- К стати, хотел спросить.

Тэхёна передергивает. Каждый раз, когда Чонгук произносит именно эту фразу, всё заканчивается каким-то пиздецом, о котором они оба, наверное, ничего не хотели бы знать. Так было с кокаином, с вопросом о работе Тэхёна, и когда Чонгук решил узнать, сколько Тэхёну лет.

«- И как только несовершеннолетнему продают эту дрянь?
- Мне 24 года», - ответил тогда Тэхён, а Чонгук подавился кофе. 

- О чем?
- Можно я буду спать с тобой? – Чонгук отрывается от ноутбука, дергает головой, и шейные суставы звучно хрустят от этого движения. – Я не могу больше на диване, спина ужасно болит, а кровать большая – шансов пересечься практически нет. 

Тэхёна передергивает еще раз. 

- Ты спрашиваешь у меня, можно ли тебе спать на твоей же кровати? 

Чонгук хмыкает, вздергивает бровь, встает и расправляет плечи:
- Действительно. 

Тэхён искоса наблюдает, пока Чонгук возится с постельным бельем, двигает на свободную половину кровати вторую подушку и складывает пополам еще одно одеяло. 
Это странно, что в его доме всё умножено на два. Две одинаковые чашки под кофе, две пары домашних тапок, два стула у кухонного стола, хотя Чонгук сам говорил, что ему вполне хватает одного, и в гостях у него почти никогда никто не бывает. Тэхён думает, что он просто занимает чье-то место, тщательно обустроенное Чонгуком либо в прошлом, либо на будущее, но здесь уже очень давно никого нет. Кроме самого Чонгука – а теперь еще и Тэхёна. 

Тэхён знает больше, чем Чонгук может себе представить. 
Когда его нет дома, в Тэхёне включается режим любопытного ребенка, и он пересматривает содержимое толстых папок, аккуратно сложенных на полках стеклянного стеллажа: дипломы с международных конференций и строительных выставок, грамоты и благодарственные письма. Их обычно с гордостью развешивают по стенам – Чонгук же убирает все подальше от чужих глаз. Никаких личных вещей на виду, даже флаконы парфюма спрятаны в отдельный ящик над полкой с галстуками, разложенными по цветам. 
Тэхён находит его загранпаспорт, перелистывает страницы, усеянные пестрыми штампами и наклейками из разных стран, и узнает, что Чонгуку в сентябре исполнилось 29 лет, и он действительно Чон Чонгук, а не кто-то, кто просто придумал себе такое имя. 

Любопытство – это только верхушка айсберга. Дальше – больше; в основе лежат острая потребность чувствовать себя в безопасности и желание, наконец, Чонгуку поверить. 

Тэхён просто идет мимо и сам не знает, почему, но останавливается у стеллажа и по наитию, не задумываясь, тянет на себя один из ящиков, будто знает, что там есть что-то важное и ценное, то, что никто – тем более Тэхён – видеть не должен. 
Внутри – фотоальбом в черной кожаной обложке, и Тэхён совсем плохо соображает, когда открывает первую страницу. 
Фотографии из старшей школы и университета, парочка – из армии, подписанные черным маркером полароидные снимки; Чонгук на рыбалке, Чонгук на работе, Чонгук с родителями, Чонгук с друзьями в баре – очень пьяный, веселый Чонгук.
Чонгук улыбается почти на всех фотографиях.
Чонгук с девушкой: она потрясающе красивая, стройная, хрупкая – и тоже улыбается. Они прекрасно смотрятся вместе, они счастливы на каждом совместном снимке.
Только счастье обрывается на дате «2010/08/29» в нижнем правом углу кадра. Тэхён переворачивает страницу – белый лист под слоем пленки – быстро перелистывает альбом до конца и не видит больше ни одного фото. 
Это хуже, чем рыться в чужом белье, но всё в один момент становится предельно ясным.

Тэхён осторожен, но не настолько, насколько Чонгук внимателен. 
Чонгук видит, что папки с наградами лежат ровно так же, как и раньше – меряй по миллиметрам и не найдешь разницы. Чонгук не прятал альбом, но опрометчиво пытался прятаться сам, где-то на границе разума зная, что если Тэхён захочет что-то найти, то обязательно найдет. Это ничего не меняет, просто молчать становится тяжелее. 

«мне некому звонить» – «можешь не верить, но я тебя прекрасно понимаю»

***

Чонгук спит с Тэхёном несколько ночей подряд и больше не просыпается от криков и плача. Постепенно отпускает спину, перестает болеть голова в течение дня, и Чонгук чувствует себя более бодрым – в общем и целом становится немного легче и приятнее жить. 
Он встает в 9 утра, пока Тэхён еще спит, идет в душ, готовит себе завтрак и заваривает кофе, укладывает высушенные волосы на косой пробор, одевается, завязывает галстук и вставляет запонки в манжеты.

Он просто не знает, что Тэхён умеет отлично притворяться спящим. 

Тэхён наблюдает за Чонгуком каждое утро в течение последних двух недель, прислушивается к чужим шагам, тихим шорохам открывающихся дверей шкафа, приглушенному стуку чашки кофе, обязательно черного и без сахара, о поверхность стеклянного стола. Он выучил порядок действий Чонгука до мельчайших подробностей; у Чонгука каждому движению – свое место, время, вкус и запах. Тэхён слышит тонкий щелчок зажигалки и наперед знает, что через две секунды Чонгук выдохнет сигаретный дым, а еще через две – сделает глоток кофе. 
Чонгук по утрам, когда только-только выходит из ванной, похож больше на мальчика-студента лет 22-х максимум – из-за длинной челки на один глаз. Он сонный и совсем немного злой, а потом, после завтрака – спокойный, строгий и сдержанный. Чонгук звякает пряжкой кожаного ремня на отглаженных брюках, застегивает пуговицы на сорочке, надевает очки, поправляет уложенные волосы, брызгает на запястья и затылок Bvlgari Black, которые давно нигде не продаются, смотрит на часы и выходит из дома. Тэхён смотрит на него с кровати и не может оторвать взгляд, запрещая себе допускать мысли о том, что ему попросту нравится, как сидят рубашка и темно-серый пиджак на широких плечах, и что Чонгуку безумно идет этот парфюм. 
Тэхён уверен, что будь он девочкой – втрескался бы с пол оборота. Не в хорошую машину, комфортабельную квартиру на тридцатом этаже, не в дорогой классический костюм и даже не в запонки, а в то, как этот человек пьет свой двойной эспрессо, курит и работает по ночам, закатав рукава до локтей. В ртутно-серую карандашную пыль на его ладонях, в то, что он даже дома ходит в рубашках, в его уставшие глаза и напряжение в пальцах, когда он ругается с кем-то по телефону. 
Он улыбается, завернувшись по самые глаза в одеяло, и размышляет о том, что той девушке с фотографий наверняка было очень здорово с тем Чонгуком, четыре с лишним года назад, и что именно она могла бы сейчас лежать в этой постели на месте Тэхёна, считая щелчки дверного замка. 

Тэхён режет эти мысли на части. 

Тэхён не знает себя дальше того момента, когда погружается в сон. Чонгук обычно засыпает первым, а Тэхён смотрит на его мощную спину и не шевелится, чтобы не спугнуть чужое дыхание. Чонгук несколько раз дергает рукой, потом вздрагивает всем телом – у него расслабляются мышцы, Тэхён наблюдает и думает, что он прикасается к чему-то сверхсекретному и запретному, но это чувствуется настолько комфортным и правильным, что нет сил отвернуться. Он засыпает следом и всегда двигается ближе, залезает во сне под чонгуково одеяло и прижимается щекой к его теплой лопатке, цепляется пальцами за широкую лямку майки и спит так глубоко и спокойно, как никогда еще.

Каждое утро Тэхён просыпается ровно в 9 часов, в одной и той же позе, под своим одеялом и на противоположном краю кровати.

***

Тэхён осторожен, но не всегда.

Чонгук возвращается домой на несколько часов раньше обычного, кидает на столик в прихожей ключи от машины и убирает в шкаф пальто, переодевается в домашние брюки и рубашку – прямо в комнате, пока Тэхён в душе. Шум воды из ванной, стук дождя в оконные стекла; тепло и немного хочется спать – Чонгук решает заварить кофе сразу на двоих.

«Опять не убрал свои вещи», - он кончиками пальцев берется за собачку молнии на тэхёновой сумке, оставленной на стуле в кухне, и нечаянно заглядывает внутрь. 

Сложенный в два слоя бежевый тренчкот с классической коричневой клеткой на подкладке, пара черных ботфорт на высоком каблуке, флакон женских духов от Givenchy, не до конца застегнутая косметичка и темно-вишневые, почти черные кожаные перчатки сверху. 
Чонгук по инерции отшатывается назад, как от края обрыва; это не то, что он хотел видеть, и не то совсем, о чем бы он хотел сейчас думать, но воображение не оставляет шансов. Фантазия сама дает себе волю. 

Он просто представляет Тэхёна во всем этом. 

Детально. До мелочей в духе «пояс тренчкота должен быть не застегнут, а завязан узлом»; Чонгук наугад воссоздает в своей голове образ и не промахивается ни разу, вплоть до цвета помады. Он не считает это ни интересным, ни сексуальным, но залипает – смотрит в одну точку перед собой и не видит ничего вокруг. 

Тэхён говорил, что он не такой, что весь этот спектакль – всего лишь работа, за которую хорошо платят, что он, на самом деле, нормальный, просто танцует всю свою жизнь, потому что только это и умеет, а вопрос ориентации для него – темный лес, потому что ну как можно сориентироваться в этом плане, если за все свои 24 года только целовался – и то два раза, еще в старшей школе.
Чонгук склонен ему верить, Чонгук шлет к черту все свои сомнения и верит, видит сапоги на каблуках, смотрит перед своими глазами на Тэхёна в женском белье – и все равно верит.

Верит, даже когда нажимает на педаль мусорного ведра в ванной – открывается крышка – и обнаруживает защитные бумажки от восковых полосок с надписями «Veet». 
Чонгук был бы счастлив поступить иначе – не заинтересоваться, не заглянуть, отвести взгляд, но ноосфера ведет и решает, наталкивает на детали и случайные улики, равняя между ним и Тэхёном счет.