spoiler by xiao_huij

Так глупо — писать письма в никуда, при этом понимая, что они вряд ли достигнут адресата за неимением нужных знаний о местонахождении.

Понятия не имею, что мной тогда двигало. Может, просто попытка побыть романтичной натурой, как в тех книгах о любви, что обожала читать сестра, сидя у камина с чашкой кофе, укрытая пледом; а может — я просто начинала постепенно сходить с ума, догадываясь, правда, лишь в общих чертах, что меня ожидает там, откуда никто никогда не возвращался.

Живым.

И мёртвым тоже, учитывая то, что в Клетке заперт сам Дьявол, не отличающийся благим нравом.

Не удалось вдоволь поиграть со своим истинным сосудом — не беда. Есть же ещё прекрасная замена — запасной вариант вроде меня, и теперь у него куча возможностей отыграться всласть за своё заточение и изрядно подпорченную жизнь. И заодно покарать меня за все грехи, коих достаточно много для одной меня за всю мою не такую уж долгую жизнь. Взять те же угоны и перепродажи машин, махинации с кредитками и документами. Это всё мелочи, на самом деле, по сравнению с тем, что творила ещё до заключения в своеобразной тюрьме.

А творила я всякое, плавала, как оливка в мартини, во тьме, пришедшей в мою жизнь ещё в детстве, когда надо бы развиваться в силу возраста и мир познавать, а не прятаться от реальных монстров и уж тем более не учиться защищать себя с помощью оружия и врождённых способностей; второе для нас, ёкаев, редкого, на данный момент, вида существ (в Соединенных Штатах и на всём материке в целом) вполне себе частая практика.

Но не с шести лет.

Это вылилось в то, что имелось сейчас: к проблемам, постоянным перебежкам из одного штата в другой в поиске не то нечисти, не то нормальной жизни.

Но мне не ведома нормальность, я далека от этого, и до сих пор не знаю ничего, кроме как боли: разрывающей косточки, колотой и пульсирующей в висках.

Это невыносимо.

Стоять на коленях перед собственным мучителем, ощущать холод цепей, сковавших ломанные несколько раз запястья, и то, как тебя то жгут заживо, как сейчас, то вздёргивают на дыбе до такого, что тело перестаёт ощущаться, а сам ты только и мечтаешь о том, чтобы этот монстр остановился хотя бы на секунду и дал передышку.

Но знала: не сжалится ни за что, а продолжит мучать, пока громкий, наполненный болью крик не сорвётся с губ, раздирая глотку до хрипа и потери голоса. Посмотрит с ухмылкой на лице, залечит «следы веселья», чтобы через пару часов, кажущихся секундами, начать всё заново.

На периферии всего безумия, сквозь запах горевшей плоти, были слышны крики, которые, как поняла чуть позже, принадлежали мне.

Странно, казалось, я уже давно абстрагировалась, насколько то возможно, перестала воспринимать это как ужас ужасный и терпела молча. Выработалось до автоматизма, мозг отключался и происходящее вокруг не трогало совершенно, словно и не было меня тут вовсе, до тех пор, пока падший ангел не уставал и не прекращал, видя, что кричать и умолять его я не намерена. Этим же ведь только его эго тешилось. А зачем доставлять такое удовольствие?

Взмахнул рукой, что-то на енохианском произнёс, и это позволило повалиться на пыльный пол и испустить шумный выдох с горьким, громким стоном. Дыхание тяжёлое, хрипы из горла только слышны, а тело, напоминающее один сплошной комок скрученных в спираль нервов, казалось слишком тяжёлым. Не моим вовсе, чужим.

Сломанная кукла. Покорёженная настолько, что не соберёшь уже, даже если Люцифер приложит всю свою силу и исцелит полностью. Сколько раз это тело протыкали ножами, вонзали иглы в глаза, растягивали, как резинку для волос, жгли в пламени? Трудно вспомнить. Даже счёт времени для меня превратился в пустой звук. Я даже не знала, сколько меня тут держат. Месяц, год? Вполне вероятно, что больше, сбилась-то я со счёта после одиннадцатого месяца, а это было давно, судя по зачёркнутым палочкам, что всегда оставляла на стене, ориентируясь на чутьё, никогда меня не подводившее.

Собрать бы в кулак остатки сил и от души ударить. Так хотела моя сильная сторона, ещё живая и не сдавшаяся, несмотря на то, что в разум проникали, ментально давили и разрывали нейроны, устраивая адскую мясорубку внутри. Но вторая сторона — слабая, мечтающая об избавлении от всех мук — взывала, чтобы я делала всё, что скажет монстр, ибо боль терпеть устала.

Как же я устала. От пыток, от одиночества и компании, которую я бы никому не пожелала. И сама не хотела никогда, но воля случая на то и воля, а решение принято без колебаний — вытащить из глубин заточения того, кто способен спасти этот прогнивший мирок.

А я бы так и осталась слабым звеном в этой цепочке. Между охотниками и нечистью, кем я являлась и на кого же и охотилась. Замкнутый круг, из которого не было выхода: или ты раздаёшь серебряные пули и погружаешь мир в пламя, или тебя уничтожают и сжигают.

Но жить я всё равно хотела, даже вот такой искорёженной, с поехавшей крышей, одинокой и мало кому нужной. Даже в этой Клетке мне хотелось, несмотря ни на что, выкарабкаться обратно в грешный привычный мирок и вернуться к охоте, вошедшей уже давно в привычку и приносившей подобие облегчения: синдром спасателя всегда был мне присущ и было замечательно обойтись без жертв, что было редкостью.

Тихо усмехнулась, сдув со лба прилипшую прядь спутанных волос и тут же нахмурившись: процесс регенерации вступил в силу. Ощущения не из приятных, но почему-то сейчас, думая о других людях, переносить его было легче и даже не обращать внимание на то, что воздух здесь буквально пропитан кровью, ненавистью и смертью. Как будто её и на Земле мало, каждый день кто-то умирает, кого-то убивают, а кто-то просто бесследно исчезает.

Но я всё равно зашипела, опираясь на ноющие руки, сначала поднимаясь медленно на колени, и только после вставая полноценно. Ноги предательски подкосились, отчего меня резко повело в сторону, и поэтому пришлось найти опору, коей оказалась поверхность стены, что отделяла Клетку от всего остального Ада, коим на данный момент заправлял Кроули.

У Люцифера на губах насмешка, такая, от которой внутри меня резко что-то щёлкнуло, а в голове красной лампочкой загорелась решимость с мыслью, терзающей ещё с моего появления здесь.

Надо выбираться отсюда.

Решения, принятые поспешно и в состоянии аффекта, не всегда правильные и увенчиваются успехом, но за отсутствием иного выбора ничего больше не остаётся, кроме как переть напролом танком и не оглядываться назад.

Надо успокоиться. Для начала. Осознать всю ситуацию и от этого отталкиваться, думать, на что потребуется время, которого у меня и так было мало.

И дальше что?

Само осознание сего факта не принесло облегчения, а только глубже в пучину нервов толкнуло.

Но ведь попытать счастье не грех, верно же?

Оглядеться по сторонам — морщась, как будто за всё время пространство Клетки не выучено до количества блоков и микротрещин, видных острому взгляду, — и ничего не найти. Но при этом не терять эту чёртову уверенность, неизвестно откуда взявшуюся, в том, что старания мои окупятся.

Окупятся они, как же.

Внутренний голос мгновенно взбесился, пульсируя в воспалённом мозге, как проклятый китайский болванчик. Но когда я слушала голос разума в последний раз?

Ещё один взгляд, на этот раз долгий и пристальный, лишь бы зацепиться за мысль, пришедшую только что. Способности же мои никуда не делись, ещё теплели на кончиках пальцев, говоря о том, что от прежней меня осталось хоть что-то.

Я очень надеялась на этот вариант, ведь Клетка напичкана заклинаниями, которые не давали выбраться Люциферу, хотя использовать свои методы пыток он вполне способен. Это как в бункере: защищён от всех, кроме самого себя и того, с кем делишь убежище.

Процент, что мне повезёт, — один к тысяче.

Руна. Руна, руна, руна... Какая же там была руна? И заклинание на языке вертелось, но только срывать с губ заветные слова не спешила.

Пока не спешила, всё ждала возможности вернуться в состояние, более-менее не разваленное, а способное функционировать и двигаться.

— А ты не задумывалась, — вдруг подал голос Люцифер, заставив приподнять голову, отстранив её от коленей, — что мир наш устроен как-то не так?

— К чему вопрос такой? — выдохнула, отведя взгляд на стену, лишь бы подальше от этого лица, которое точно будет приходить в кошмарах, если я всё же окажусь где-нибудь подальше отсюда.

— Смертные такие недальновидные, — цоканье языком и моя вскинутая бровь. — Чем руководствовался Отец, когда наделял вас мозгом, если вы им не пользуетесь по своему прямому назначению? Мир прогнил, даже Небеса — и те скатились на самое дно. Ангелы, бюрократия, иерархия и поклонение Ему, эх, — выражение лица его сделалось показательно страдальческим, но верить ему нельзя. — При достойном правителе этого бы всего не было.

— Намекаешь на себя? — хмыкнула, возвращая взгляд на возвышающуюся надо мной фигуру, тень которой отбрасывала крылья, кажущиеся нереально огромными, способными одним взмахом сломать хребет.

— Догадливая девочка, а им положена награда, — словно удавка, на моей шее сжались костлявые пальцы, подтянули ближе. Шипение сорвалось с губ вместе со смачным «чёрт возьми», что его только развеселило. — К чему же такая экспрессия, Розанна? Просто скажи слово, начинающееся на «Д» и оканчивающиеся на «А», и тогда всё это, — окинул взглядом своих тёмных глаз, намекая на местонахождение, — прекратится в одно мгновение. Подумай, какие это перспективы откроет. Каким станет мир, как изменятся люди, если хаос вдруг сменится светом.

Тело вдруг стало деревянным, непослушным. В висках грохотал стук взбесившегося сердца, а в голове просто какая-то каша вместо мозгов. Но чёткая команда была услышана: бежать.

Бежать от того, к кому сама добровольно пришла.

Интересно, а Винчестеру он тоже про мир во всём мире заливал, или с ним всё было в миллиарды раз хуже?

— Нет, — воля в кулаке, а по коже табун мурашек.

Улыбка, очень добродушная, озаряющая всё это время лицо падшего ангела, испарилась с лица. Не ожидал такого ответа, но неужели за всё время нельзя было догадаться, что меня не так просто заставить прогнуться под кого-то.

Не меня. Не охотника на нечисть, не лисицу. Ни-ког-да.

— Нет? В смысле «нет»?!

— В самом прямом — нет, — я начинала раздражаться, ощущая себя не в своей тарелке; впилась в ладонь правой руки ногтями, царапая коду ногтями до крови, чтобы хоть немного успокоиться. — Моё тело тебе не принадлежит.

— Ошибочка — ты мой запасной сосуд, а ещё бывшее вместилище этой сучки Лилит, — спасибо за напоминание о той, благодаря кому это всё началось.

— Заткнись! — прорычала я, чувствуя бегущую по венам лаву. — Вы не в праве распоряжаться мной: ни ты, ни та чёртова сука, ни кто-либо ещё.

Но ему мало. Моих мучений недостаточно, раз следующие слова — сродни удару под дых.

— Кроме Сэма Винчестера, — и захохотал, аж стены затряслись и меня повело в сторону. Истеричка, но изучил меня хорошо, даже очень. Но почему я всё ещё продолжала дёргаться от одного упоминания этот человека? — Такая тупость. Самопожертвование, возвышенность того, чего нет и не будет, надежда на хороший исход — теряешь хватку, Розанна, раз веришь в это. Они остановили апокалипсис, который сами натворили, только и всего. Восхищаться Винчестерами всё равно, что ждать на Рождество в подарок носки и пену для бритья, ха-ха-ха. Всерьёз думаешь, что Сэмми вытащит тебя?

Хватит! Заткнись уже!

Хотела крикнуть это, но рот прикрыла. Глаза в пол, кулаки стиснуты, на подкорке мозга будто выбито нужное заклинание, а струйки крови прямо на пол лились.

Я готова ко всему. Даже к тому, что за мои следующие слова меня в будущем изобьёт бывший любимец Создателя.

— Этот Сэмми запихнул тебя сюда, на твоём месте я бы молчала в тряпочку и считала дни до вечности в одиночестве, — три шага назад, пока не почувствовала опору в виде стены, на которую легла кровоточащая ладонь, а пальцы не начали выводить знакомые письмена. Быстро, пока не забыла, пока не опомнился, и начала говорить быстро: — In nomine Omnipotentis pati faciam vos. Meritam poenam accipite! Amen.

Это было забавным — наблюдать, как одно из самых сильных существ на Земле растеряно и не понимает вообще, что происходит; почему стены этой тюрьмы вдруг полыхнули зелёным пламенем с чёрными проблесками, как глаза демонов, а я сама оторвалась от пола и взмыла в воздух. Словно гравитация перестала существовать. Словно невидимые нити привязали к телу и ими управлял опытный кукловод. Или всего лишь левитация, ещё не утраченная мною окончательно.

Или, возможно, это было то, что нельзя объяснить простым «показалось в бреду».

Слова заклинания лились из души, заполняя всё пространство певучим звуком. Я чувствовала этот свет, он заполнял мои вены, полз по капиллярам, разрывая их и высвобождаясь из моих ладоней в виде снопов искр, что волной огромной взвились и кинулись к Люциферу. Огненные путы опутали его ноги, поползли змейкой к рукам и шее, напомнив технику шибари.

Но сейчас мне было не до созерцаний подобных картинок, надо доводить дело до конца, а то неизвестно, на сколько долго я ещё тут застряну. Руки напрягла, всё так же находясь в паре метров от пола, собирая тем сам зачатки энергетического поля.

А бесам в моей груди неуютно. Они корчились от недостатка кислорода из-за задержанного дыхания и резкой боли в мышцах, словно пустилась бежать марафон на всей скорости. Проще сдаться, чем это терпеть.

Но ты же не сдашься, Розанна? Ни за что.

И распрямила кулак.

Вот так просто взять и выпустить на свободу всё, что так долго копилось внутри. Разрушить барьеры, возводимые с трудом так долго, и отпустить всех своих демонов наружу, — легче лёгкого.

Крик. Мужской. Яростный, больной, наполненный злобой и лютой ненавистью ко всему живому на Земле, и я, недолго думая, ощущая, что так надо, так нужно сделать, применила ещё больше сил, однако тело напомнило о себе тут же разрывающей на части боли в черепной коробке.

— Perge ad inferos!

Выкрикнув это, я тут же оказалась ослеплена яркой вспышкой света, сменившийся тьмой, неясным и резким толчком куда-то в бок с падением, поразившим болью правую часть туловища. Кажется, я пролетела несколько метров и приземлилась не очень удачно, ударившись о каменную стену и скатившись по ней вниз, на пол, где меня мгновенно скрутило в рвотном позыве. Такое бывает, когда сначала не используешь силу долго, а потом вдруг вкладываешь сил намного больше половины имеющейся в ядре — так называемой лисьей жемчужинке, что расположена чуть ниже мечевидного отростка.

Можно сказать, что ядро — это второе сердце: лишишься его — станешь обычным человеком, уязвимым, который не способен вызвать самые безобидные искорки. И оно не вырастет снова самостоятельно, нужно вмешательство кого-то сильнее никудышной ведьмы, как минимум обладательницы «Книги Проклятых», или нефилима и тех же самых ангелов и демонов.

В организме пустота, но порядком полегчало, это позволило подняться на ноги и, пошатываясь, сделать пару шагов, увидев себя за границами Клетки. Где-то за пределами холодного карцера, но в не менее мрачных каменных коридорах, кажущихся бесконечными. Подсвеченные факелами, они вились змейками куда-то вперёд, и я, отчасти окрылённая, радуясь освобождению, мозгом понимала, пройдясь по задворкам памяти, где конкретно оказалась, но всё же зашагала уверенно вперёд, кривя лицо из-за криков грешников в своих темницах.

Надеюсь, Кроули будет рад увидеть меня и не улетит очень-очень далеко, если, конечно, новости уже не долетели до него раньше, чем придётся покинуть это место окончательно.

Хорошо быть в сугубо деловых отношениях с Королём Ада. Даже если общение с ним равносильно потере нервных клеток и повышению алкоголя в крови — уж больно любит шотландский скотч, несмотря на сильную нелюбовь к этой стране и дикое желание стереть некоторых выходцев оттуда с лица этой планеты, я надеялась на что угодно, лишь бы выбраться отсюда нормальным способом, а не через канализационный люк.

Хотя, конечно же, мне это не светит. Несмотря на более-менее нормальное сосуществование бок о бок, Кроули не большой фанат ёкаев, что довольно странно, учитывая наши родственные корни, уходящие в глубокую древность. Я не знала, чем его так мои девять хвостов, скрытые от посторонних глаз мороком, могли прогневить, но догадывалась, что дело не столько в лишних наростах и возможной аллергии на шерсть, сколько в банальном опасении за свой королевский зад.

Я, лисица, была падкой на красивые блестящие штучки, словно во мне было больше от тэнгу, воронообразных демонах, славящихся врождённой клептоманией и тягой к ярким вещам.

А чем плох сверкающий трон, который грел бы не только тело, но и душу?

Только тем, что меня на данный момент интересовал исключительно Кроули, чья фигура возникла прямо передо мной, напугав до чёртиков (ха-ха). Остановившись вкопанной в землю корягой, я скрестила руки на груди в недовольстве, ощутив колебание зрения: глаза меняли цвет с человеческого зелёного на лисий золотой в зависимости от моего настроения, что, в прочем, с возрастом перестало пугать и удивлять некоторых.

— Ты мне не рад? Жалость-то какая, — скривив лицо, я показательно подняла руки ладонями вверх перед собой. Пусть знает, что я не пришла громить его королевство, как это было в прошлый раз. Тогда я, кажется, искала информацию о пророках, и знали об этом только прислужники Кроули, не желающие откровенничать по-доброму.

Он поморщился, словно проглотил коробку лимонов. Дурная слава всегда бежала впереди меня, и некоторые демоны имели свойство шарахаться, узнав, что в редкие моменты безумия — преимущественно во время полнолуния или затмения — я могла рвать глотки голыми клыками и выпускать кишки когтями черноглазым ушлёпкам, пить их кровь для поддержания сил и тем самым оправдывать лисье бешенство.

— Воротником ты так и не стала, — констатировал Клоули факт, отводя глаза в сторону и кривясь ещё больше. Точно, я перестала ему импонировать, когда лишила целого дивизиона солдат. — Сидела бы там и дальше, такая тишина без тебя была.

— Юмор умер где-то из-за тебя, — закатив глаза, я приблизилась к нему и взглянула исподлобья. — Что в мире происходило, пока я в Клетке жарилась? Апокалипсиса нового не предвидится?

— Пока что нет. Белка и лосяра всё решили, — на мой недоумённый взгляд Кроули раздражённо пояснил: — Дин и Сэм, эти остолопы-Винчестеры, в очередной раз спасли планету от гибели. Не то чтобы я удивлён, но они в каждой дырке затычка. Но не удивляйся, если они и тебя пустят на гамбургеры, лисья шкурка. Скажу по секрету, — он склонился ко мне, опалив запахом виски до порыва украсть с прилавка пару бутылок, — не спутывайся с ними. Я не хочу, чтобы вы трое кошмарили моих демонов и нарушали естественный порядок попадания душ в Ад. И если не собираешься остаться без хвостов, то держись от них подальше.

Кивнув больше для вида, чем из согласия с его просьбой, больше смахивающей на мольбу, не присущей правителю Ада в принципе, я двинулась в сторону выхода, примерно помня его расположение. До своего попадания в Клетку и всей той заварухи с обменом себя на Сэма Винчестера, мне доводилось спускаться сюда как минимум трижды, и то не от большой любви, изредка тянущей меня грешить кражей чистейших, незапятнанных душ, попавших в здешние темницы по ошибке, и отправлять их на Небеса.

Я любила действовать на нервы черноглазым, только и всего. Любила ухмыляться в глаза Кроули, наблюдать за искривлённым лицом и слышать проклятия: это стимулировало, подпитывало мою чёрно-серую с красными прожилками душу, которой дорога в Рай навсегда закрыта.

Шкодливости мне всегда было не занимать, кажется. Нужно было рождаться трикстером, а не хитрой лисицей, жалящей больнее осиного роя.

Иногда я действительно не понимала, как меня до сих пор носит земля и почему она меня не выплюнула качестве наказания в параллельную реальность с зомби-апокалипсисом, где мне пришлось бы убегать от пожирающих мозги существ до изнеможения. Хотя это мало бы чем отличалось от этого мира, но с той разницей, что зомби здесь встречались редко — не чаще вендиго, обитающих в лесных пещерах и утаскивающих к себе заблудившихся туристов, чтобы полакомиться свежей плотью. Я не единожды охотилась на них, и последний такой раз был в Национальном парке Тахо, когда сгорающая в пламени от моих пальцев верещавшая от боли зверюга, размахивающая длинными конечностями, чуть не уничтожила ценные природные ресурсы и утопилась в озере, мне запомнился надолго.

Это было последним моим делом перед отправкой в не менее незабываемые каникулы в Клетку, и ещё раз доказывало, что нельзя играть с огнём, уничтожающим большую часть нечисти, за исключением големов, о чьей неуязвимости можно часами говорить. Но за всю мою жизнь эти созданные раввинами разумные существа мне так и ни разу не встретились, что было большим упущением: сейчас бы очень пригодился путеводитель в кажущемся бесконечным коридоре, стены которого с каждым шагом становились уже и давили на сознание, заставляя мою внутреннюю лису поджимать уши к голове и рычать, размахивая девятью хвостами в недовольстве.

В воздухе жутко воняло сыростью, разбавленной железом и серой. Но одна нотка выделялась и казалась до ужаса знакомой: смерть висела тяжестью небоскрёба и забиралась под кожу, сдавливала лёгкие и к аорте — в самое сердце неслась. Ни вдохи, ни выдохи не помогали — спёртость жгла слизистые, и животная острота обоняния являлась чёртовым минусом прямо сейчас. Будто мало мне было пыток, длящихся нечеловечески долго из-за иного течения времени в пределах Ада, так ещё у Кроули были явные проблемы с приёмом и проводом редких гостей, ведь можно было бы сделать хотя бы выход отсюда менее похоронным.

Если только путь отсюда вёл не на кладбище в окрестностях Су-Фолс, со всех сторон окружённое лесом, простирающимся на несколько десятков, а то и сотен миль, где единственная дорога заставляла любого долго петлять меж вековых сосен и стараться не набрести на голодного гризли или медведя-шатуна, что в моём случае — гораздо приятнее въевшегося в пазухи трупного запаха.

Я слишком устала от этого дерьма и страстно желала оказаться в тишине, вздохнуть запах дешёвого кондиционера для белья в любом мотеле и выспаться на жёсткой кровати. Да даже с клопами подошла бы, в номере ценностью две звезды, ведь нет ничего лучше возвращения из пыточной камеры в привычную обстановку, пусть часто она может быть невыносимой, но зато родное, тёплое, живое.

Таковой я себя ощутила, как в прямом смысле выплюнулась на свежий воздух резким потоком ветра, наложенного заклинанием на двери, ведущие туда, откуда попадают демоны в человеческий мир. Данная особенность успела вылететь из памяти и оказалась полной неожиданностью, сбив с ног и отбросив в густой можжевельник, замеченный в процессе не столь приятного полёта, оказавшись в котором, я впервые позволила себе позорно, как брошенная всеми девочка-подросток, разреветься. Но не от боли под рёбрами и изодранного лица ветками кустарника, а от облегчения и дошедшего до моих мозгов осознания: свободна.

Я не в Клетке, я здесь — среди душистой хвои уходящих верхушками ввысь деревьев и закатного персикового неба, протянув к которому руку, мне хотелось ощутить эти миги, пропустить через себя каждый и вдоволь надышаться лесной свежестью, впиваясь пальцами в траву, что хоть и колола подушечки, но не давала вновь вернуться мыслям в те самые дни и позволяла держаться за реальность, что не ускользала от меня и не искажалась вмешательством Люцифера в мой разум.

Его здесь нет. Меня там тоже нет. Всё в порядке.

А галлюцинации убивать не могут.

Пыталась убедить себя таким образом, что мне больше не придётся срывать голос и гореть заживо, воскресать десятки тысяч раз и слышать треск собственных костей, ломать которые Люцифер больше всего любил, как и другие виды пыток, включающие в себя сожжение меня заживо.

Не придётся захлёбываться в собственных криках, умирать бесконечно, от вида собственной плоти, ошмётками висевшей на обугленных костях, задыхаться от ужаса с мыслью, что хуже ничего нельзя придумать.

Но, оказывается, можно извернуться и заставить проходить через ещё больший ужас, который даже вспомнить без рвотного позыва и паники невозможно.

Настолько я была искалеченной морально, а физически со мной будто было всё в порядке. Не совсем, если быть честной: кое-где мелкой белёсой сеточкой ползли по телу шрамы, опутывая рёбра, сломанные им не единожды, плечи, истыканные иглами, и руки, каждый сустав которых выкручивался с особой жестокостью.

Снова, снова и снова по замкнутому кругу.

Пусть я не совсем человек, пусть во мне демоническое составляющее и звериная сущность, но то, через что пришлось пройти в Клетке, — за гранью нормального, за гранью невыносимого, и, чёрт, прямо сейчас я начинала искренне сочувствовать Сэму Винчестеру, кому нелёгкая доля выпала: быть сосудом самого Люцифера.

Говоря об этом: после того, как моя семья исчезла без следа, оставив самостоятельно разгребать дерьмо из круговорота охоты, циклов приступов бешенства и тяги обмазаться кровью в полнолуние, я всерьёз задумывалась о том, что не так уж мне плохо жилось в Калифорнии, а учёба не очень там сложная. В Стэнфорде, куда я позорно бежала от криков отца, ставящего мою младшую сестру в пример мне, от матери, что глушила недовольство азартными играми и обрядами, значение которых я до сих пор не могла понять, мне удалось на время обо всём забыть и мирно сосуществовать с людьми, будто я — одна из них.

Без обращений в лисицу, без необходимости скрываться от реальных монстров и вонзать в них клинок или пулю, без всего этого моя жизнь ничем не отличалась от жизни простых смертных, кому неведомы знания о скрытых во тьме существах.

Мне казалось, ничего не вернёт меня обратно в Лас-Вегас, куда стремились преимущественно те, у кого есть лишние деньги на казино и удача выиграть у местных звёзд покера, или попытать счастье в русской рулетке и остаться с мозгами в голове, а не размазанными по стене.

Судьба в виде сестры, заявившейся в кампус среди ночи, привела меня домой, где царил полный разгром: вывернутые из шкафов вещи, порванная обивка диванов и уничтоженный нечеловеческой силой сейф из родительской спальни говорили о том, что кто-то искал что-то очень важное и не нашёл, а исчезновение самих родных мигало красной лампой над головой и кричало о возможной опасности.

Однако Сиена на мои расспросы не отвечала, отмахиваясь и обвиняя в том, что мой побег на учёбу всему виной, не вдавалась в подробности, тем самым рождая больше вопросов, и исчезла, бросив меня в отеле. Не было смысла возвращаться домой, где о случившемся напоминал каждый предмет, и мы поэтому сняли номер, где можно было бы спокойно придумать план дальнейших действий и, следуя ему, искать родителей.

Не вышло. Сиена пропала той же ночью, взяв вещи и оставив меня в полном одиночестве, а найденная на кровати записка, где была просьба не искать её, мол, сама разберётся, не делать глупости и даже не думать заключать никаких сделок, чтобы узнать правду о случившемся, — вывела меня из себя и оставила у разбитого корыта в прямом смысле. В порыве злости хотелось крушить и ломать всё, что под руку попадётся, но я держалась на честном слове. Кое-как, стараясь не впадать в уныние, но получалось отвратительно.

Было б всё так хорошо — в Клетку б не прыгнула.

Но я уже здесь. В голове лишь отголоски воплей и что-то чужеродное, несвойственное организму. Будто дереализация, но с той разницей, что я осознавала её существование, и мне это очень не нравилось.

При таких провалах вероятен исход появления галлюцинаций, после которых непонятно, где именно реальность, а где въевшиеся в подкорку намертво образы, кажущиеся слишком живыми.

Побредя на север, в единственном направлении, где слышался редкий рёв машин, убирая руками ветки кустарников и вековых деревьев, лезущих в лицо, я ощущала некие спазмы в конечностях и ноющие боли, с каждым шагом кажущиеся всё отчётливее. От долгого нахождения в четырёх стенах организм решил послать меня и моё здоровье в турне к фаллическим полям, что было логично: пытки никому хорошо ещё никогда не делали, и моя ёкайская задница — не исключение.

Самое главное — найти временный угол, где можно затаиться, привести себя в порядок и начать поиски родных, если это вообще имеет какой-то смысл. Понять, что нужно было налётчикам, и как это вообще связано с моей семьёй.

Да и кому могли перейти дорогу ёкаи, охотившиеся довольно редко?

Вопросов слишком много, и ни один ответ мне не был известен. Понятно лишь то, что я совершенно одна, без денег, без оружия, да ещё и вида такого, словно по свалкам лет десять подряд скиталась, о чём стало известно, когда пальцами в волосы зарылась и выудила опавшие листья с песком и землёй. Лисица во мне тут же недовольно зафыркала: не нравилось ей всё это — хотелось очиститься, долго-долго отмокать в мыльной пене, удаляя с тела всю грязь вместе с накопившейся усталостью.

И жаль, что невозможно также стереть лишние воспоминания, как сжечь обрывки личных дневников в камине.

Чем дальше я шла, тем реже казался лес, что означало приближение к трассе, ведущей вдоль границы с Миннесотой на север. Закат успел смениться рассветом, озарившим спящее небо жёлто-фиолетовыми оттенками, окрасившими стволы сосен в подобие ржавого налёта, который вызывал непонятные спазмы внутри, ассоциируясь всегда с одним лишь разрушением.

Чутьё редко меня подводило, и с каждым шагом к заасфальтированному покрытию нарастала тревожность, не покидающая до самого конца древесного массива, успевшего изрядно надоесть за истраченные часы на поиск выхода из него.

Что-то близилось. Незнакомое, но значимое для всего мира, раз за разом находящегося на пороге катастрофы и одной ногой стоявшего на пороге хаоса, не способного целиком разобраться с этой планетой и уничтожить, сколько бы концов света не предвиделось, апокалипсисы приливной волной не надвигались — бесполезно.

И, возможно, именно мне «посчастливилось» угодить в очередной круговорот сверхъестественных существ, обозлённых на весь мир, или мало мне было Клетки и Люцифера с его способами развлекать гостей и самостоятельно веселиться от картины выпущенных наружу кишок.

Потому что Судьба меня никогда не любила и раздавала хорошие и болезненные пинки, один из которых обрушился на меня, стоило ноге в видавшем виды не столь красочные кроссовке заступить на межштатную магистраль, двух шагов не сделать и снова оказаться в полёте, очередном за эти сутки, в процессе которого мне казался этот мир раз десять пародией на психоделию, а Карма — той ещё мразью с отвратительным чувством юмора.

Капот раритетного автомобиля, сбивший меня, видимо, случайно из-за работающих с перебоями фар дальнего света, прекратил движение и затормозил одновременно со мной, успевшей проклясть в мыслях всех людей, когда-то подпортивших мне жизнь, перевернуться в воздухе и чертовски неприятно приземлиться на целую стопу с упором на ладони, внутренняя сторона которых словно оказалась опущена в кипяток.

Боль прошила тело. Взвыв от агонии под чувствительной кожей и вскинув голову резко до еле заметных звёздочек, я устремила не самый дружелюбный взгляд рефлекторно окрасившихся жидким золотом глаз на вышедших из Шевроле двух парней, явно обеспокоенных случившимся.

И иронично то, что одного из них, того, кто был выше и с вьющимися волосами, в руке был зажат пистолет, дуло которого оказалось направлено прямиком на меня — в середину лба — не столь дружелюбно.

С одной стороны, можно было понять, ведь не каждый же день сбиваешь на магистрали девушку, мало того, что не размозжившую себе череп при падении, так ещё и зверем смотрящую, словно вцепится в гортань и откусит кусок, что, конечно же, вызовет опасения.

А с другой — охотники мне были ни к чему. Очевидно же, что нормальный человек не стал бы направлять пистолет, если только перед ним не какой-нибудь маньяк-убийца, нацелившийся на новую жертву. И учитывая нечеловеческие глаза, подобную атакующей позу, занятую мной при приземлении, эти двое приняли меня как минимум за агрессивного оборотня, терроризировавшего округу как минимум года три.

И я бы так и дальше сидела, как идиотка рассматривая мужчин, не обделённых внешними данными, к слову, каждую деталь подмечая, начиная со схожести, говорившей о родстве, и заканчивая гнетущей уверенностью, давившую на меня бетонной плитой, если бы высокий парень не сделал пару шагов в моём направлении, всё ещё удерживая пистолет на мушке, дав рассмотреть себя лучше.

И именно в этот момент должно было картинно напасть озарение громом и молнией, а не воем северного ветра, жалящего кожу сквозь одежду, но чем сильнее я напрягала глаза, тем больше этот человек казался мне знакомым.

Словно мы встречались раньше, пересекались в одних и тех же местах.

Словно я уже знала, кому принадлежала лохматая каштановая шевелюра, закрывающая отливающие океанский штилем зелёные глаза, впечатляющий рост выше среднего, рядом с которым невольно ощутить себя можно коротышкой и спрятаться за широкой спиной, ведь так не увидят.

Словно знала, но не собиралась признаваться себе и верить, что это именно тот самый Сэм Винчестер, с которым я училась на одном потоке в Стэнфорде, с кем жила по соседству и посещала одни и те же студенческие вечеринки, но общалась от силы раза два по учёбе, уже точно не помня связующее звено: конспекты ли, одолженная ручка или «какого чёрта вы не спите в три утра?!» за стенкой, сказанная на агрессивном топливе на нервной почве.

После стольких лет он стоял передо мной, медленно опуская пистолет, пока не убрал в кобуру на поясе, всматривался в мои расширенные от удивления глаза, где не было ничего человеческого сейчас, отпечатывая в своих радужках такое же узнавание, ударившее по голове невидимой молнией, но ощутимой.

— Ты Розанна? Та самая из записки? — чуть дрогнувший голос мужчины ударил громом среди ясного неба и знакомой интонацией заставил прирасти к асфальту.

— Винчестеры?! — мои глаза расширились в неподдельном удивлении. Неужели узнал меня? Или это вовсе не тот, о ком я думаю, а кто-то, кого я могла забыть за столько лет, и всё это лишь несмешное совпадение? — Вот это я «удачно» упала...

Если это и правда Сэм, настоящий, а не моя разыгравшаяся не на шутку фантазия, подкинувшая парочку галлюцинаций, то что же получается?

Неужели до него дошло то дурацкое письмо, написанное в никуда, в порыве излить душу и отправить, чтобы пришла минимум через десять лет непонятно куда и непонятно зачем? Неужели адресат — нужный и точный? Здесь, передо мной, на расстоянии двух шагов, разделённых непониманием и лёгким шоком от происходящего.

Всегда знала, что высшие силы не питали ко мне любви и наказывали, раз столкнули нас лбами, и теперь мне, возможно, не отвертеться от расспросов или, что тоже было вероятным событием, всё же оказаться пристёгнутой наручниками к электрическому стулу, облитой святой водой и сожжённой на костре инквизиции.

Я сомневалась, реально сомневалась в правильности виденного мной. Из всех охотников набрести именно на небезызвестных Винчестеров, слава которых всегда бежала впереди них, оказавшись под колёсами их тачки после побега из Клетки, где сам Люцифер заточён, — самое странное, что могло приключиться со мной, не считая того, что, судя по выражениям лиц, мужчины пока что не планировали устраивать мне суд присяжных с обвинительным приговором.

Может, осознание пришло, что я не собиралась причинять вред и казалась безобидным существом. После долгого скитания по лесу, без еды и без оружия, ослабленная долгими мучениями, я чисто физически не смогла бы напасть на двух взрослых мужчин комплекцией больше и выше моих злосчастных метра семидесяти, да и остатки сил из ядра тратить не хотелось.

Охотники не станут щадить свою добычу, если она бесполезна, а от меня толка было маловато. В таком состоянии соображалось плохо, конечности зудели и просились на регенерацию, и я уж было открыла рот, чтобы сказать хоть что-то ещё, а не таращиться выброшенной на берег рыбой, если бы не очередное «но».

— Очешуенно съездили пивка попить! — ухмыляющийся Дин Винчестер, мягко говоря, своей репликой добить меня решил, чтобы я окончательно срослась с магистралью и не встала, ощущая в полной мере затёкшие конечности. — Сначала ангелов на трассе подбираем, теперь демоницы сами к нам под колёса бросаются. Мы так скоро всех твоих бывших соберём, Сэмми.

И поддел брата плечом, что Сэма не особо устроило, и тот увернулся от жеста, скривив лицо до появления складок на лбу, а у меня количество непонимания и развития всей дальнейшей ситуации лишь возросло.

Выходит, меня приняли за чистокровного демона? Либо о существовании ёкаев на территории континента Винчестеры не догадывались и не догадаются, пока я им не скажу ещё о наличии как минимум двух видов, либо же просто собирались проверить известную лишь им одним теорию.

И это мне очень и очень не нравилось.