Виктория, задыхается, когда чувства сгущаются над ней, как туман, но оседающий в лёгких дымом. Всё из-за сигарет и нервов, курит одну за другой, выбивая из пачки и затягиваясь не прекращая, вжимаясь треснутыми губами, как в кислородную маску. Яд проникает все глубже, будто бы под кожу отпечатывается, от никотина уже трещит голова, как после удара по голове чем-то тяжёлым. Закуривает, не чувствуя вкуса. Лишь пепел на губах и в голове. Звёзды качаются на небе, как на холодных серебристых качелях, пялятся из-за домов, тянут за собой луну, уступая новому дню. Брезгливо кривится, стряхивая ошмётки прямо на пол.

Каждое его ебаное слово, отдаётся раскатами в голове беспрестанно, как на репите, вбивается  каждый всхлип под ребра возле сердца, вонзаясь дротиками в цель. На лице Вик - дорожки слез, как расстаявшие ледники, а на губе чуть справа маленькая трещинка, из которой сочится вязкая тонкая струйка крови. Пальцы мелко дрожат, когда подносит сигарету ко рту в тысячный раз за пару часов, чтобы глубоко затянуться.

Виктория после тянется к открытой бутылке шампанского и больше не клянётся, что это последняя. Пьёт залпом так, почти в надежде захлебнуться, чтобы пузырьки взрывались в голове блядскими фейерверками и разнесли к ебеням череп. Алкоголь приятно прокатывается по гортани, пощипывая язык, терпкое и сухое. Вливает в себя дальше, в надежде кинуться в забытьё и убиться.

Солнце уже медленно ползет и растекается красками, точно огненный шар. В воздухе виснет — марево и жара.

Двери за спиной девушки отворяются беззвучно. Шаркает ногами по полу, каждый шаг, точно забирает жизнь из под ног де Анджелис. Дрожащей рукой ставит бокал с недопитым алкоголем на тумбочку, отчего-то так тихо, вскидывает измученный взор, открывая вид на впалые скулы и мешки под глазами. Ресницы светлые, и их кончики как свечой подпалили. Губы бледно-розовые с пятнышком крови. Дамиано едва ощутимым касанием пальца проводит по ней, стирая. Накрывает рукой её ладонь, садясь на кровать, что противно скрипит под весом. Большим пальцем скользит по запястью, бегая по венам. Выдыхает шумно и немного рвано, но не отдёргивает. Виктория бледнеет в пять раза сильнее, чем доныне и Давид почти что пугается, потому что сейчас она выглядит неживой и разрушенной, но не сильно хуже, чем он сам. Но сам Дами сейчас вообще нечитаем для неё, как книга на другом языке, или это просто действие алкоголя на сознание и переворачивает изнутри? Ви бледная-бледная, казалось бы, пудрой намазюкалась в несколько слоёв, да вот только каждая родинка и веснушка, как с подсветкой.

– Мне было очень плохо без тебя эти несколько дней, Ви.

Шепчет, сипит и за руки хватает, заправляя ей прядку волос выбившуюся за ухо, трогает ладонями такими холодными, как лёд, что осколками вбивается под поры кожи и в тоже время нежными, как лепестки. Блять, внутри ком стоит и она чувствует его прямо в глотке. В той точке, что уже ни сглотнуть ни выкашлять куда-то наружу, и остается только хрипеть. Парень не шутит, не стебется, нет-нет, иначе губы дрогнули хотя б в подобии улыбки, как при легкой эйфории.

Ладони пересыхают и во рту сохнет нещадно.

– Мне тоже безумно тебя не хватало.

Колеблется, продолжая.

– Когда ты ушёл, мне казалось, что всё для меня закончилось, потухло навсегда. Весь мир и вся вселенная. Без тебя.

Воздух должно быть украли и вытеснили, жара повисла в комнате, да и эта вся обстановка, звенит в ушах. Это же почти блядь неосознанное тонкое признание в чувствах, как двое ебучих маленьких детей. Рушась сразу и до конца, закручиваясь, как в самом центре торнадо.

Ему хочется дать по ебалу, ещё сильнее обычного, когда он вот так бездумно лупает глазками, а потом хочется целовать так, пока не лопнет губа, пока пол не закачается и не содрогнётся под ногами, теряя равновесие. Его хочется, хотя бы просто рядом. До конца этой ебаной жизни. Дамиано же течёт в венах вместо крови, вызывая побочки хуже наркотиков. Он у неё в голове вместо мыслей живёт.

Так грустно и тускло, что становится слишком очевидным: Виктория больше суток не принимала ничего, а организм изнывает, пытаясь призвать её к новой дозе, заместо них использует алкоголь и сигареты. Когда он молчит ещё больше минуты, кажется, что в мозгах запустили особый механизм — часовая ядерная бомба, что с минуты на минуту рванет и уничтожит всё к хуям собачьим.

– Я не брошу тебя, пока с тобой происходит подобное. Если тебе плохо, то мне тоже. Понимаешь?

Его пальцы скользят по шее, а затем вдоль кромки волос, успокаивая и притягивая к себе, почти под кофту, лишь бы ближе к сердцу, очень близко, когда слышишь, как колотится сердце, прижал ладони, быстрый фантомный поцелуй на макушке головы. Душу истрепало не видеть её мордашку столько времени, которое затянулось и превратилось в бесконечность. Жмурится несколько раз, представляя, что было бы если он её потерял, от того стискивает сильнее. Виктория улыбается бледно, а мыслями витает где-то, в места, где всё хорошо и не так печально. Его рука на плече. А в голове продолжается грохот, перед глазами расплываются круги. И вскользь по холодной щеке — своими губами, будто спотыкаясь.

– Прошу, только больше не исчезай, ты только, блять, не заставляй меня погрязнуть в этом сильнее, в надежде спастись или убиться. Не рви моё сердце, не режь, снимая кожу лоскутами. Не пластай ржавым ножом, поворачивая его внутри меня. Только не бросай меня, Дамиано, пожалуйста. Это больно. Это охуительно больно, ты знаешь? Не оставляй меня. Я не справляюсь.

Он смотрит в её пустые глаза, где прежде искрилась радость, до этого всего. А теперь, как пруд, затянутый тиной. Холодный и мёртвый. Её трясёт как от холода в Арктике, когда он в сотый раз тянет ближе к себе, зарываясь в волосах, она плачет, задыхаясь в чувствах. Ей больно, будто кожу медленно сдирают с тела, а в глаза капают едкую щелочь.

Вспоминает, как ей было хуево и ломало, во время отсутствия, пока что-то там себе надумывал и заставлял изнывать её ещё больше и тут же в горле липкий комок из вины и невозможности что-то исправить.

– Обещай, что не бросишь.

Чертыхается и матерится сто раз подряд, её мает туда-сюда в предверии панической атаки, будто смерть касается ледяными руками затылка. У нее слезы, скатываются и бегут по щекам дорожками усеянными. Ладони так сильно трясутся, даже не чувствует злость. Ничего. Пустоту. Как будто изнутри выскребли ножиком или заточенной ложкой.

– Обещаю.