"Тяжело было не столько осознать, как летит время; тяжело было понимать, с каким опозданием ты обычно вспоминаешь об этом."

"Заткнуться! Конечно, легко заткнуться, и пусть все рушится! ... Заткнуться! Вот о чем мечтают все эти ребята: чтобы мы заткнулись! А если мы не заткнемся сами, то нам помогут, как помогли Карен Силквуд"

Стивен Кинг "Томминокеры"

"Это личное послание Бога. Ты слушаешь?" он молча смотрел на него.

- Ты говоришь: "Бог жесток" - точно так же, как человек, никогда не покидавший Таити, говорит: "Снег холодный". Ты знаешь, но не понимаешь. - Он подступил, сжал ладонями холодные щеки. - Ты знаешь, как жесток может быть твой Бог? Как фантастически жесток? - он ждал, не говоря ни слова. Может, слушал, может, нет. я не сумел бы тогда ответить на этот вопрос. - Иногда Он заставляет нас жить."

Стивен Кинг "Безнадега"

...тоже жила ими...

Эта мысль пульсом отдается в моей голове, почему же я не могу жить танцами? Почему? Ведь какая-то девушка может танцевать всю свою жизнь, не задумываясь о том, как скрыть свои руки от посторонних взглядов...

- Хей, Джар, ты как? В какие дали мы на этот раз улетели? - томно прошептал мне ухо Гарлик, обжигая своим дыханием мою ледяную кожу. Он томно выдохнул, вновь обдав жаром мою кожу, вызывая легкие мурашки, - Ты умеешь танцевать?

- Ох, - вздрогнула я, мурашки все еще блуждали по моей коже, а лицо Адрики все еще было ближе дозволенного, - Умею... - Выдохнула я.

Тут он резко развернул меня, прижав к груди, начал двигаться совершенно без музыки. Просто под ритм своего сердца, мы танцевали в полуразрушенной танцевальной школе, освешеные солнечным светом, льющимся из провалов в стенах. Я слышала стук его сердца, прижавшись к его груди, вдыхая аромат его одеколона; все было так идеально. Было так хорошо; это чувство защищенности в его объятиях, хотелось так танцевать всю жизнь. Мы танцевали до тех пор, пока я не устала настолько, что не могла выровнять дыхание. 

- Спасибо за танец, - прошептал он, но в пустых коридорах его слова звучали громко, настолько громко, что было трудно поверить в это.

Следующим местом, куда мы пришли был обычный луна-парк. Я и не догадывалась, почему Гарлик решил отвести меня именно туда, но это было весело. Сначала я закатывала глаза на все его детские выходки, а затем и сама подключилась к нему. Мы смеялись в "Комнате Ужасов", потому что на его крики нельзя было отреагировать спокойно (" Джа, смотри, сейчас вылетит оборотень, он будет мило нам улыбаться?!"). Уже выйдя из "Дома Страхов" мы встретили компанию одноклассников, во главе которой стояла Синтия, да это было та самая Синтия, которой хотел вставить Ден. Она кинулась нам на встречу и, затянув меня и Гара в жаркие объятия, тих прошептала мне на ухо:

- Ну, что, Джаааар, свидание? - меня это поразило, она говорила так, будто бы мы с ней старые подруги. От ее приторного голоса захотелось курить, просто адски запершило горло.

- Нет, - тихо прошептала я ей в ответ, а позже уже громко сказала:

- Я пойду выкурю сигаретку, кто со мной? 

- Хм, а я пойду куплю сладкую вату, - ответил Гарлик, удаляясь в сторону огромной очереди из подростков и влюбленных парочек.

Тут я направилась в сторону вагончиков, которые обычно были местом для курения самокруток и быстрого перпиха подростков, за мной двинулась только Синтия, оглянувшись я увидела, что все остальные разбрелись по аттракционам. Мы зашли за вагончик, тут я полезла в нагрудный карман за сигаретами, но я обнаружила только пустую упаковку "Венома" с единственной смятой сигаретой, "Веном" - терпкая штука, его вкус был горьким, но единственное, что мне в нем нравилось - это то, что он не имел запаха, который был привычным только для меня, тут Синтия протянула мне упаковку своих дамских "мальборо". 

- Держи, в них меньше никотина, выкури палочку моих, а то твоя-то, - как только я протянула руку к сигаретам, она сама вытащила одну и вложила мне в руку. Я совершенно оторопела, но самое страшное было, когда она сама зажгла мне никотиновую палочку.

В одно мгновение, перед тем, как я поднесла сигарету ко рту, она улыбнулась, придвинувшись ближе, это было практически незаметно, но ее улыбка странно блестела в полутьме. Вдруг она сказала:

- Хей, Джар, у тебя что-то на щеке...

- Так убер.... - хотела крикнуть я, но мне не дали сделать этого самым наглым образом.

Она впилась мне в губы требовательным поцелуем, от чего мои пальцы непроизвольно сжали сигарету. Ее сухие губы, покрытые трещинками и залитые слоем блеска, до боли прижались к моим, но то было не столько больно, сколько волнительно. Ее губы впились в мои и она, воспользовавшись моим положением  прижала меня к стене, целуя все глубже и чувственее, ее язык с сережкой на конце до мурашек царапал мне кожу неба, металлический привкус крови добавлял экстаза в это действо. Вдруг она оторвалась от моих губ, но нас связывала тоненькая струйка красноватой слюны, тянущийся от меня к ней. Тут она вновь впечатала меня в стену, поцеловав, в этот раз она целовала медленнее, проводя языком по моим зубам.

Это было и мерзко и приятно, меня целовала девушка, которую, наверное, хочет поиметь большая часть мужского блока нашей школы, да и все лесбиянки текут по ней. Она была идолом для многих и полной дурой для других. Для меня же она была такой странной, наверное, только из-за предвзятости я относилась к ней, как к шлюхе, и не общалась с ней лично. Как теперь оказалось, у нее тоже есть чувства, которые он тщательно скрывает. Это открытие шокировало меня, вызвав недоумение о предвзятости человеческого рода к себе подобным особям. Она имела о себе дурную славу в школе, но при  этом к ней тянулись люди, она нехотя, стараясь показать, что ей это не приятно, вела их за собой, внедряя частицу себя в их сердца. Со мной у нее так не вышло. 

Вдруг слегка грубоватые пальцы тронули кожу живота, вызвав толпу презрительных мурашек, которые охладили меня, мой пыл и кожу. Я дернулась. На ее лице застыла гримаса боли, только сейчас я заметила, что прижгла слегка тлеющей сигаретой кожу ее выпирающих ключиц; на них останется уродливый шрам, как напоминание об этом дне и о прекрасном поцелуе.С уголков ее густо накрашенных глаз катились слезы, размазывая по ее бледному лицу тушь и тени. Сейчас я не видела прекрасной молодой девушки, прямо предо мной стояла совсем маленькая девочка, у которой сдали нервы. Она выла, слезы градом катились по ее прекрасному лицу, меняя свою траекторию движения на выпирающих скулах, она кусала свои густо накрашенные губы, стараясь скрыть крики и стоны боли. И вдруг она воскликнула, смотря в небо:

– Уйди, уйди к черту, - она махнула мне пальцами в сторону выхода из-за боксов, - убирайся, уйди с глаз моих.

Я, мотнув головой в право, гордо покинула это место. Мне было очень стыдно, настолько, что я не могла извиниться перед Синтией. Уже зайдя за поворот, я оглянулась, она прижалась к стенке, придерживая руку у своей шеи, ее громкие всхлипы эхом разносились вокруг этого места. Наверное так себя чувствует Гарлик, когда я режу свои вены. Ему больно, он не может мне помочь; паршивое чувство. Будь это Гарлик, я бы уже вскрыла свой чертов сосуд с кровью, так бережно гонимой моим сердцем. И ведь, действительно, на моей душе было не спокойно, а губы все еще горели от пламенного поцелуя этой девушки. Вдруг мне захотелось содрать кожу с моих губ, тем самым, снять ее слегка горьковатый вкус слюны и приторно-сладкий аромат ее духов, который плотно засел в мой голове, навязчиво раздражая нервные клетки. Привязанность. Мерзкое чувство.

Гарлик все еще стоял в очереди за ватой, а мне не давали пройти к нему навязчивые парочки и одинокие подростки. Последние грубо огрызались и матерились, когда я обгоняла их в очереди, говоря всем: "Там, впереди, мой молодой человек, пропустите пожалуйста.", конечно, не все пропускали, но я, расталкивая их, наконец таки добралась до Гарлика, который стоял уже одним из первых в очереди. 

- А вот и ты, - прошептал он.

- Да, я уже здесь...

- А где Синтия? - спросил он, точным движением вскинув бровь вверх.

- Мммм... Сказала, что пойдет погадать к цыганам.

- А что они тут делают? - Уточнил он. А в моей памяти всплыл фрагмент из моего детства.

"Мне было восемь, отец привел нас в "Вест парк" на пикник. Мы с Майки носились и играли, но вдруг отец подозвал нас к себе, сказав, что в наш город приехали цыгане, которые воруют детей и, чтобы мы от него ни на шаг не отходили. На что я ответила: "Паап, а они сядут в тюрьму из-за этого?", тут ответил Майкл: "Нет, их просто выгонят из города через пару-тройку дней, когда они проведут три боя псов и нагадают куче людей любви и процветания (а это преимущественно девушки и парни-подростки), а потом их с криками выгонят из города. А уже после весь Нью-Йорк выдохнет с облегчение и вдохнет полной грудью."

- Это не надолго, - сглотнула я, -скоро и они уедут...

- Эм, Джар, тебе с каким вкусом?

- Обычную... А что?

- Дайте яблочную и обычную розовую сахарную вату.

- С вас 10$ и 20 центов, - приговорила полная женщина, протягивая светло-зеленую и бледно-розовую вату. В ответ Гарлик протянул ей бумажки с мелочью. Он забрал две ваты, а женщина засуна монеты в свой темно-синий передник.

Нас ожидало ещё очень много различных аттракционов, но самым запоминающимся для меня оказалось колесо обозрения. Мы сели в кабину, я продолжала есть свою вату, вдруг ко мне прилетел липкий зелёный шарик, шлепнувшийся на мою чёрную кофту. Дальше он продолжал кидать в меня шариками сладкой ваты, ожидая ответа, а меня заворожил вид, открывающиеся на город, покрытый полумраком. Его небоскрёбы светились всеми оттенками жёлтого, сливаясь с почти незаметными на городском небе звёздами. Я сидела, прижавшись носом к стеклу кабинки, словно в детстве, любуясь этим пейзажем.

Он притянул меня к себе, развернув и прижавшись своими мягкими губами к моим. Я чувствовала всю его нежность, все чувства, которые он хотел мне показать, но в моей голове все ещё крутились небоскребы, но главным среди них был он. Его ласковый язык медленно исследовал каждый миллиметр моего рта, не изучая, - подчиняя, заставляя полностью ему отдаться. С ним не было той похоти, что приследовала меня с Синтией, он излучал тепло и мне не хотелось прекращать этот поцелуй. Я, как могла старалась ему ответить, но все что я могла сделать - это обнять его за шею, медленно, в порыве наслаждения, исходящего от его губ и тела, вплетать свои пальцы в его короткие русые воволосы.

Дальше мы продолжили гулять, но уже не как друг с подругой, скорее как любовники, которые давно не спали друг с другом, потом через какое-то время вновь встретились, пытаясь сделать вид, что ничего не было и мы все такие же друзья. Мы действительно веселились, кидались тем, что осталось от наших сладких ват, а потом пальцами вытаскивали комки, застрявшие в наших волосах. А потом Гарлик сказал, что мы должны ещё кое-куда сходить.

Мы сидели на кресле в совершенно пустом автобусе. Я смотрела в окно, где постепенно начинало темнеть, город погружался в сумерки. На небе светило всего несколько звёзд, я ощущала рядом размеренное дыхание Гарлика, который провалился в сон и тепло дышал мне в шею. Я просто не могла его разбудить, он так сладко спал, мне было так уютно с ним рядом. Странно, что я ни разу за этот вечер не вспомнила о ноже, суициде, жизни и смерти.

Что же ты со мной творишь, Гарлик?

В это же время автобус ехал, все дальше увозя меня от парка развлечений, знакомого района высоток и нашей старой школы, я совершенно ничего не знала о районе, куда меня вёз Адрика. Хоть и за окном были сумерки, но люди все шли и шли, этот серый поток был нескончаем и походил на рой разъярённых ос. Впереди виднелись огромные небоскребы, мы продолжали ехать, а я, как завороженная смотрела в грязное окно автобуса, который неумолимо приближался к Бруклинскому мосту. Я всегда хотела жить в Бруклине, где-нибудь на пересечении двух заселенных и приятных улиц, совершенно отличающихся от моего серого района, где никто никого не знает и все друг друга ненавидят.

- Джар, наша остановка, - нарушил тишину и приятные мечты Гарлик, который, вновь, не в первый позвал меня.

- Пойдём, - я встала, крепко схватившись за поручни автобуса.

Мне вдруг показалось, что мы вновь пойдём куда-нибудь в старое и заброшеное место, где редко кто-то находится. Но он ничего не говорил, а мы приближались к высотному дому по улице Вингар-Хилл. Совершенно без проблем зайдя в здание мы стали подниматься по лестнице вверх, минуя десятки пролётов и не чувствуя усталости в ногах, я шла,  крепко сжимая его теплую руку в моей. К десятому этажу дала знать одышка и эйфория постепенно начала спадать на нет, ноги стали нестерпимо гудеть, но я упорно поднималась, игнорируя свое сбивчивое дыхание. Мы поднимались и поднимались, я потеряла счёт нескончаемым этажам, но Гарлику словно все было ни по чем, он все так же улыбался и яркие искорки в его глазах не угасали. Поднявшись на самый верх, как оказалось, всего на пятнадцатый этаж, он достал объёмный ключ из своей сумки и поднес его к подвесному замку, после пары поворотов вход на чердак был открыт, а это обозначало лишь то, что мы будем смотреть с крыши на засыпающий Бруклин.

Он поднял тяжелую дверцу люка, ведущего на крышу и пропустил меня вперед. Я вошла и тут же сильный порыв ветра распушил мои волосы, но это не испортило впечатления от увиденного и я, поддавшись странному влечению, подошла к самому краю крыши. Моя не очень тёплая куртка скрывала удары от резких порывов ветра, но тонкий и длинный шарф слетел с шеи и медленно скользил по воздуху вниз, гонимый потоками ветров. Передо мной стояли десятки или сотни десятков домов, в окнах которых горел мягкий и уютный свет, но за ними все ещё было видно слегка розовое небо, резко контактирующее с тёмной синевой уже ночного неба и редкой копной звёзд, которых осенью уже почти не видно.

За спиной громко хлопнул люк, который Гарлик поставил на место, скрыв нас от всего мира и оставив эту романтику такой личной. Он подошёл ко мне со спины и приобнял меня, тем самым удерживая и скрывая от резких порывав ветра. Его тепло просачивалось через мою куртку, футболку, кожу и заставляло сердце биться все сильнее и сильнее, нарушая все мыслимые и немыслимые законы анатомии и физики. Казалось, что когда он подошёл ко мне, земля содрогнулась, упала, провалилась под нами, но мы продолжали парить, окутанные теплом наших тел.

Вдруг он отпустил меня и прикоснулся руками к моим волосам, стал перебирать их своими тонкими пальцами, распутывая пряди и вновь запутывая их. Он плел какую-то свою прическу, о которой знал только он и его воображение. Я стояла и смотрела на облака и на дома «Ягодного холма»*, полностью отдавшись во власть Адрики и его тонких и нежных пальцев. Мы молчали, наверное, боясь спугнуть этот момент счастья и уюта.

Вдруг Гарлик прижался носом к моему затылку, втягивая и запоминая запах моих волос. Я впервые за долгое время искренне улыбалась, совершенно не стесняясь окружающих людей и их рамок приличия, ведь со мной был только Гарлик, такой родной и тёплый.

Тут он нарушил нашу тишину, сопровождаемую только редкими завываниями ветра:

- Знаешь, Джар, - начал он, слегка запинаясь, - я бы никогда не спрыгнул с крыши.

—————
«Ягодного холма»* - Vinegar-hill - дословно, холм поросший ягодными кустами; район Бруклина, между набережной Ист-Ривер и районом Дамбо.