Восходящее солнце высвечивает улицу разными красками, когда Виктория моргает несколько раз подолгу, уставившись в белые стены, что глаза неприятно щиплет от непривычного дневного света после нескольких часов глубокой темноты, засевшей в коре головного мозга. Хочется уверить себя, что голова кружится исключительно из-за недостатка кислорода в организме. Башка раскалывается будто надвое, как с ебучего похмелья.

Впрочем версия была бы вполне неплохой, не зная и не помня правды.

Вот только Вик от этого ни хуя не легче. Лёгкие жжет, кажется, что их склеили воедино и облили концентрированной кислотой, а заместо воздуха вдыхает её пары. Под ребрами ноет так мерзко и тянуще, что хочется расцарапать грудную клетку ногтями. Кусает губы, облизывая нижнюю и раскатывает по ним скопившуюся под языком горечь.

Ебучие больницы.

Встать с койки оказывается не так просто, как кажется.

Низкий гемоглобин даёт о себе знать, когда зрение обрывается соприкасаясь с темнотой и не даёт ступить и шага, а конечности начинают неприятно неметь, теряет дезориентацию в пространстве на доли секунд, удерживаясь за дверной косяк, как за спасательный круг.

Дамиано ходит вдоль коридора кругами и напевает что-то сквозь зубы, засунув руки в карманы. Девушка не видит, что они сжаты в кулаки так, что пальцы побелели, а в голове фейерверки взрываются, противно громыхая раскатами. Проходит мимо затянутого жалюзи окна, и косые лучи солнца играют на его волосах, едва окрашивая их в огненный цвет прежде, чем он обернётся.

Голос выходит какой-то жалкий и глухой, будто из-под воды раздается, что блевать тянет.

– Прости.

– Думаю мы должны поговорить.

Он говорит «мы», а у Вик живот скручивает болезненными спазмами, отдающимися волнами по всему телу, что стойкую позу уже поддерживать не получается. Давид оказывается рядом через секунду, настолько плотно, что чувствует его дыхание на своей коже, касаясь осторожно. Попытки оказываются предотвращены раньше, чем успевает подумать.
Виктория обхватывает его ладонь ледяными пальцами и убирает от себя. Отталкивает почти, почти грубо, словно его прикосновения могут приносить нетерпимую боль, как от сотни впившихся иголок.

– О чем поговорить?

Тупит взгляд в пол, пристально рассматривая пустоту, пока совесть где-то пожирает изнутри, точно крот копает яму, вытискивая все эмоции. Пытается нацепить былую маску снежной королевы, доныне расколотую вдребезги этим же Дамиано. Фыркает в кулак и, кажется, пытается засмеяться над собственной абсурдностью, но это больше похоже на всхлип, блять.

– Например об этом, Вик.

Тянется рукой к карману и достаёт блистательный под лучем солнца белый порошок, слюна подступает, образуя тугой несглатываемый комок.

Первая мысль - съебаться куда-нибудь в неизвестность, лишь бы не тонуть больше в совестливых глазах, где растекается радужка, что цветом с кофе, вытягивая душу. И подмигивает так обиженно и похабно одновременно, вскидывая бровь, что Виктория лишь открывает-закрывает рот, не находя, что ответить.

Как в упрёк его слов, слизистую начинает неприятно щиплеть.

– У тебя была передозировка, Вик.

– Тебя это не волнует. Спасибо, мы провели хороший вечер вместе и мне действительно неудобно, что так получилось. Извини.

– Не должно. Но волнует. Пиздец как волнует. До рубцов, бессонных ночей и ярких вспышек перед глазами.

Вик смотрит как-то отдаленно и с нотками стыда, и глаза в тусклом свете одинокой больничной лампочки кажутся совсем пустыми. По губам растекается тонкая горькая улыбка - будто рот судорогой свело. Ещё раз дрогнет и слезинка скатится безжалостно по щеке, выдавая с потрохами, мол, я тоже человек и тоже чувствую.

– Это мой выбор.

– Наркотики - это не выбор.

И такой призывающий тон, точно как лозунг.

– Неужели этот приступ не заставил тебя что-то переосмыслить? Обернись, твоя жизнь, твой распиздяйский её образ, неужели это всё стоит того? Чем тебе помогает наркота? Забыться и раствориться на пару часов, а затем пока не втянет в ещё большую меланхолию? Это покрывает твои проблемы? Или ты думаешь я не знаю, чем на работе моего отца ты занимаешься? Сверкаешь грудью, сидишь у них на коленях и ещё много чего - для получения дозы? Признайся, ты стала насколько зависима, что употребляешь, чтобы не страдать от ломки, а не потому что это доставляет какое-то удовольствие? Это даже не смешно, по правде.

– Ты не понимаешь, – тихо шепчет де Анджелис, отпихивая Дамиано куда подальше от себя. Зарывается руками в волосах и тянет, что есть силы, думая, что это как-то приведёт в себя или передаст крупинку боли от одного места к другому. Он стоит и смотрит чистыми-чистыми глазами - будто в душу заглядывает. – Это был единственный способ заработать хоть что-то и сбежать от родителей, которые пиздили меня каждый день. Ты думаешь я не привыкла сквозь это время к домогательствам? Мой иммунитет выработался к ним ещё когда собственный папаша меня изнасиловал первый раз в десять, потом начался нескончаемый круговорот издевательств в моей жизни. Ты прав в том, что они не помогают мне как раньше, но меня отпускает - я могу забыться и не думать о том, что было раньше, сомкнуть глаза и провалиться в темноту, чтобы просто не думать, не помнить, не знать. Я устала бороться со своим прошлым и у меня не хватает сил на настоящее, в то время как будущего у меня даже не существует. Но тебе этого не понять, не так ли? Когда твой папочка каждый месяц делает тебе начисления, когда все тебя лелеют и любят больше жизни? Впрочем, я не обязана оправдываться, Дамиано. Это также твой выбор понять меня или уйти из моей жизни, не надо меня осуждать не побывав в моей шкуре.

– Мне жаль.

Голос чуть хрипловатый, как будто разбужен ото сна. Или словно долго молчал и просто отвык от нормальной человеческой речи. Хватает воздух ртом, собиралась мыслями, что плотным коконом засели в голове.

– Мне жаль, но я не возьму слова обратно, Вик. Ты должна быть сильнее, если ты одна не справляешься, значит нас будет двое борцов против всего, считай - мира! Я помогу и спасу тебя. В конце концов я не хочу терять свою будущую бас-гитаристку, не так ли?

– Что?

Сухие растрескавшиеся губы Вик растягиваются в неудачной пародии на улыбку, схожей на гримасу боли, выдирающей кости из суставов.

– Спасу из пучины дерьма твою прекрасную пятую точку.

Туман безразличия в этих мутных глазах цвета Антарктиды наконец-то рассеивается, сменяясь легкой растерянностью, что не успевает понять, уследить и лишь бормочет что-то в ответ по типу супергерой, скуля. Это, блять, хуже любой пытки, чувствовать, как его пальцы обнадеживающе сжимают ладонь в ответ, поглаживая запястье.
В этот раз девушка не скидывает и не ёжится от касаний, тяжело вздыхая.

Дамиано прижимает ее к себе рывком и целует быстро в щеку, наматывая прядки волос на пальцы, чуть смеясь, сотрясая грудную клетку и она улыбается в ответ.

– Всё наладится.