Тэхён плохо осознает себя в собственной шкуре, когда стоит перед зеркалом в этой чертовой ванной и сбривает с подбородка недельную щетину. Секс-дива, красавчик и объект массового дроча? Да если бы. Сутулый, лохматый, опухший и обросший, избитый 24-летний подросток. 

Тэхёну сложно. 
Сложно абсолютно все – двигаться, разговаривать и сдерживаться от грубости, которая в контексте всего происходящего явно будет лишней и непозволительной роскошью. 
Уживаться с Чонгуком, с этим хреном, который вечно давит на самые больные рычаги, – пожалуй, сложнее всего. 

- Ты ломаешь мой дом, - тихо бубнит он, когда двигает по карнизу плотную штору, отдернутую на несколько миллиметров дальше, чем он привык. Когда вытирает белые хлопья стлевшего табака, неудачно упавшие с тэхёновой сигареты рядом с пепельницей, когда задвигает под стол не задвинутый Тэхёном стул или поправляет подушки на диване.
- Прости, - Тэхён отвечает почти искренне и хочет даже улыбнуться, но успевает себя остановить. 

Чонгук проще, чем кажется. 
Он состоит из собственных привычек так же, как и человеческое тело на 80% состоит из воды. Его дом – его крепость, его святая обитель, всегда пустая и одинокая, но в этом нет ничего романтичного или печального. Просто он так привык, а любая трещина в его устаканенном ежедневном быту – пусть и маленькая, почти незаметная, но все же слабость.

«Ладно, он тоже человек», - думает Чонгук, когда отмывает щеткой светло-голубое пятнышко засохшей зубной пасты с края белоснежной раковины. 
«Надо быть мягче»,
«мне стоит быть менее строгим»,
«может быть, он даже неплохой парень»,
«я понимаю, почему он боится»,
«черт, он опять грохнулся», - и Чонгук бросает все, быстро идет в комнату и помогает Тэхёну подняться, потому что он мыл посуду и поскользнулся босыми ногами на скользком полу.
От удара о дверцу кухонного шкафчика у него снова расходится совсем недавно зажившая рана на брови – Чонгук усаживает Тэхёна на диван и запрокидывает его голову назад, несется к холодильнику, вытаскивает из морозильной камеры пакет замороженного горошка и нависает над Тэхёном, обматывая упаковку полотенцем.

- На суп меня пустишь? – язвит Тэхён, потирая ладонью ушибленный лоб. 
- Да было бы из чего, - отвечает Чонгук и прикладывает пакет горошка ему на бровь, закрывая им пол лица, цепляет за запястье чужую руку и устраивает сверху. – Держи. 

Тэхён выдыхает почти не слышное «угу», поджимает губы и хмурится от холода, а еще – от короткого прикосновения к голой коже пробрало до костей. 

***

Чонгук через день меняет постельное белье, потому что Тэхён во сне сдирает с лица болячки, и наволочка, край одеяла и часть простыни мажутся темными кровавыми полосами. Тэхён же смотрит виновато и пытается помочь, но его останавливают строгим взглядом. 
По вечерам, когда за окном уже совсем темно, Чонгук сидит за ноутбуком и проверяет рабочую почту, что-то кому-то отвечает и иногда тихо матерится. Много курит, пьет бурбон из «олд фэшна», тяжелого даже на вид, а Тэхён сидит за столом напротив, потягивает остывший чай маленькими глотками, уткнувшись в планшет, и постоянно ловит на себе чужие взгляды. 

- Ты мне кого-то напоминаешь, - говорит Чонгук, закрывая крышку ноутбука. – У тебя просто синяки почти исчезли, и мне кажется, что я тебя где-то видел.

Тэхён замирает, медленно опускает чашку на стол и откладывает планшет. Не то что бы он ждал такого вопроса – просто прикидывал, насколько велика вероятность того, что этот разговор состоится. 

- Взаимно, - он долго думает, стоит ли сейчас врать, но отвечает честно и старается особо не напрягаться. 
- Серьезно? – Чонгук приподнимает бровь. – То есть я не ошибаюсь? 
- Нет. Я тебя видел, и ты меня видел тоже. 
Чонгук смотрит пристально, даже немного щурит глаза, пытаясь внимательнее разглядеть чужое лицо. 
- Около месяца назад, - говорит Тэхён после неуверенной паузы. – Кресла с бордовой бархатной обивкой, столик в третьем ряду, мальчик на шесте.
В голове, слово за словом – кадр за кадром, всплывают обрывки воспоминаний, пазл складывается, и Чонгук глядит в свой стакан, всеми силами пытаясь держать лицо и не выдать собственного шока. 
- Хочешь сказать, это был ты? – у него голос становится тише и ниже.
- Да. Ты вышел из зала, и я хорошо запомнил твое лицо, пусть со сцены хреново видно, - Тэхён кивает и улыбается как-то странно, то ли испуганно, то ли обиженно, одним уголком губ. 

Замолкает, а Чонгук, кажется, почти не дышит, только смотрит, сканируя взглядом, сопоставляя образ разукрашенной старлетки в платье и вот этого Тэхёна, сидящего прямо напротив – тощего, растрепанного, запуганного мальчишку с голыми плечами, царапиной от бритвы на подбородке и подбитой нижней губой. 

- У меня только один вопрос, - продолжает Тэхён, - как ты туда попал? 
- Коллега с работы решил устроить мальчишник перед свадьбой, хотел сходить в какое-нибудь очень специфическое место. А у генерального директора компании, в которой мы работаем, есть связи, - Чонгук закуривает и толкает пачку к Тэхёну. – Они там накачались до полусмерти, а я ушел раньше, потому что нужно было по делам.
- И не очень впечатлился, да?
- Именно.

Тэхён усмехается и слишком пронзительно зыркает на Чонгука, пока поджигает сигарету. 

- И давно ты этим занимаешься? 
- Два с лишним года. 

Чонгук многозначительно хмыкает в ответ и старательно отводит взгляд.

- И нет, я не трахаюсь ни с кем за деньги. 
- Оправдываешься? - Чонгук садится прямо и пытается чем-то занять руки – нервно щелкает пальцем по краю стакана с бурбоном.
- Ни в коем случае. Поясняю, чтобы ты не подумал лишнего.
- Оправдываешься. 
- А ты нервничаешь, - Тэхён пожимает плечами и сдерживает ухмылку. 
Чонгук трет виски, допивает бурбон в два глотка – высокий градус дерет горло и жжется – и только после решается посмотреть на Тэхёна.

Он нихуёво нервничает. 
Его зацепило до испарины по затылку, и надо срочно придумать какую-нибудь колкую фразочку, чтобы Тэхён не успел заметить его фиаско.

- И как тебе, нормально в женских шмотках на шесте вертеться? – Чонгук спрашивает как бы между делом, но звучит как-то нелепо – и Тэхён снова усмехается.
- За это неплохо платят.
- Но ты парень. 
- Но за это неплохо платят, - Тэхён тушит окурок в пепельнице и откидывается на спинку стула. – К тому же танцы – это единственное, что я умею действительно круто. Понимаешь, это просто стриптиз и ничего кроме. Меня никто не трогает, никто не засовывает мне купюры под резинку трусов. Каждый пашет, как может, Чонгук. Ты работаешь архитектором и имеешь с этого деньги – я работаю стриптизером и имею с этого деньги. 
- Стриптизершей.
- Ну, около того.

Чонгук прерывисто выдыхает и задумчиво смотрит в окно, безуспешно пытаясь поймать хотя бы одну дельную мысль, в итоге встает, достает еще один стакан, бутылку бурбона и разливает им обоим.

- Думаешь, мне можно?
- Прошло уже больше недели. Лечи горло – у тебя голос хрипит. 

В голове у Чонгука крутятся только два слова – «ЁБАНЫЙ ПИЗДЕЦ».
Тэхён смущается до одури, потому что раньше он ни с кем никогда не пил. Именно вот так, как сейчас: ночью, на кухне, за сигаретами и молчаливо – в конце концов, за сегодня он сказал слишком много слов. 
И понял одну очень важную штуку: «этого хрена Чонгука», с которым обычно так тяжело, сбить с толку куда проще, чем казалось.