Виктория ковыряет ложкой в тарелке, размазывая содержимое в сплошную однородную массу, пытаясь отчаянно подавить возникшее из ниоткуда раздражение ко всему происходящему, не сдерживается и просто швыряет в урну, скривившись, когда та разбивается со звуком.

Спазмы обжигающе сжимают горло, взгляд ползёт по сумке бесстрастно лежащей на стуле, в ней есть абсолютно всё, что поможет расслабиться и почувствовать сегодня на некоторое время человеком, пускай и полуживым.

Еще одна доза.
Клянётся, что последняя.

На миг вспыхивают совестливый образ Дамиано, но в ней уже нет ни намека на раскаяние или сожаление, только глаза вдруг словно делаются едва того же оттенка, что вода с примесью грусти. В голове приятно шумит, а в желудке теплеет, до искр, кажется вылетающих из под неё, до звездочек перед глазами, до сорванного голоса от внезапного приступа смеха, как побочный эффект умирания скорее; горчит, булькает где-то в горле и до ошметок, что останутся вместо разгрызенных губ. Кто-то щелкает пальцами перед глазами, и взгляд фокусируется, возвращая в реальность, где она стоит на кухне в мешковатой одежде с спрятанной за спиной рукой, что сжимает беленький пакетик.

Мгновенная паника.

Под наркотой чувства усиливаются до предела и меняются с особой периодичностью, точно калейдоскоп картинок.

– Я хотел извиниться за тот случай.

Дамиано смотрит, как она бледнеет и вздрагивает, будто от неслабой такой оплеухи, бьют наотмашь и как тонкая обида топит радужку, как она прикусывает губу и вспыхивает, как разошедшееся пламя. Он знает, что должен как-то объяснить, извиниться... этот приступ неконтролируемый, который убил двух зайцев одним выстрелом. Девушку, с которой встречается больше двух лет и в принципе планировал совместное будущее и дальше, а также лучшую подругу и вместе с тем коллегу, без которой их группа - не группа вовсе.
Вик тихо выдыхает прежде, чем вскинуть на Дами уставшие воспаленные глаза. Вряд ли у неё сейчас все нормально, думает Давид. Вот только даже совесть не шевелится где-то там, застряла на середине и он прикрывает глаза и понимает, блядь, если бы все повторилось — что кожа ее мягкая с кучей отметин оставленных после него, губы чуть подрагивающие, когда она улыбается; когда трогал губами висок, а самому до безумия хотелось просто вжаться всем телом в неё, разорвать на ней эти такие лишние шмотки, целовать, вылизывать и кусать, втягивая в рот по-очереди каждый сосок, собирать губами с кожи ее вкус; когда она опустилась на колени, играя с пряжкой ремня и он втягивал воздух, едва ли не скуля.

Он бы точно повторил, сука.

И замолкает, выжидая ответа... тревожно. И воздух густеет, почти что искрит. Она скрещивает руки на груди — прям над бешено колотящимся сердцем сжимается в кулак, сгребая ткань рубахи. Вены на запястье вздуваются, кажется, вот-вот зашипит, точно змея. Глаза мутные и какие-то шальные, а ухмылка больше похожа на холодный оскал. Под веками нещадно чешется, жжет, часто-часто моргает. Небрежно передергивает плечиками, спрятанными под россыпью волос.

Главное не плакать.

Выдавливает едкий и фальшивый смешок, что застревает в горле, когда Дам слышит ответ, роняющий на голову на, небо, как минимум. Тяжелое и ледяное, почти полумертвое.

– Это ничего не значит, как говорил один человек мне ранее. Предлагаю тебе отъебаться от меня с подобными вопросами и дать побыть мне наедине одной. Хочу позавтракать в одиночестве, не слушая твое нытье про Джорджию и никому не всратые объяснения.

Согласный кивок головы и какая-то странная тень беспокойства в посветлевшем взоре карих глаз.

– Я просто чувствовал вину перед тобой и ней за содеянное. Последнее время мы отдалились друг от друга и мне казалось это неправильным, учитывая через сколько мы прошли вместе с тобой. Не хочу создавать пропасть между нами и дать нам упасть, точно не после всего, что было.

Виктория закатывает глаза и закашливается, пытаясь отсмеяться. Он проводит широкими ладонями по ее рукам, пытаясь взять её, чуть сжимает, без боли и поглаживает большими пальцами запястья. Осторожно, будто идёт по лезвию ножа, готовый к новой вспышке злобы исходящей с её стороны.

Дальше, как замедленная съёмка, пару попыток отбиться и отодвинуться, упираясь затылком в стену, пальцы нелепо разжимаются, обнажая человеческий слабости и пороки, доныне удачно расположившийся пакетик наркотиков со шлепком падает на пол, рассыпаясь на крупинки.

Вырывает руку из его цепких пальцев, по ощущениям: кожу, что снимает с себя полосками, рваными лоскутами, трещит по швам. На ней и так живого места нет, ни внутри, ни снаружи, это точно удар для них двоих.

Опускается на корточки перед ней, что выглядит едва несуразно. Поднимает содержимое, держит перед глазами, а в голове тысяча и ноль мыслей сложились воедино.

Глядит вот так на Вик, останавливая взглядом глупое сердце девушки и обременяя разум ещё одними непокорными муками, слов не было, язык припал к нёбу и она онемела. Жалкие попытки оправдаться сквозь густую пелену стоящую перед глазами рассыпались и рухнулись.

Солнце с трудом проглядываемое, кислотное и раздутое, вытекает на горизонте, засвечивая кухню первыми одинокими лучами. Неутомимое чувство спрятаться и съебаться, настигает как в первый раз, когда он её застал. Мечтает вдохнуть смоляной густой дым, запивая дешевым пойлом, выколоть самой себе глаза иглой, чтобы не видеть его разочарование, что растеклось по воздуху вместо кислорода. Тянет болью под ребрами, а в горле тревожно щекочет.

Мгновенная серая тень проходит по лицу. Внутренний мир под развалинами затух окончательно.

Девушка с багажом проблем и наркотической зависимостью — это сложно, на уровне невозможного. Дамиано знал, на что шел. Знал, что никогда не оставит её. Он любит её с самого первого их мимолётного столкновения. С тех самых пор, когда её голубые глазки светились под лучами солнца и он обнаружил в ней разбитую душу, которую так хотел излечить и показать все прелести жизни, создать группу и делать каждый день её счастливее предыдущего. Все старания затоптали, не оценили и кинули в подвал, заперев все потраченные эмоциональные ресурсы на кучу ржавых замков.

Виктория прячет взгляд. Кажется толика наркотика рассосалась изнутри, оголяя истинную правду. Ещё немного и бросится, припадёт к нему на колени, извиняясь, заливаясь горькими слезами, теряет остатки души к хуям собачьим. Громко кричит, задыхаясь в слезах.

Ей было противно от самой себя, колени больно бились о пол, сметая остатки частиц наркотиков и отпечатываясь на одежде, точно клеймо. Поднимает её, тянет силой на себя, пока та дрожит, с трудом удерживая координацию. Сажает на соседний стул.

– Дамиано, не молчи. Пожалуйста. Худшее, что ты можешь сделать это молчать. Накричи на меня, ударь, скажи, что больше я для тебя никто и видеть меня не хочешь. Только не молчи.

Страх разливается по Виктории, сжимается скукожившись, будто не в своей тарелке. Он тянется ближе, в паре едва видимых сантиметров, губы — с размаху к губам, когда сиплым шепотом, хрипами выдавливает.

– Я устал тебя спасать.

Все ещё не знаю каким сделать финал истории. Есть идеи?