Единственное, что не давало мне полностью погрузиться в пучину отчаяния - это письма от Эрнеста.
Он мне писал всё так же часто, не понимая причин моего молчания.
Но я просто физически не могла написать ему о смерти Катарины.

Мне казалось, если я изложу это на бумаге, то это станет окончательной реальностью, от которой уже не будет спасения. Слова, написанные чернилами, казались мне ножом, который навсегда разрежет нашу связь с дочерью. Я боялась, что он не поймёт, как смерть Катарины выжгла во мне всё, оставив лишь пустоту, которую я не могла ничем заполнить. 

Каждое его письмо я читала с трепетом, но ответить не решалась.
Иногда я брала ручку, чтобы начать писать, но слова застревали в горле, превращаясь в бессмысленные каракули. Я боялась, что моё горе станет для него непосильной ношей, что он отвернётся, не сумев понять глубины моей боли. И потому молчала, прячась за стеной тишины, которая с каждым днём становилась всё толще.

Но однажды, когда я  получила очередное его письмо, что-то внутри дрогнуло. Я решилась написать хотя бы несколько строк, не пытаясь объяснить всё, не ища слов, чтобы описать неописуемое. Я просто сказала, что помню его, помню наши разговоры, и что мне больно. Больно так, что кажется, будто мир потерял свои краски, а время остановилось.

В этом послании я раскрыла свою душу. Это были слова, длинные и запутанные, как нити моих мыслей. Я надеялась, что благодаря этому он поймет: я не отдаляюсь от него — я теряю себя, чувствуя себя лишь тенью, застрявшей между мирами. 
Я рассказала, как пытаюсь жить дальше, но каждый шаг дается с трудом. Как будто я иду по тонкому льду, который вот-вот треснет, и я упаду в бездну.

В конце я добавила, что не жду ответа. Это письмо было не для него, а для меня. Чтобы попытаться выразить то, что невозможно выразить, чтобы хоть как-то облегчить тяжесть, которая давит на грудь.
И впервые подписала письмо:
"С любовью, Марлен".
Мне хотелось написать твоя Марлен, но мы оба знали, что я ему не принадлежу. Хоть я всей душой была его.

Эрнест ответил почти сразу. Его письмо было тёплым, как солнечный луч, пробивающийся сквозь плотные тучи. Он не требовал объяснений, не пытался утешить пустыми словами. Он просто писал, что понимает, что ждёт, что я не одна. Его слова, такие простые и искренние, стали для меня спасательным кругом в этом океане отчаяния. 

Я снова начала ему писать. Сначала робко, с оглядкой, но потом всё смелее.
Слова, которые я так долго держала в себе, наконец вырвались наружу.
Я писала о том, что чувствовала, о том, что оставалось недосказанным. Каждое слово было как глоток воздуха после долгого удушья.

Я не ждала ответа, мне было важно просто выговориться, выплеснуть всё, что копилось годами. Но с каждой строчкой я понимала, что это не просто письмо — это признание, которое я так долго боялась сделать. 

Он ответил. Не сразу, но ответил. Его слова были сдержанными, осторожными, будто он боялся нарушить то хрупкое равновесие между нами. Но в них я почувствовала что-то знакомое, что-то, что заставило моё сердце снова биться. Мы начали переписываться чаще, и с каждым разом дистанция между нами в письмах становилась всё меньше.