22 февраля, четверг

Глубокой ночью меня разбудил звук сообщения Вконтакте. Я лениво взглянула на уведомление. От Вали. Что за ночная активность? Да ну нафиг, я только-только засыпать начала, а учёными к тому же доказано, что, посмотрев перед сном на экран электронного устройства, можно взбодриться и расхотеть спать. Так что этих причин мне хватило, чтобы я притворилась спящей. Не знаю зачем, она же не могла меня видеть, но почему-то мне показалось, что так можно легче соврать о том, что я видела десятый сон и поэтому не ответила. Я улыбнулась своим глупым мыслям и наконец заснула.

Утром, пока я пила чай, вспомнила о ночном сообщении и полезла за телефоном.

Валентина 2:56: «Чёрт! Я вспомнила! Беда, Романофф!»

Будучи поклонницей комиксов, она часто называла меня так, ну, или Натахой, из-за моей причёски — рыжеватое кудрявое каре. И пускай я кудрявей Чёрной Вдовы, зато она рыжее. Я же такая только при дневном свете, а в помещении под лампами обычная тёмно-русая с бронзовым отливом. Однако, Валино послание меня насторожило. Так, она не онлайн, значит, спросить смогу только в школе... Я же лопну от нетерпения!

Быстро допив чай, я поднялась из-за стола и тихонько проскакала мимо родительской спальни, откуда доносилось мамино тихое посапывание, и нашей с братом — прямиком в коридор. Обулась, надела плащ, накрасилась, чертыхнулась, полезла в уличной одежде на кровать (я сплю на втором ярусе) за наушниками, спрыгнула вниз и, подхватив огромный портфель и в последний раз поправив кудряшки, которые никак не хотели ложиться как надо, вышла из квартиры.

Шла я в приподнятом настроении, с «затычками» в ушах. А потом вспомнила, что сегодня вообще-то четверг, а по четвергам у нас аж целых три урока в кабинете истории: история, обществознание и немецкий. Язык, естественно ведёт не Бестужев, но присутствовать там точно будет, а этот факт мне совсем не нравится. Я всё ещё злюсь на него за вчерашнюю четвёрку. Я как бы на медаль тут собираюсь, а по двум предметам у меня средний балл меньше 4,5. Угадайте по каким! Естественно история и обществознание, будь оно не ладно. История хотя бы полегче чуть-чуть, ну, лично для меня. А вот Вальке общество сдавать в этом году!

Тут я притормозила прямо в воротах школы. Валя же что-то о какой-то беде писала. Настроение ещё больше испортилось. Зная Валю, она таким образом никогда не шутит, особенно Вконтакте. Меня иногда даже передёргивает — суровость через экран прямо хлещет!

Меня кто-то легонько подтолкнул через порог.

— Княжна, что ж ты встала поперёк входа? Пойдём, поговорить, кстати, надо.

Я резко развернулась и своим огромным рюкзаком, между прочим, в армейской расцветке (брат — страйкболист), с размаху долбанула мужчину прямо в бочину. Он, как и я, явно не ожидал атаки со стороны моего портфеля, поэтому не успел вовремя отскочить и огрёб сначала от меня, а потом ещё от стойки забора, рядом с которой стоял, и звук соприкосновения его головы с металлом, кажется, услышали даже на Чукотке.

Я тупо пялилась на осевшего на асфальт историка и в считанные секунды перебирала возможные варианты действий. Ну, самый оптимальный — сейчас под шумок в его голове быстренько ретироваться куда-нибудь, лучше всего за границу. Я с собой согласилась и даже сделала шажок в сторону школы, но жалкий вид вцепившегося себе в волосы пальцами учителя не позволил мне двигаться дальше. Позволил ближе. Я, вообще не осознавая, что делаю, скинула орудие недоубийства, опустилась перед ним на корточки и аккуратно прикоснулась к его голове. Он приоткрыл глаза и рассеянно взглянул через меня, неудачно попытавшись сфокусироваться. Сильно я его приложила... Блин, что делать-то теперь? Меня ж убьёт сначала классуха, потом директорша, потом родители, а когда полегчает Евгению Андреевичу, он лично меня добьёт. И всё же какое-то бессмысленное чувство долга и вины не давало мне осуществить план А, изначально зародившийся в голове.

Вдруг по моим пальцам потекло что-то тёплое. Бля.

— Оболенская, — Евгений Андреевич смотрел на меня и щурился так, будто я сияю ярче солнца, — Ты так сильно меня не любишь?

Его голос звучал хрипло, по лбу текла тоненькая струйка крови, и я действительно не на шутку испугалась.

— Что вы! Я вас обожаю, Евгений Андреевич, — я засуетилась, доставая из кармана пачку бумажных платков. — Чёрт, да где же... Ага! — я осторожно промокнула царапину, слава богу, он просто содрал кожу. — И вообще, вы сильно головой ударились, вам просто почудилось, меня здесь нет.

Бестужев улыбнулся и поморщился от боли.

— А кто меня об забор припечатал?
— Вам всё равно никто не поверит.

Секунду мы смотрели друг на друга, а потом оба рассмеялись, правда Евгений Андреевич снова скривился.

— Ладно, пойдёмте в мед-кабинет, там аптечка есть, — я поднялась, накинула свой портфель на плечо и подала руку учителю. Он схватился за неё и, держась за забор, встал.

***

— Ну что, закрыто тут, Оболенская.

Я кинула на него хмурый взгляд. Сама вижу, капитан очевидность.

— Пойду попрошу ключи у вахтёрши.
— Сейчас семь утра. Тут только охранник и мы.
— И зачем вы так рано припёрлись?..
— Слова-то выбирай, с учителем разговариваешь. И вообще, это не твоё дело.

Я только поджала губы и решительно направилась к каморке охранника. Через пару минут я уже вернулась с ключами.

— И как ты это сделала?
— Заходите! В шкафчике сверху аптечка.

Пока я обрабатывала голову учителя, он сидел на стуле и не моргая смотрел на меня снизу вверх. Мне от этого было очень неуютно, но я сжимала челюсти и продолжала своё занятие. Всё-таки это всё из-за меня. Когда я закончила, Евгений Андреевич встал, как-то странно посмотрел на меня и, не произнеся ни слова, вышел. Нет, вы что, никакой благодарности я не ждала. Хотя, может, и действительно не за что...

***

Через час в школу наконец стали стекаться дети. И вместе с этим стадом ходячих сонных мертвецов пришли и мои на редкость перевозбуждённые одноклассники. Вот только Вали среди них не было. Ещё одна проблема. Подруга не появилась ни к первому, ни ко второму уроку, который, к слову, история. Я нервничала и бесилась, а с приходом в класс перевязанного мной, помятого, но бодрого Бестужева нахохлилась и стала похожа на мокрого воробья, о чём мне услужливо сообщил Петя Манченко, кинувший свои шмотки на мою парту. Ну и пускай!

— Здравствуйте, 11 «А». Посмотрел я вашу писанину и был очень удивлён. Мне кажется, нужно пока оставить двадцатый век и вернуться в девятнадцатый — Вы не знаете элементарного! Рассказывайте мне про декабристов, — мы все молчали. — Ладно, пойдём другим путём, — историк открыл журнал. — Так... Ланина.

Я удручённо вздохнула и сказала:

— Её нет...

Тут дверь распахнулась, и на пороге показалась злая Валя. Учитель усмехнулся:

— Тут должна быть шутка про «Явление Христа народу», но я с вашего позволения её опущу.
— Как вам угодно! — она сверлила взглядом Петю и историка.
— Валентина, идите за четвёртую парту.

В последний раз злобно сверкнув глазами, подруга поплелась туда. Я обернулась на неё, и та состроила такую испуганную рожу, что я чуть было не засмеялась. Валя ткнула пальцем в стопку наших тетрадей, затем на учителя. Да что она имеет в виду?!

— Оболенская! Блиц-опрос. Кто был начальником третьего отделения Канцелярии его величества в 1826 году?
— Бенкен...
— Бенкендорф!

Мы с Евгением Андреевичем уставились на Подсумову. Заебала, прости Господи!

— Наденька, — меня чуть не вывернуло, хотя елейный тон историка не предвещал ничего хорошего. Это заметили все, кроме самой Наденьки, которая мило улыбнулась. — Скажите мне, пожалуйста, свою фамилию ещё раз.
— Подсумова.

Манченко фыркнул и пробормотал:

— Чё, бля, выёбываться в классе больше некому? — вот! Не только меня это бесит!
— Некому. Хотя её эго хватит на нас всех с лихвой.

Евгений Андреевич усмехнулся:

— Неужели? Я думал Оболенская.
— Нет, — бедная девочка, похоже, совсем не понимала, к чему он клонит.
— А почему ты тогда на её фамилию откликаешься? — Подсумова стушевалась и опустила голову. Что ж, плюс еще один предмет, где Надя теперь будет помалкивать. И тут он произнёс это: — Или вы таким способом пытаетесь обратить на себя моё внимание?

Я застыла в глубоком шоке, а, повернувшись к Вале, увидела, что она закрыла глаза рукой и отвернулась к стенке. И вот тут до меня дошло! Он увидел, как мы переписываемся в тетради, и собрал их у всего класса, чтобы прочитать! Господи, кому, кроме него, это вообще могло прийти в голову?! А что я написала? Что-то про то, что он скорее меня возьмёт в жены, чем обратит на Надьку внимание. Это всё с недосыпа... Не могла я в трезвом уме такое подумать! А стыдно-то как...

— Евгений Андреевич, а что с вами случилось? — выкрикнул с задней парты Георгий Шиванидзе. Я напряглась.
— Упал, — и выдохнула.

Оставшееся время он рассказывал о восстании на Сенатской площади. Ну, благо, эту тему я знаю хорошо. Когда прозвенел звонок, моя группа по английскому (у нас, как у многих, две группы) достали учебники немецкого и вышли вместе с остальными. Валя тоже куда-то быстро слиняла, — предательница — и мы с историком остались наедине.

— Спасибо.

Я подняла глаза на учителя. О чём он?

— За что?

Бестужев указал на повязку на голове.

— А-а-а... Так тут не за что благодарить... Это же я вас так на самом деле...
— Т-ш-ш, — Евгений Андреевич приложил палец к губам и усмехнулся. — Тебе всё равно никто не поверит.

Я лишь приподняла уголки губ. Я никуда не могла деться от этого пожирающего меня чувства стыда. Пыталась не смотреть на него, но каждый раз не сдерживалась, и щёки сразу загорались так, будто у меня не щёки, а сенсорные конфорки электрической плитки... Ничего себе сравнение, что-то я уже с ума потихоньку схожу... И, естественно, это не мог не заметить Бестужев, поэтому каждый раз всё шире ухмылялся. Клянусь, вот ещё пара миллиметров, и у него будет улыбка, как у Джокера.

— Хватит уже краснеть, Княжна. Мне это всё, конечно, льстит, и ты несомненно выглядишь очень мило, но, чувствую я, ещё чуть-чуть, и ты просто взорвёшься.

Он сейчас серьёзно? Я резко вскинула голову и наткнулась на насмешливые голубые глаза. Он смеётся надо мной... Я вновь уткнулась в пол и тихо произнесла:

— Вы ведь читали, да? Поэтому тетради собрали? — историк кивнул.
— Твоя подруга поняла быстрее и решила в школу не являться сегодня. Но один звонок её маме, и она уже здесь.

Вот это заявление озадачило меня больше всего. Как он вообще... Из двух родителей Валя намного лучше ладит с отцом, нежели с матерью. Точнее с матерью она не ладит совсем. Может, это объясняет, почему она ведёт себя «не по-женски»: никогда не ходит в платьях, никогда не красится; стрижка под мальчика — правый висок выбрит; каблуки — вообще табу; в компьютерные игры рубится вместе с папкой, в основном, в Сталкер; занимается джиу-джитсу и метанием ножей. Мать против всего этого, хотя её воспитанием практически не занималась. И то, что сегодня утром ей пришлось пережить скандал с мамой из-за «шутки» историка, это просто конец.

Я ошарашенно уставилась на него и неосознанно отодвинулась подальше, из-за чего Бестужев перестал ухмыляться. Не сдержавшись, зло процедила сквозь зубы:

— Вы просто дьявол... — Евгения Андреевича это, кажется, слегка озадачило. А я совсем разошлась. — Кто вам дал право так нагло врываться в чью-то жизнь? Вы ничего о нас не знаете! О наших семьях! С чего вы решили, что звонить этой женщине ради того, чтобы Валя поприсутствовала при вашем «триумфе» — прекрасная идея? Кто вы?! Классный руководитель? Господь Бог? Дед Мороз? Вы просто учитель!

Я подхватила свою и Валину сумки и выбежала из кабинета, оставляя застывшего историка один на один со своей совестью.

Валю, ужасно злую и с красными глазами, я отыскала в женском туалете. Я кинула ей портфель и, когда она подняла на меня недоумённый взгляд, небрежно, чтобы не выдать прорвавшихся чуть ранее эмоций, сказала:

— Валим отсюда. Не хочу оставаться в месте, где могу наткнуться на историка.

***

— Блин, а ведь мы сегодня пацанов поздравлять должны были... И мужиков-училок. А историку чего-нибудь подарят? Он только на прошлой неделе пришёл... Эй, госпожа представитель родительского комитета!

Валя пристально посмотрела на меня, когда я никак не отреагировала на её слова. Мы шли по бульвару, периодически поскальзываясь на уже подтаявшем льду, и щурились от яркого солнца.

— Что, тоже стало так стыдно, что впервые решилась сбежать из школы?
— Нет... — говорить или нет? — Валь, это он позвонил твоей маме, — она резко остановилась, — хотел посмотреть на наши красные рожи, когда мы поймём, что он всё знает. И я не представляю, как он договорился с классухой.

Валя сжала кулаки и оглянулась на здание школы.

— Вот сука! Не представляешь, что я пережила сегодня утром! А у меня, между прочим, реально живот прихватило. Кто-то... Он позвонил мамке и сказал, что я прогуливаю, потому что что-то такое натворила, что мне стыдно сюда прийти! А кому мама поверит больше, если один из говорящих Я? Правильно, кому угодно, но не мне.
— Ничего. Видела бы ты его вытянувшееся лицо, когда я на него накричала...
— Ты, что?..

Сейчас я уже сама понимаю, что вообще-то он имел право звонить Валиной маме. К тому же он не знал о семейном конфликте. И да, я практически по всем пунктам неправа, так ещё и с уроков свалила. Но за Вальку я впрягусь! Она, конечно, сама кому хочешь наподдаст, но, когда дело касается её семьи... Тут она беспомощна. И тогда появляюсь эмоциональная я. Очень эмоциональная. И сейчас мне в который раз за день стыдно.

— Ну, я на него наорала, чтобы он, грубо говоря, не совал свой нос в чужие дела.
— Совсем грубо говоря... Но спасибо!
— Да всегда пожалуйста... И да, для него тоже есть подарок.

***

Вечером изъеденная вконец крысой-совестью я сидела на диване, покачиваясь в разные стороны. Гитарные звуки стали надоедать, и я передёрнула плечами. Брат это заметил и перестал играть.

— Что на этот раз?

Вот уж кто понимает меня с полуслова, с одних жестов.

— Да тот же историк...
— Опять придирается?
— Я ему нахамила, — Андрей приподнял брови. — Хотя он тоже не белый и пушистый! Но мне всё равно очень стыдно...
— Так в чём проблема? Если за дело — забей, если совсем невтерпеж — напиши ему и извинись. Хотя я за первый вариант в любых ситуациях, — парень продолжил пытать струны.
— Я-то знаю. А как ему написать, я же его номера не знаю?
— Господи, да найди его в инете. Анкеты репетитора, электронный журнал...
— Точно! Ты гений, — я подорвалась с места и бросилась к компьютеру.
— Я знаю.

Его телефон я нашла довольно быстро. Правда долго не могла написать ничего... Я тут немного социофоб и любое взаимодействие с кем-то мне, мягко скажем, не нравится. Звонить и писать СМС мне тоже сложно. Убедив себя, что это будет анонимное сообщение, а моего номера он не знает и даже не поймёт, кто ему написал, я всё-таки нажала «отправить».

***

Перед тем как лечь спать я решила просмотреть уведомления. Одно сообщение. Я открыла историю диалога и, не сдержавшись, испуганно пискнула.

Я, 19:30: «Простите, мне очень стыдно. И с наступающим.»
Неизвестный номер, 22:43: «Нет, ты была права, Оболенская. Спасибо»