– Да пошла ты.

Едкие слова въедаются в глотку и разъедают кажется изнутри, разбиваясь осколками и больно царапая. Глаза злые и холодные, как кусочки сухого льда пытаются передать поток эмоций, соплетенных рука об руку в единое целое с оглушительной болью в области грудной клетки. Губы искусаны, ныне «водостойкая» тушь безжалостно скаталась, размазываясь по лицу, всё соответствует стандарту конфликта. Умирающий изнутри подросток и его горе-семейка, как в лучших традициях всех фильмов. Но правда без хэппи-энда.

Ненависть бьет через край, болтыхается, выходит за допустимые бортики и с брызгами разливается, обжигаясь.

Всё происходит, как замедленная съёмка: рука матери зависает на две секунды в воздухе, грозя ударить и уже в следующий момент прилетает на место своего назначения. Тонкий истошный вопль разлетается по квартире, будто скатившаяся лавина. Хватает за воротник, стискивая в руках исхудавшее тело девушки, покрытое синяками. Встряхивает так, что голова вот-вот должно быть оторвется и покатится по полу. – Хватит строить из себя изнеможенную! Сучка, смотри на меня, когда я с тобой говорю...

Хватает ладонями лицо смотрит пристально в мутно-голубые глаза, пытается поймать расфокусированный взгляд. Разочарованный выдох, кидает на пол, точно тряпочная кукла без остатка сил, и вкрадчивые воспоминания заполняют черепную коробку.

Я здесь не останусь.

Подбадривающая мысль вгрызается в подсознание сильнее, чем хватка матери, ничего настолько не демотивирует, по правде, как собственный провал в эту пропасть в тысячный раз.

Тысяча первого, пожалуй, не будет.

Больше всего на свете - сейчас бы хотелось стать бестелесным признаком, или быть может, обернуться туманом, забыться и никогда не видеться.

– И куда ты собралась? Далеко не уйдёшь все равно.

Потрескавшиеся губы Виктории изгибаются в полуулыбке, натянутой и фальшивой, делает вид, что женщина, стоящая в дверном проеме и облокачивающаяся на дверной косяк с застрявшей сигаретой меж губ, не значит вообще ничего, не препятствие. Ее здесь не существует и не было вовсе. Мысль о подобном не утешает, честно, сердце больно взывает, отчаянные мольбы о спасении покаянной одинокой души кричат изнутри точно церковный набат. Если б симфонию своей души было бы слышно, то её бы взревела от полыхающего чувства беспомощности и убогости.

– Документы ты не получишь, уяснила? Мне не нужны дополнительные проблемы, что какая-то вертихвостка сбежала и ещё какой-то подобный бред. Узнаю, услышу - найду и убью тебя. Все предельно ясно.

Чеканит каждое слово, глядя исподлобья и изворачивая всё внутри, будто все органы поменялись местами, а в горле ком стоит, - болючий и большой, ломит виски и затылок, всё одновременно разливается по телу, начинает сводить с ума удушающая, пропитавшая все стены комнаты, энергия замкнутого пространства.

Ярость струится по венам заместо крови.

Вик, испуская раздражённый вздох, кидая пару шмоток в старый потрёпанный чемодан, (который кстати с поломанными колесиками и грозящей вот-вот отломиться ручкой) выбегает из дома на ватных ногах, куда глаза глядят. Падает, спотыкается, коленки в кровь, точно маленькая девочка во дворе. Это кажется сущим пустяком, когда кислород заполняет лёгкие, которые грозят лопнуть от избытка кислорода и к ебеням послать гемоглобин, Боже, блять, всё, что осталось за спиной: дом, ненужные люди, какие-то надругательства - такое далекое и ненужное, хоть и проскальзываются и проигрываются вновь и вновь в памяти каждую ебаную секунду.

Миниатюрная блондинка в большом городе, где всем на всех плевать, разве не мечта? Казалось бы, именуемый среди населения, город Амвросия для этого вполне сойдёт.
Рим, в котором она провела всю свою относительно недолгую жизнь, набил оскомину и навевал лишь толику тоски, по улочкам вечно елозят ебучие туристы, вдоль и поперёк изучающие всё подряд, но деваться было некуда, как и сейчас.

Шарится по карманам, тихо шепчет ругательства под нос, только бы блять найти денег на билет, пожалуйста. Выскребывает подряд, монеты безбожно сыпятся на пол, указываются по разные стороны, приходится чувствовать себя блядским бомжом, а живот ведь сводит...до ужаса, изнуренная голодом и усталостью, которая только сейчас начинает по-настоящему чувствоваться, подкатывает ком тошноты и голова кружится, будто выкурила косяк, не меньше так точно. Чья-то добрая рука тянется вперёд, прямо к Вик, ошпаривает и вздрагивает, будто прикосновения приносят боль, разрядами электрического тока, пускающегося прямо под кожу и завывая где-то там.

– Всё хорошо?

– Я?

– Ты.

И он смеётся, искренне так, без капли цинизма и фальши, запрокидывая голову и проводя пятерней по волнистым длинным волосам, напоминающих отчего-то волны.
Виктория поднимает свои льдистые глаза, упираясь и сталкиваясь с его взглядом цвета крепкого, дурманящего рассудок коньяка, что затягивает черная пленочка, растекается по радужке.

– Дамиано.

– Дамиано, значит?

Безмолвно кивает, все ещё растягиваясь как довольный котяра, что выжрал мясо.

Выдыхает его имя, будто на вкус пробует, перекатывает на языке, раскатывает по губам.

А он все так и стоит, в идеально отглаженной белой рубашке и брендовых брюках, весь такой ангел.

– Дамиано, я думаю тебе стоит вернуть мне мои деньги, – Вик жмурится произнося это монотонно и с чувством стыда, вызывающее автоматическое покраснение щёчек и переминается с ноги на ногу. Да-а, сумма предельно большая.

– Прости, забылся глядя на тебя.

– Сочту за комплимент.

– Так и есть.

И впервые за все время Виктория де Анджелис улыбается по-настоящему, и глаза её светятся такой насыщенной бирюзой, что тот не в силах оторвать взгляд.
Пара высоких парней, зовут его, что тот неспешно оглядывается назад, отнекиваясь, тянет время, как только можно, и зажмуриваясь тихо выдавая короткое блять.

– Прости, я не хотел выражаться, случайно вырвалось.

– Да ладно, с кем блять не бывает, разве нет?

Проходят минуты, кажется время ускользает словно песок через разомкнутые пальцы.

– Бас-гитаристка, значит? Нам как раз не хватает!

– Не думаю, что это хорошая идея, по правде.

– Почему? Я уже предвкушаю, создадим группу, выиграем конкурсы, станем известны, скажи ведь, да? Потом может даже поженимся, это как пойдёт!

Ладонь Вик касается его плеча, чуть сжимая и глядя прямо в него, сдавливая тихое хихикание.

– Тебя ждут твои друзья, Дами. Если нашим дорогам будет суждено споткнуться и свестись воедино, то так тому и быть. А сейчас, – Вик подняла своё запястье, где красовались невидимые часы, – сейчас ты опоздаешь на самолёт.

– Ты права.

Краснеет, как стыдливая школьница и бормочет что-то, отводя глаза.

– Но наши дороги сойдутся, я чувствую это, понимаешь?

Кадык скачет туда-сюда, обременённый тягостными сладострастными мечтами парень, хочет приобнять на прощание, чмокнуть даже, как там в Испании целуются два раза, да? Пытается отцепить от себя его руки, сбежать, раствориться.

– Тебе пора, Дами.

И он разворачивается на каблуках своих высоких туфель, обнимаясь с друзьями и в последний раз кричит:

– Наша история ещё не закончилась!

Увы.