль о том, что Снейп, человек, известный своим отстранённым поведением и язвительностью, пришёл на её скромный праздник, казалась невероятной, словно мираж в пустыне. Её взгляд скользнул по его фигуре, остановясь на его лице. Выражение на нём было… непроницаемым, как всегда, но Реджина уловила едва заметное изменение в его обычно холодном взгляде – что-то, напоминающее… сдержанное одобрение? Или это просто игра света свечей?

Профессор Снейп, неожиданно для всех, кивнул ей, едва заметно, но с явной признательностью.

— С днём рождения, — пробормотал он, но даже в его немногословном поздравлении чувствовалось нечто большее, чем просто формальность.

— Реджина, дорогая, — профессор Дамблдор, с доброй улыбкой, подошёл к ней. — Пусть этот год будет полон радости и успехов! И не забывай, что даже самая тёмная ночь завершается рассветом.

— Спасибо, Альбус, — Реджина почувствовала, как слова Дамблдора коснулись её сердца.
Она все еще пыталась отойти от шока.
Это была целая гамма эмоций. Э Как будто кто-то вдруг вывернул наизнанку её ожидания, подменив привычную картину мира неожиданной, но невероятно интригующей деталью. Снейп… на её дне рождения… Это, бесспорно, сделало этот вечер ещё более незабываемым.

Идея явиться на день рождения Реджины казалась Снейпу абсурдной. День рождения… праздник… слова, которые вызывали в его душе лишь лёгкое раздражение и отвращение к показной демонстрации чувств. Он предпочитал одиночество, тишину своей лаборатории, а не шумные собрания и приторно-сладкие поздравления. Мысль о том, что ему придётся общаться с коллегами, вынужденно улыбаться и изображать дружелюбие, вызывала у него внутренний протест. Он, Северус Снейп, на празднике? Это было немыслимо.

Однако, что-то всё же заставило его передумать. Недавний случай с необычным зельем, над которым он работал, привёл к неожиданному результату, и он нуждался в консультации Реджины. Её знания в области необычных магических явлений были известны даже ему, и он надеялся, что её мнение поможет ему понять, что пошло не так. Прямо сказать о своей проблеме казалось слишком унизительным, поэтому он выбрал менее прямой, но, по его мнению, более приемлемый способ - прийти на её день рождения, в надежде завести с ней неофициальный разговор. Это было непривычно для Снейпа - искать чьей-то помощи, но ситуация требовала именно этого.

Поэтому, собраться и пойти на праздник противоречило его обычным привычкам. Внутренняя борьба продолжалась до последней минуты. Он несколько раз собирался отказаться от этой идеи, повернуть обратно в свою лабораторию, к своим зельям и исследованиям. Но необходимость решения проблемы перевесила его отвращение к светским мероприятиям. В конце концов, он пришёл.

И теперь, стоя в украшенной учительской, среди гомонящих преподавателей, Снейп ощущал дискомфорт, привычное напряжение и холод. Он сжимал в руке небольшой, скромно упакованный подарок, который он купил сегодня , что уже само по себе было необычным для него. Его взгляд оставался непроницаемым, маска безразличия надёжно скрывала его истинные чувства, но под этой маской таилось некое скрытое, непризнанное им самим желание – получить необходимую информацию от Реджины, не вызывая при этом открытого подозрений. Он лишь молчаливо наблюдал, скрывая за внешним спокойствием всю гамму противоречивых эмоций, которые бушевали в его душе.

Он стоял в стороне, наблюдая за оживлённой компанией, словно тёмная скала посреди бурного моря. Его чёрная мантия выделялась на фоне ярких нарядов коллег, подчёркивая его отстранённость и непривычную для этого места мрачность. Даже сладкий аромат праздничных угощений не мог рассеять ощущение дискомфорта, который он испытывал. Снейп чувствовал себя чужаком, внезапно оказавшимся в центре событий, в которых он не желал принимать участие.

Внезапно, Реджина Миллс подошла к нему. Он не ожидал этого. Её появление нарушило хрупкий баланс его тщательно выстроенного безразличия. Она улыбнулась, и на мгновение Снейп увидел в её глазах что-то необычное, что-то, что заставило его забыть о своём первоначальном плане – незаметно выяснить у неё необходимую информацию о зельях. 

—  Снейп, — сказала она мягко, — я… я очень удивлена вас видеть здесь.

Её голос, тихий и мелодичный, прорезал его внутренний монолог, словно тонкий, но острый кинжал. Он почувствовал, как напряжение в его плечах усилилось. Он не был готов к этому. К этому неожиданно тёплому приветствию.

— Мисс Миллс, — ответил он, стараясь сохранить привычную холодность в голосе, но безуспешно. Его голос прозвучал немного хрипловато, выдавая его волнение. — Я… э… решил, что…

Он запнулся, не найдя подходящих слов. Его тщательно выстроенная стена безразличия начала рушиться. Он не мог объяснить, почему он здесь, зачем он пришёл на этот… праздник. Он просто пришёл. И это было уже достаточно необычно для него самого. Возможно, эта встреча не будет похожа на формальный разговор о зельях. Возможно, это станет чем-то больше. И эта мысль, некая неопределённая надежда, впервые за долгое время заставила его сердце биться немного быстрее. Он посмотрел на неё, и в её улыбке он увидел не только удивление, но и что-то ещё… что-то, что заставило его забыть о своих первоначальных намерениях.

Реджина Миллс, заметив его замешательство, мягко продолжила:

— Не стоит волноваться, профессор. Я тоже немного удивлена, но очень рада вас видеть. Приятный вечер, не так ли?

Её слова, сказанные с такой непринужденностью, лишь усилили Снейпа's внутреннее беспокойство. Его тщательно продуманный план — незаметно выяснить что-то у неё — рухнул. Он не ожидал такой реакции. Он застрял, не в силах найти подходящих слов, чтобы объяснить своё неожиданное присутствие. Его маска безразличия треснула.

Он откашлялся, пытаясь вернуть себе контроль.

— Мисс Миллс, — начал он, голос звучал более хрипло, чем обычно, — я… я ценю ваше радушие. Однако, я не уверен, что…

Он запнулся, не в силах сформулировать приемлемую ложь. Его обычный сарказм казался неуместен в этой ситуации. Он чувствовал себя глупо и уязвимо.

Реджина улыбнулась, её глаза сверкали озорством.

— Неужели великого Северуса Снейпа смутила простая вечеринка? Неужели даже вы, профессор, не можете справиться с несколько более весёлой обстановкой, чем ваша лаборатория?

Её слова, хотя и прозвучали игриво, не были лишены определённой теплоты. Снейп почувствовал, как напряжение немного спадает. Возможно, она не заметила его истинные намерения. Или же просто решила не обращать на них внимания.

— Я… — начал он снова, но в этот раз ему было легче. Он решил отказаться от своего первоначального плана. Разговор о зельях сейчас казался не к месту. — Я просто… подумал, что было бы вежливо поздравить вас с днём рождения.

Он улыбнулся — небольшая, сдержанная улыбка, но в ней было что-то необычное, что-то, что заставило Реджину вновь улыбнуться в ответ. Он чувствовал, как лёгкое напряжение наконец-то исчезает, уступая место неловкому, но не лишенному интереса ощущению близости. Вечер, начавшийся с неловкости и внутреннего протеста, начал обретать не совсем предсказуемый, но вполне уютный характер.

Он протянул ей небольшой, скромно упакованный подарок. Реджина приняла его с изумлением. Снейп, дарящий подарки? Это было настолько необычно, что даже её обычно спокойная реакция слегка дрогнула.

— Снейп… это… — она начала, немного растерявшись, — очень неожиданно.

— Не стоит делать из этого событие мирового масштаба, Мисс Миллс, — ответил он, стараясь придать своему голосу обычную холодность, но улыбка всё ещё играла на его губах. Это едва заметное изменение в его поведении было настолько необычным, что Реджина невольно заинтриговалась.

Они говорили о пустяках: о погоде, о последних школьных новостях, о чём-то совершенно не связанном с зельями или магическими экспериментами. Снейп, к своему удивлению, обнаружил, что может говорить о чём-то ещё, кроме своих исследований. Он слушал Реджину, наблюдая, как играет свет свечей в её волосах, как её улыбка озаряет всё вокруг. И он впервые за долгое время почувствовал себя… комфортно. Не в своей привычной среде, окружённый людьми, которые его раздражали, но всё же… комфортно.

Впервые за многие годы он чувствовал себя не только профессором зельеварения, мрачным и замкнутым, но и просто человеком. Человеком, который, несмотря на свой внутренний протест, пришёл на день рождения к женщине, к которой он испытывал… что он к ней испытывал? Он сам ещё не знал ответа на этот вопрос. Но в её тёплом взгляде, в её лёгком смехе, в её неожиданной отзывчивости, он увидел что-то такое, что заставило его забыть о своей привычной холодности и сдержанности. Вечер, начавшийся с неловкости и внутреннего протеста, превратился в нечто неожиданное, нечто… приятное. И Снейп, вопреки всем своим ожиданиям, почувствовал, что не хотел бы, чтобы этот вечер заканчивался.