Ненормальность - это ограниченные возможности,... неужели ты не можешь сама понять это? Ненормальность есть отказ следовать общеприринятой нити размышлений вместе с присущей им логикой...это как барьер
Стивен Кинг «Томминокеры»

Мне хотелось плакать, но все это было слишком жизненно, не так, как в кино. Однажды, когда я ездила в Нью-Йорк, я видела, как старый пьяница тащит по улице за руку маленькую девочку в голубом платье. Она так плакала, что у нее кровь пошла носом. У старика был зоб, и шея - будто велосипедная камера. Огромная красная шишка на лбу, прямо посередине, а на синем пиджаке из саржи длинная белая полоса. Но все торопливо шли мимо, потому что, если не обращать внимание, они скоро скроются из вида. Тоже очень жизненно.
Стивен Кинг «Кэрри»

- Да, я бы тоже не решилась, - в ответ ему, прошептала я, - мне кажется, это просто безумие - так закончить жизнь; мерзко, противно, ты и твои внутренности на асфальте...

- Не из-за этого я взял тебя за руку, - выдохнул Гарлик, - мне так нравится это делать.

- Ааа, - в ответ в выдохнула я.

Мы сели на бортики крыши, и тут меня охватила полноценная и крайне чувственная эйфория, я смотрела на небо, где чёрными грозовыми тучами по алому, совершенно нереальному небу, были построенны замки моего воображения. Иногда из тёмных стен с адским грохотом вылетали пушечные ядра молний, которые, рассекая воздух, со скоростью пули неслись вперёд к кровавому небу заката. Воздух становился холоднее и ветер, как и всегда, перед грозой усиливался.

Мне становилось холоднее, всегда ледяные руки сейчас совершенно онемели, в то время, как у Гарлика ладони были теплыми, это было последним о что могла согреться. Он сидел на бортике, быстро мотая ногами, беззаботная улыбка не сходила с его лица, только редкий пар вырывался из носа. Мы были такими разными, даже наши руки, мы смотрелись, словно этот прекрасный закат и чертов мир иллюзий, созданный по образу и подобию человека, как существа крайне алчного.

- Скажи, - попросила я, наблюдая за облачком пара в воздухе, - почему ты мне соврал?

- Когда, - искренне удивился он.

- Ну, сегодня, - немного подумав, я добавила, - утром. Ты сказал, что мы побываем в одном месте, а оказались в трёх или четырех...

- Эм, ну, я просто хотел показать тебе закат, - беззаботно ответил он, - Но, я побоялся, что ты сделаешь что-то с собой, а так ты была только со мной и никак не могла сделать себе больно, - искры счастья в его глазах медленно гасли, как бы мне хотелось, чтобы он всегда был таким счастливым, как несколько мгновений назад.

- Чёрт. Почему ты так хочешь помочь мне, так самоотверженно и с упорным усердием? Почему ты не можешь понять, что тратишь время в пустую, - не задумываясь спросила я, его глаза становились все более стеклянными, казалось, что он ни о чем не думает, потому что знает все; совершенно все: о тебе, обо мне, о себе, о Дене, Синтии, Микке, о мисс Мад и даже о случайном встречном, даже не оглянувшемся на него и не сказавшего нам ни слова.

- Эм, но ты же тоже соврала мне.

- Что, прости?

- Не проси прощения, я знаю, что просто не можешь сдержать своё слово, - сказал он, - Знаешь, наверное, мне нужно извиниться перед тобой. Я так хотел, нет, хочу, помочь тебе, но ты меня не хочешь и слушать. Так почему же я продолжаю делать? Я просто полный псих, ненормальный.

- Наверное, - пролепетала в ответ я, - но в твоём случае ненормальность - это не пройти мимо, как сделали бы многие жители этого чертового города. Ты не можешь оставить кого-то в темноте, когда он её боится; Гар, ты просто не можешь игнорировать чужую боль. Это страшнее проклятия.

- Наверное, ты права, - покорно кивнул Гарлик, ветер развивал его длинный красный в чёрную полосу шарф, - действительно, я не могу оставить тебя на произвол судьбы.

Сгущались сумерки, становилось холоднее и гроза стремительно приближалась, молнии сверкали все чаще, а ветер дул с такой силой, что казалось, словно сейчас мы с Гарликом оторвемся от крыши и взлетим вверх, где нас разорвет тысячами миллиардов молний. Когда гроза приблизилась "Ягодному холму", мы все так же сидели на краю крыши, смотря на пепельные тучи. Между нами стояла гробовая тишина, но она не давила на уши; Гарлику можно было излить души, совершенно ничего не говоря вслух.

- Пойдём, - Гарлик встал и протянул мне руку, предлагая помощь, - я живу в этом доме... Зайдешь ко мне, выпьем чаю...

- Твоя мама дома? - по интересовалась я, принимая его руку.

- Нет, - ответил он мне, когда мы подходили к лифту, - она уехала к сестре на годовщину свадьбы, а я сослался на школу и не поехал.

- А, вот оно как, - ответила я, когда стальные двери разъехались и дали нам пройти к квартире Адрики.

Я вошла словно в другой мир, наполненный душевным теплом и семейным уютом. В прихожей все было таким зелёным и приятным, мою голову вскружил запах лилий, которые стояли буквально везде. Эти цветы с прелестеым запахом, стояли буквально всюду: широкие листы оплетали дверные проемы, горшки с ними стояли на подоконниках, на тумбах, все комната была покрыта бутонами молочного цвета. Я потерялась во всей этой зелени, запах одурманил меня.

- Чай будешь? - спросил Гарлик, снимая пальто и вешая его на крюк для одежды, - Хей, чего спим? - он махнул перед перед моими глазами ладонью и заливисто засмеялся.

- Что?

- Чай будешь? - вновь повторил он, на мой кивок он вновь спросил - Сахар, лимон, молоко, чабрец, лаванда, манго?

- Сахар, две-три ложечки, лимон и воду, можно со льдом, - ответила я, расшнуровывая кеды и заходя в кухню.

Стол и четыре стула стояли около стены, а напротив Гарлик кружил с двумя кружками, чайными пакетиками и фарфоровым чайничком с заваркой. В небольшой микроволновой печи что-то разогревалось, Гарлик был в одной части и одновременно в другой, он казался здесь таким домашним и уютным, что ли?

- Заходи, садись, - сказал он, указывая свободной рукой на стул, - Здесь конфеты, там шоколад, печенье в верхнем ящике, - он успевал показать мне буквально все, через тридцать или сорок секунд, я уже знал что и где из сладостей находится в его доме, - Тааак, попкорн готов!

Гарлик все кружил по кухне, рассатавляя чашки с вареньем и джемом, кружки с чаем, пирожные и крекеры, много другого уже стояло на столе. Попкорн он высыпал в глубокую тарелку и сказал:

- Сейчас выпьем чай, - он мило улыбнулся, взяв кружку с дымящейся жидкостью и отпил большой глоток, - потом рассмотрим мою коллекцию дисков и будем жевать попкорн и громко смеяться!

- Так точно, товарищ Гар! - воскликнула я на его предложение, он сидел и беззаботно смеялся, даже не верилось, что он ощущает всю ту боль, которая в несколько раз превышает мою.

Мы сидели у него в комнате и смотрели "Синистер", он громко смеялся на расчленёнке и убийствах, а я смеялась вместе с ним над писателем и его сыном, иногда вскрикивая от страха и эффекта неожиданности. Попкорн валялся но полу, он был всюду: в горшках с лилиями, жирными пятнами на плакатах звёзд металкора, на его и моей футболке, а тарелка лежала в наших ногах на самом краю широкой кровати. Его толстый кот катался по кровати, играя с тарелкой и попкорном, периодически он прыгал по мне, тогда Гарлик скидавал его в ноги или прогонял с кровати.

- Гар, мне уже идти надо, - выпалила я, - Май три раза звонил...

- Проводить?

- Да нет, не стоит, - все неувереннее отвечала ему я, было странно ощущать себя такой, такой сентиментальной, что ли?

- Ладно, - согласился Гарлик, подавая мне куртку, - Ты помнишь номер автобуса?

- Нет, я прогуляюсь...

- Тогда я иду с тобой!

- Гарлик, - вздохнула я, вскинув руки к нему, я думала, почему же он такой непонятный, разве это сложно, понять, что его слишком много в моей жизни. - Я не хочу идти с кем-либо, мне нужно хоть чуть-чуть побыть наедине с музыкой...

Он молча отступил и широко открыл дверь. В его глазах вновь плескалась обида.

- Пока, если что - звони. - Тихо сказал он, легко покачивая ладонью на прощание.

- До встречи!

Я спускалась, понимая, что эта неловкая ситуация вновь встаёт перед нами щитом. Хоть мне и приходилось всерьёз поругаться с ним только раз, но этот раз был мучительные многих других ссор с Деном или Микком. Гарлик принимал от меня тычки, обиды и полколы, возвращая улыбки и тёплые объятия, цвета белой лилии. Уже сейчас, я прекрасно понимаю, что не смогу повысить на него голос или говорить какие-то, на которые он может обидеться. В моей душе он ассоциируется с чем-то чистым, наверное с ангелом, который спокойно вытеснял мои устоявшиеся жизненные правила, становится музой, в некотом роде, смыслом жизни. Только на сколько он мне нужен? Чувствую ли я что-то похожее к Синтии?

С такими размышлениями я вернулась домой только к двенадцати часам, когда Май и отец давно безмятежно спали. Тихо поднявшись на второй этаж, я приняла душ и легла спать. Так хотелось уснуть с мыслями о Гаре и Синтии, с этими счастливыми минутами сегодняшнего дня, который прошёл, по всем меркам, не так плохо, как остальные дни моей жизни.

***

На уторо отец стал расспрашивать меня, где я была, с кем, курили мы марихуану или кололись? А может просто набухались в хлам? На его вопросы я отвечала просто, игнорируя гневные триады по поводу домашнего ареста или лишения карманных денег. Больше всего меня занимал Май, он сидел в углу, слегка пошатываясь и молча смотрел в одну точку прямо над моей головой. Не знай я Майки, то, наверное, бы решила, что он укуреный или обколотый какой-то хренью. Но брат всегда был за здоровый образ жизни и терпеть не мог наркомании и алкоголизм (впервый и прследний ращ я видела его пьяным, когда он впервые поцеловался с парнем).

С Маем мы были очень близки, понятие брат и сестра нам не подходили, скорее, мы были, как сообщники, затевающие что-то. В детстве я все повторяла за ним, в точности кривого зеркала копируя слова, поступки и жесты. Пусть мы и были близки, но родителей, как таковых, у нас не было: отец вечно на работе и приходилось как-то выживать, Майкл готовил и убирался, я гладила и стирала вещи, мы били едины, как какой-то цельный организм. Но, потом, мы стали отдаляться друг от друга, сейчас, наверное, никто из нас и не вспомнит причину отдалённости. Только вечера в воскресенье не давали нам не общаться, мне кажется, Майк сам поняв, что такое одиночество, решил ни в коем случае не дать сестре понять это же. В эти вечера мы сидели и ели чипсы с полой, смотрели новые фильмы ужасов или пересматривали старые. Может завтра он мне скажет, что происходит.

Погода на улице портилась на глазах: солнце, лучи которого грели землю и освещали все вокруг, зашло за чёрную тучу, предвещающую грозу, дул сильный и промозглый ветер, который попадал под куртку и чёрные джинсы, заставляя дрожать и ждать автобус, но его не было ни через пять минут, ни через десять. Все стоящие рядом понимали, что ждать его бесполезно, но упорно, словно стадо, продолжали стоять под тентом остановки и мерзнуть. Меня же такой расклад не устраивал и, подняв портфель с лавочки, я двинулась в направлении школы. Через полчаса я вошла в школу покрасневшая от мороза и задумчивая, а через пять минут пришел Ден и накинулся на меня:

- Джа, какого черта! Куда это ты с Адрикой вчера свалила, бухали и без меня?! Он мне не сильно нравится, да еще и Синтия была с вами, только не говори, что вы в троечка! Напоминаю, все пропуски записываются и, если тебе влетит, то не приходи плакать ко мне на шею. - Ден громко кричал, размахивал руками, забрасывал сотнями вопросов, на которые ответ и не требовался. Да я и не могла ничего сказать, он не давал мне и слова вставить.

- Хватит!

- Какого ты не отвечаешь мне, когда я спрашиваю тебя?! - Его руки взметнулись вверх, а между двух темных и густых бровей пролегла глубокая складка. Ден был недоволем моим поведение.

- Так ты уже, - вдруг из прохода показалась Синтия, взглянув на изящные наручные часы, сказала, - десять минут говоришь безумолку. Когда Джардед должна говорить с тобой? - Блондинка подошла ко мне, слегка оттянув воротник светлого свитера с горлом, оголила ключицу со страшным ожегом, и сказала, - Доброго утра тебе, Джердед. - Я нервно сглотнула на ее реплику, мгновенно вспоминая вчерашний поцелуй и ее нервный полный боли и отчаяния крик.

- Ого, Синтия, у вас что-то с Джар? А с Гарликом?

- Малыш, ты так агрессивен... - Томно выдохнула Синтия, подойдя к брюнету почти вплотную, обняла его. - У меня девушка есть. Только вот она сидит за расчлененку, изрезала суку, которая хотела меня поиметь в подворотне.

- Да, какая разница, где я и Джар были вчера? - В диалог незаметно включился Гарлик. Ден что-то хотел сказать, но, пробурчав себе поднос что-то мерзкое о лесбиянках и гетеро, ушел, скрываясь за углом коридора школы. Многие смотрели ему вслед, а затем Гарлик поцеловал меня. Не сказать, что это было мерзко, скорее наоборот, но, оторвавшись от моих губ, он обнял меня.

- Ты чего? - Я, неожиданно для самой себя, обняла его в ответ.

- Не знаю. Мне захотелось сделать это. Захотелось поцеловать.

- Ну, да. - Кивнула я, - мне туда.

- Мне тоже. - Он потянул меня за руку к коридору.

- Химия?

- У тебя что-то случилось? - Спросил Гарлик, поджав губы и поправив сумку, болтавшуюся на его худощавом плече. - Выглядишь все хуже и хуже.

- Ты говорил, что я всегда одинаково выгляжу.

- Да, впрочем, да. Ты выглядишь одинаково, но глаза. Твои яркие глаза меняются, взгляд становится другим. Иным, наверное...

- Какой он сейчас? - Он шел впереди меня и, вдруг, вытянул руку с широко расставленными пальцами вперед, прикладывая ее к моей щеке.

- Минуту. - Он смотрел мне прямо в зрачек, не на цвет радужки, а именно в крохотный кружочек черного цвета, напоминавший черную дыру, засасывающую свет. Он словно сам тонул в омуте, черной дыре, которая не выпускает из своих оков даже свет, Гарлик погряз во всепоглощающей тьме.

Звонок зазвенел, перевав бесконечность секунд поглощения Гарлика моими глазами. Он убежал вниз, видимо, у него урок на этаж или два ниже. Я махнула ему на прощание рукой и, взметнувшись вверх, убежала на урок, заставляя его одного спускаться по темному коридору.

На уроке Ден отсел от меня и старательно делал вид, чтобы не услышать и одного моего слова. Да, раньше бы я старалась привлечь его внимание всеми силами, но сейчас меня больше заботил Адрика. Его влияние было таким странным, но имеющим не малый эффект на мое сознание. Уже три дня я спокойно жила без особенной нужды в порезе своего запястья или же лодыжки, он словно наполнял меня жизнью. С Синтией был же эффект равный обратному, я чувствовала вину к ней, так и хотелось вспороть вены лезвием ножа. Какого черта со мной происходит? Пубертатный период?