- Тебе здесь спокойнее, Мирон?

- Нет, - выдохнув пар, ответил мужчина, поднявшись со снега, - Мне здесь только хуже. Спросишь, почему это так? Посмотри на меня - теперь я ничем внешне не отличаюсь от чудовища.

Федоров перестал здесь чувствовать что-либо, кроме бесконечной и грызущей тревоги. Арину привязали к нему навсегда - если он умрет, девушку по инерции подобной Большому Взрыву, коей является все человечество, живущее без общей цели, но с отдельными и крайне эгоистичными, утащит на тот свет. Ему-то умереть придется, а ей, кажется, никогда не хотелось до этого. Мирону стыдно признаваться, но про девушку он знает абсолютно все: начиная от первой любви в садике, которой она горшок на голову надела, и заканчивая последними проблемами на работе - Малокровная для него открытая книга, которую можно листать, нарочито смачивая палец слюной, бегая глазами по строкам, потому что уже читал, уже знает, чем закончится, и ему отнюдь не нравится конец.

- А внутри?

- Дзен не словил, - пожал плечами он, глядя на горы. - Сто лет назад был здесь - нихуя не изменилось. Те же снега, тот же храм... Искал, блять, просветление, а потом понял, что нет его. Не могут никакие монахи рассказать тебе, как устроен это мир, знаешь, Вань, почему? Для каждого он устроен по-разному. Нет, не мы видим его так, а он действительно индивидуален для каждого. Вот дай тебе цемент и кирпичи, что ты будешь строить?

- Дом, - ответил парень. - Что еще можно?

- А кто-то будет возводить стену, кто-то - офисный центр, кто-то - разобьет кирпич и нарисует на асфальте солнце или идеальный мир. Одним цветом, - усмехнулся Федоров, - А это лишь в очередной раз показывает, какие мы все разные, но, сука, одинаковые.

- Тебя всегда пробивает на размышления в таких местах? Мироныч, пойми меня правильно, я, конечно, учитываю, что тебе триста с хуем лет...

- Это конфликт поколений, - кивнул он. - К сожалению, он не обходит стороной никого. И, нет, я ношу это в себе долго, а если говорю, то, видимо, не могу держать в голове - значит, мысль сформировалась и готова к тому, чтобы быть озвученной, но не услышанной.

Мирон не ноет, что его не слышат: это имело бы смысл, если бы его слушали, потому что сейчас мужчина больной на голову любитель  крови и различных расправ. Друзья, естественно, пытаются его понять, но не всегда могут, потому что не были на его месте, никогда не смотрели на происходит под углом только его преломления луча действительности о зеркальную поверхность событий.

- Когда-то ты сказал мне, что даже бессмертные, рано или поздно, предаются забвению, - произнес Евстигнеев, накинув на него какой-то плед, потому что все еще видел в ней обычного человека. - Я долго думал по поводу этого, искал примеры, но ты ведь говорил не о тривиальных личностей в истории, верно?

- Представь себе круг, - Федоров взглянул на свою правую руку, - Поставь себя на какую-то точку по контуру - это начало. Продвинься теперь на симметричную этой - это пик, которого только можно достичь. Взрыв эмоций, конец спектакля, когда тебе рукоплескает зал, срывая голоса в криках "браво", а потом иди дальше. Все приходит в упадок: цветы собраны, завяли, квартира опустела, а духи любовницы уже выветрились. И, так или иначе, ты доходишь до точки, с которой начинал. Что дальше? Твой конец - начало чего-то нового. Над нами властно только время, и бесконечность - наш предел.

- В плане того, что бесконечность имеет конечную точку, где мы просто окажемся в тупике? Тогда бессмертие - отнюдь не то, чем его привыкли считать.

- По истине бессмертны слова, которые всегда будут подходить под время, - усмехнулся он, - Но даже они имеют вторую дату на надгробие, потому что люди все еще смертны.

И Ваня, кстати, тоже. Мирон прекрасно помнит тот день, когда в далеком прошлом нашел его на заброшенной богадельне в прямом смысле. Парень шарился там в поисках приключений на жопу, когда мужчина лишь ждал очередную жертву - пришел Евстигнеев и отбил все желание. С тех самых пор они и знакомы: дольше, чем Федорова знает Руд, не знает никто, поэтому и пытается копаться в словах, искать смысл, разбираться, когда остальные бросают эту затею через время.

- Ты все это время пытаешься меня понять, - проговорил он, обернувшись, - Спасибо, Вань. Я благодарен тебе за это.

- Ты не убил меня тогда, хотя, не отрицай, пришел за этим, - начал парень, - Я все еще пытаюсь понять, почему так, а не иначе.

- Даже когда ты становишься бессмертным вампиром, - ответил Мирон, - В тебе остается что-то человеческое, кроме тела, имени и прошлого. Кого-то ты просто не можешь убить, потому что отчасти видишь в нем себя в последние минуты жизни "до".

И в Евстигнееве, который искал одиночества и спокойствия, мужчина разглядел себя после смерти сестры: у него не было цели, у него не было стимула, у него не было ничего, кроме бесконечного желания сбежать от всех и вся в заброшенную богадельню, потому что там пусто.

- Спасибо, - кивнул Руд. - Не думал, что у нас когда-то будет такой разговор, но спасибо, что не убил.

- Это слабость, - усмехнулся Федоров, - Но именна эта слабость отличает нас от животных Совета. И, да, не за что. 

В шуточной манере они, конечно, говорили об этом, но никогда серьезно не спрашивали, почему Мирон их не убил - списывали на напускное великодушие, которое ему, по сути, не всегда присуще, а он просто показывал им нужную дорогу, возможно, делая выбор за них. Только так Федоров мог помочь, а если имел возможность, то всегда делал.

Мир меняется. Мы меняемся. Но только одно неизменно — доверие и дружба.