- Кто посадил эти розы? - прошептала Женя садовнику. - Он же вас в этих кустах закопает.

- За что? - удивился мужчина.

- За мать.

Эти цветы всегда напоминали ему о том, как такие же алые лепестки разрастались великолепным и эстетичным садом на груди его мамы после всего лишь одного выстрела, как звонко и четко звучали ее тихие и хриплые последние слова, после которых Мирону ничего не оставалось, кроме как закрыть ей глаза, выдохнув, сдерживая внутри крик, тупую боль от колотой раны, нанесенной незаточенным ножом, и давить в себе очередное желание сдаться. Она всегда говорила ему, что никогда нельзя опускать руки - он станет кем-то великим.

- Спасибо, мама, - прошептал мужчина, прикоснувшись татуированными пальцами к алым лепесткам. - Спасибо, что всегда верила в меня. Спасибо...

Федоров часто сидел в саду, в деревянной беседке, часами, наблюдая за природой вокруг, ловил каждое дуновение ветра, видел, как колышатся и стыдливо дрожат листочки, пока где-то его "черный" трибунал с его именем, как с бессменым лозунгом, вершит мнимое правосудие. У него руки в крови, как и у Евы, которая сейчас работает на скотобойне, сжимая в руках острых нож, коим сейчас бы с удовольствием вспорола себе живот не от блестящих перспектив и радостей в жизни.

- Почему я здесь? - прошептала девушка, упав на колени рядом с тушей. - Почему?

- Какого черта ты сидишь? - крикнул Башир. - Встала - работай! - послышался визг хлыста, рассекающего воздух. - В следующий раз он встретится с препятствием в виде твоей спины.

- Слушаюсь, хозяин, - проговорила Гордон, вернувшись к своей работе. - Конечно, хозяин...

Она теперь стала вещью, которую могу продать, выкинуть на свалку, убить, подарить или же отдать поиграть собачкам, которых каждое утро выводят погулять специальные люди. Ева слышит за спиной знакомый еще с утра голос, достаточно хрипящий и скрипящий, словно ржавая петля или несмазанные тормоза в машине, и невольно оборачивается.

- Дружеская у вас атмосферка, на самом деле, - усмехнулся Федоров, затянувшись. - Только грязновато немного.

Да будь ты проклят со своими острыми скулами, идеальной белоснежной улыбкой и внешностью ебаного Кощея Бессмертного. Хотя, высокомерие у него именно от него, это сто процентов. Клубы беловато дыма красивыми облаками вырываются из его легких, а остатки он выдыхает уже через нос, смеясь. Ева отвернулась, мельком взглянув на свою форму, если эти застиранные лохмотья можно было назвать таким громким словом, и про себя отметила, что еще вчера ходила на каблуках в дорогих платьях - сегодня разделывает мертвых свиней и коров, подвешенных на крюках в огромном холодном помещении, где стоит жуткий запах.

- Эй, ты, - крикнул Мирон. - Утренняя, как там тебя?

- Ева, господин, - проговорила девушка, не отрываясь от работы.

- Оставь это, - отмахнулся мужчина. - Иди на кухню, замени посудомойку, она ошпарилась. Женя!

- Да, господин Федоров, - проговорила она, переступив порог скотобойни, - Я жду ваших указаний.

- Забери ее, пусть переоденут и отведи на кухню, - он немного скривился, когда Гордон подошла ближе. - Покажи руки.

Ладони изрезанные острым ножом: пользоваться им никто ее не научил и даже не собирался даже минимально объяснять, как с ним обращаться, аккуратные острые ноготки сломались в некоторых местах до корня.

- Заведи ее по пути к врачу, - произнес Мирон, - Мало ли, какую заразу занесет.

- Слушаюсь, господин, - кивнула Муродшоева, указав девушке на выход. - Объяснений мне ждать не стоит?

- Ты была права, здесь ей не место, - холодно ответил мужчина, оперевшись на трость. - Довольна? Я умею признавать свои проебы.

- Рада, что ты это понял, пока ее не переебала добрая половина персонала, - сказала она, покинув помещение.

Муродшоевой позволено такое отношение: есть на то определенные причины. Вообще ей можно намного больше, чем кому-то еще в этом земном Аду, как принято называть резиденцию Федорова - только никто и никогда, кроме них двоих не узнает, какие события предшевствовали этому всему, и унесут эту тайну, если не могилу, то, по крайней мере, в следующий этап своей жизни.

- Идем, - равнодушно проговорила Женя, позвав жестом за собой Еву, которая переминалась с ноги на ногу у входа на скотобойню. - Чего стоишь?

- Простите, - прошептала девушка.

Уже сломал и растоптал с таким, наверное, трудом созданный стержень внутри нее. Муродшоева прекрасно знала: Федоров это хорошо умеет, у него особый талант уничтожать и раскладывать в гробы веру, надежды и мечты. Он в этом, безусловно, мастер.