6 апреля, четверг

Я сидела на кухне, крепко сжимая чашку с чаем. На часах без десяти шесть утра, на мне — бестужевская футболка (потому что пусть сам попробует поспать в рубашке, это только в фильмах прикольно и удобно, блин), а напротив — Соня. Она тоже держала в руках чашку, только с какао, и прожигала меня сердитым взглядом, отчего мне резко захотелось слиться со стеной.

Я ещё раз посмотрела на часы. Да, действительно, шесть утра. Потом на Соню. Да, действительно Соня. Сидящая в шесть утра на кухне с какао и полностью одетая (разве что волосы ещё не собраны).

Я наткнулась на неё пару минут назад, когда пошла на кухню выпить воды. Сон как рукой сняло.

— Сонечка... а... ты почему не спишь? Сейчас же рано. — Тут-то я и заметила, что она уже успела собраться. — И уже оделась?
— Будильник случайно ланьше завела. — Флегматично пожала плечами Соня, отпивая из чашки.

Ох, час от часу не легче. Этого ребёнка надо записать в книгу рекордов Гиннеса. Самая самостоятельная четырёхлетка на свете.

— А одежда?..
— С вешалки.
— А как ты себе какао сделала?
— Это ластволимое.
— А-а-а...

Я мельком глянула на свои голые ноги, незаметно натянула футболку чуть ниже и, предварительно включив чайник, осторожно присела на стул.

Через несколько минут мы всё так же сидели, не сводя друг с друга глаз, но я уже была с чаем. Понятия не имею, зачем он мне, я вообще-то за водичкой пришла.

Ещё один сердитый на меня за что-то член семьи Бестужевых. Удачный, видать, выдался денёк вчера...

Тут Соня одним глотком осушила свою чашку и с таким громким стуком опустила её на стол, что я невольно вздрогнула и подумала, не разбудит ли это Евгения Андреевича.

— Значит, ты вчела иглала с папой, да?
— Я не... погоди. Что?!
— Ты обещала поиглать вчела со мной. Но сначала вообще ушла, папа сказал мне пойти спать, а потом ты плишла и иглала с папой! Я лазочалована. — Она скрестила маленькие ручки на груди и демонстративно отвернулась от меня.

О-ши-зеть. Я не знаю, на что я сейчас больше похожа: на лужицу или на соляной столб. Она всё слышала?! Да и... Ну... Эм. Я помечу этот день в календаре чёрным.

— Сонечка, я думала, ты спишь. Твой папа мне ничего не сказал, я бы пришла к тебе... Если бы ты позвала.
— А что вы с папой делали?

Как ещё мои глаза не вылезли из орбит, не знаю.

— Да так, знаешь... Всякими делами занимались. Надо было отчёт написать, историческое сочинение это ещё. Уф! Столько дел! Работа и по ночам не отпускает. — Я, наверное, невероятно придурошно улыбнулась и помолилась всем богам, чтобы она не слышала вчера что-то несоответствующее моим словам.
— Я ничего не поняла.
— И правильно. Тебе, слава богу, ещё рано. Радуйся.
— Ну ладно. — Она снова пожала плечами и тут же изменилась в лице: широко распахнула глаза, так же широко улыбнулась и, вроде бы, перестала дуться.

Я облегчённо выдохнула и подавила нервный смешок. Когда я некоторое время назад выпутывалась из учительских объятий, чтобы встать за водой, мой разум был ещё настолько окутан сном, что я даже не вспомнила о том, что произошло ночью. Зато теперь воспоминания хлынули с такой силой, что меня чуть не снесло этим потоком со стула. Соня удивлённо посмотрела на меня, но ничего не спросила.

Точнее, спросила, но совсем не то, что я ожидала. Совсем не то.

— А что быстлее: сколость звука или сколость света?

Я немного тряхнула головой, на секундочку зажмурилась, а когда открыла глаза, передо мной так и сидела четырёхлетняя девочка, задавшая этот вопрос, только теперь вокруг неё летали разноцветные искорки. Вот, даже мои глаза не поняли, что сейчас произошло.

— Сонь, тебе точно четыре? Может, тебе на самом деле двадцать четыре, и ты просто так хорошо маскируешься?
— Мне четыле, — буркнула девочка, кажется, даже немного обидевшись на меня. Ну конечно, какой женщине понравится, когда ей двадцать лет к возрасту прибавляют.
— Ладненько... Я вообще-то не эксперт, но думаю, что скорость света.
— Почему?
— Ну, когда на улице гроза, ты замечала, что сначала появляется молния, а потом слышится гром?
— Нет, — категорично заявила малышка, и я в который раз за утро впала в ступор.
— Что «нет»?
— Не замечала. Когда на улице глоза, я — под одеялом.

Я не смогла побороть улыбку. Обожаю этого ребёнка. Даже странно...

— Спасибо.
— А с чего ты вообще вдруг об этом задумалась?
— По телевизолу вчела сплосили. Я подумала, что ты это знаешь. Ты ведь всё знаешь. Видишь, даже телевизол не знает, а ты знаешь.

Я прикусила щёку изнутри, чтобы рожа от умиления не треснула. Несите скотч.

Это был лучший в мире комплимент моему интеллекту.

Соня спрыгнула со стула, подбежала к раковине и с трудом, встав на носочки, поставила туда чашку. Потом в прыжке развернулась на сто восемьдесят градусов, медленно, сосредоточенно глядя себе под ноги, прошла до двери, стараясь не наступить на плиточные швы и сказав, что пойдёт поиграет, пока ещё время есть, убежала к себе в комнату.

Откуда столько активности и собранности в таком маленьком человеке в шесть, чёрт возьми, утра?

Я посмотрела на время, прикинула, что у меня ещё есть где-то час до официального подъёма и решила вернуться в спальню.

Уроки я сделала ещё вчера, перед тем как пойти на тан... Выйти из дома. А все нужные учебники предусмотрительно прихватила с собой. Потому что я уже бывалая, ага. Больше я на эти грабли не наступлю, пора кончать с этим раздолбайством, так и с медали слететь можно.

Я вчера успела сделать всё. Кроме обществознания. Хрен ему.

В дверях спальни я остановилась, невольно засмотревшись на открывшуюся мне картину. Евгений Андреевич лежал, обняв руками и ногами мою часть одеяла, и зарылся носом в пододеяльник так, что видны были только его закрытые глаза с немного подрагивающими во сне ресницами.

Ох уж эти глаза. Покоя мне ни днём, ни ночью не дают. Как и их обладатель, собственно.

Я снова попыталась натянуть футболку чуть пониже, даже не заботясь о том, что могу её растянуть, и, на цыпочках подкравшись к кровати, осторожно забралась на самый край. Оценила масштаб проблемы.

Ну и как мне прикажете спать, когда этот человек заграбастал себе моё одеяло? И головой ещё на подушку лёг. И вообще практически полностью переместился на мою сторону. Я провела ладонью по лицу, напряжённо размышляя: будить его или нет.

Во-первых, мне хочется ещё хотя бы полчасика побыть в блаженном спокойствии перед тем, как на нас обоих навалится (я в этом ничуть не сомневаюсь) жуткая неловкость. Ну, на меня так точно. Она уже, собственно, появилась, но пока что я ещё могу с ней бороться.

Во-вторых. Мне невероятно нравится смотреть на спящего историка. Честное слово, спящий он намного милее бодрствующего. Как, наверное, все люди в мире. Но это надо ещё уметь так мило спать.

И тут я задумалась. А что, если и он так за мной наблюдал, пока я спала? Я-то уж точно не так хорошо выгляжу ночью. Я бы даже сказала, просто ужасно! Чёрт, надеюсь, это только плод моего больного воображения.

Я тихо поднялась, обогнула кровать и легла с другой стороны, вперившись взглядом в голую мужскую спину. Ах, как хочется дотронуться до неё. Провести пальцем по всему позвоночнику, прямо вот так — от самой шеи до...

Бестужев дёрнулся во сне, прервав мои мысли. Я замерла на пару секунд, пока не удостоверилась, что он всё ещё спит.

Потом подумала немного и, наплевав на всё, подняла небольшой оставшийся кусочек одеяла, придвинулась вплотную к учителю и, обняв рукой его торс, уткнулась носом в шею и тут же провалилась в сон.

***

Мне снился прекрасный сон. Такая восхитительная всепоглощающая чернота. Диву даюсь, как моё воображение вообще способно создавать такие чудеса, уму не постижимо. Но вдруг какой-то надоедливый скрип стал заполнять всё моё сознание, и чем ближе я подходила к границе сна, тем сильнее он меня бесил.

С пробуждением это скрипящее что-то не заткнулось, хотя я мысленно его ну просто умоляла.

Зарывшись лицом в подушку я проворчала что-то, что сама не поняла, с трудом оторвала от неё голову и с огромнейшими усилиями разлепила веки. Блин, ну почему ни свет ни заря я встаю легче лёгкого, а когда надо — шиш тебе с маслом, будешь спать в вертикальном положении ещё полдня.

Чёрт, руку себе отлежала. Помогите, я её не чувствую! Я теперь однорукая! Ай-ай, колется. Нет, чувствую. Ложная тревога.

Я пару раз моргнула, чтобы согнать остатки сна (кого я обманываю?), и повернула голову сначала к часам, которые показывали без двадцати семь, потом — на звук.

Разумеется, мой прекрасный сон за двадцать грёбанных минут до будильника нарушил ОН. Бестужев, собственной персоной. Сидит уже за столом, деловая колбаса, в одних пижамных штанах и, как вчера, склонился над листом. Усердно что-то строчит. С такой силой нажимая на ручку и с такой скоростью, что я опустила взгляд под стол, реально ожидая увидеть там горстку деревянной стружки.

Ещё раз посмотрела на время. Ну да, шесть сорок. Чего ему приспичило писать в такую рань?

Стоп, это я что, полчаса всего спала? А по ощущениям, полдня...

Я снова рухнула на подушку, но на этот раз рожей к потолку, чтобы созерцать великолепную трещину у люстры. Замечательная трещина. Восхитительно сочетается с моим внутренним состоянием.

И треснул мир напополам и поперёк. Потом повдоль и от угла наискосок. Мой препод что-то пишет за столом. И продолжает скрипеть, сука, он там что, пером, мать его, пишет?! Может, ему нормальную ручку шариковую подарить?

Я перевела взгляд на макушку учителя и в который раз за жизнь пожалела, что не обладаю телекинезом. Может, дала бы ему сейчас ментальную оплеуху и притворилась бы спящей. Он бы повернулся, увидел, что никого за спиной нет, а я бы так ещё пару раз сделала. Может, пить бы бросил... Хотя он вчера не пил. Ну ничего. Я бы сказала, что это белочка с накопительным эффектом.

Я вздохнула, заставила себя поднять с кровати хотя бы верхнюю свою половину, подползла к краю и села, как вчера. Возникло ощущение дежавю. Правда в этот раз желание придушить кое-кого было у меня.

— Евгений, растудыть вас вдоль, Андреевич. Разрешите поинтересоваться, чем это вы заняты в столь ранний час?

Растудыть Его повернулся на мой голос, перестав, наконец, скрипеть. Скрипун.

Он выглядел вполне спокойным (что не вполне сочеталось с его резкими движениями) и довольно бодрым, в отличие от меня. О том, что он недавно встал, говорили только взъерошенные волосы. Ну и, наверное, то, что он был немного не одет. Но это так, мелочи.

Его отсутствующий ещё пару секунд назад взгляд потеплел, когда сфокусировался на мне. На губах заиграла мягкая улыбка. И тут я поняла, что всё, что было ночью, мне не приснилось.

— Уже проснулась?

Я опустила глаза и увидела свои голые ноги, а точнее — отсутствие на них даже одеяла. И футболки. Она скаталась и задралась так сильно, что было видно полживота. И кружевные трусики, разумеется, тоже. Я резко схватила край одеяла и прикрылась, на что Бестужев только усмехнулся так... по-бестужевски.

Знаете, что я думаю по этому поводу?

Ы. Ыы. Ыыыы!

Когда я перестану попадать в такие ситуации?

Я смущённо отвернулась и надулась, как говорит мама, как мышь на крупу.

— Да как тут не проснёшься? Вы там что, писалом на деревянной цере* свой отчёт выцарапываете?

О, мой рот вспомнил про его отчёт быстрее, чем мозг.

Послышался ещё один смешок, и я заставила себя снова посмотреть на учителя.

— Да нет, просто ручка заканчивается, а другой у меня нет. Я рад, что ты усвоила тему древнего письма. Правда не уверен, что тебе это понадобится на экзамене.

Я со вздохом, который каким-то причудливым образом превратился в стон «боже», откинула одеяло (предварительно натянув на бёдра футболку, разумеется) и потопала к своему рюкзаку. Достала оттуда запасную ручку, вернулась в спальню и, придерживая «подол» своей утренней «туники» как можно ниже, вручила её историку.

— Вот. Пожалейте наши уши.

Евгений Андреевич благодарно кивнул, а потом, когда я уже вернулась в кровать, пристально посмотрел на меня, слегка склонив голову набок.

— Зачем ты так усиленно прикрываешься? Я там уже всё видел.

Я еле-еле подавила злобное рычание. Блин, он что, не видит, что мне и так неловко по самый край? Ещё решил добавить? Видел он там всё! Ага, размечтался.

Чёрт, я ведь даже не пьяная была. И кого теперь прикажете во всём винить, когда даже на алкоголь не попеняешь? Я мысленно хлопнула по коленкам, а внутренний голос ехидно хихикнул. Заткнись, неверный. Где ты был этой ночью, а? В засаде сидел?

— Что вы там видели... Тогда темно было.

Сомневаюсь, что он вообще это услышал, потому что я соорудила из одеяла сосиску в тесте и взяла на себя роль сосиски. Защищай меня от этого холодного враждебного мира, моя крепость.

— Я, конечно, не кот, но в темноте тоже, знаешь ли, неплохо вижу.

Хм, почему эти слова прозвучали так близко? Он же в полутора метрах от меня... Ответ нашёлся мгновенно, когда кровать прогнулась рядом, и я покатилась к этому углублению вместе с одеялом. Я взвизгнула, когда что-то меня остановило, резко стащило одеяло, и яркий свет безжалостно ударил по глазам. Когда он и шторы-то успел раздвинуть?

Я зажмурилась и скривилась, попытавшись снова натянуть что-нибудь на лицо, но Бестужев меня остановил: лёг рядом и сжал этот одеяльный кокон в объятиях так сильно, что мои руки прижались к телу без малейшего шанса на движение. И ногу ещё сверху закинул.

— Блин, ну Евгений Андреевич, мне больно видеть белый свет, мне лучше в полной темноте. Изыдите, плиз. Теперь ещё и жарко.
— Поглядите на неё, она ещё и жалуется. — Учитель демонстративно поднял сначала одну бровь, потом другую и с улыбкой закатил глаза. — Подожди. Ты слушаешь КиШа?
— А что в этом такого? — Теперь уже я так по очереди подняла брови. — Вы же знакомы с моим братом. Это он мне музыкальный вкус прививал. Вы уже доделали свой отчёт?
— В школе допишу.
— Я, кажется, на вас плохо влияю. Вы уже дважды отвлекаетесь из-за меня.
— Да нет, просто я по жизни раздолбай.

Учитель в это время пристроил свой подбородок на моей макушке, и стало вдвойне жарко.

— Ну Евгений Андреевич, я же сейчас запарюсь.
— Ты издеваешься? — отозвался он откуда-то сверху. — Будешь и дальше мне «выкать» и называть по имени-отчеству? В моей же постели.
— А как мне вас ещё называть? Вы же мой учитель. И вы старше.
— Боже, как будто я какой-то педофил-совратитель.

Я так часто ассоциировала его с чертями, что услышать от него «боже» оказалось как-то непривычно. Я даже на мгновение впала в ступор.

— Почему «как будто»?

Бестужев замер, ничего не ответив.

Так, он что, опять обиделся?

Я стала извиваться всем телом, пока не оказалась на свободе, и села лицом к мужчине. Он лежал, задумчиво глядя в потолок, с абсолютно непроницаемым выражением лица. Я его задела? Ну только не это.

— Это была шутка, — осторожно начала я, присматриваясь к его реакции. — Я не считаю вас педофилом-совратителем. Если что.

Евгений Андреевич перевёл на меня взгляд и вздохнул так устало, будто это я довела его до... ручки. Как раз той, которая закончилась.

— Может, тогда прекратишь обращаться ко мне на «вы» вне школы?

Мы пялились друг на друга несколько невероятно долгих секунд, за которые я успела так сильно искусать щёки изнутри, что стало пипец как больно. Пора избавляться от этой привычки, а то мне скоро можно будет тоннели в щёки вставлять.

— Я... Я просто... — Господи, да я даже не думала, что он вообще может попросить об этом! — ...не уверена, что смогу.
— Почему?
— Я же уже сказала. Вы мой учитель.

Евгений Андреевич резко выдохнул (наверное, от раздражения) и сел так, что мы соприкасались коленями.

— Скажи мне, вот кто для тебя Ланина?
— Валя? — переспросила я, не понимая, каким тут боком она.
— Да.
— Ну... Лучшая подруга.
— Прекрасно. Лучшая подруга. А почему ты первым делом не сказала, что она твоя одноклассница?

Я начала понимать, к чему он клонит. И против воли улыбнулась.

— Потому что это неважно.
— Вот именно. Помнится, ты сама мне это недавно говорила.
— А вы мне заливали, что «это неправильно, я твой учитель». С чего теперь-то вы так мнение изменили?
— А ты с чего?
— Я... я не... Да и вообще, у нас тут несколько другая ситуация, не находите? Мы с Валей ровесники и на одном, простите, социальном уровне. А с вами — на разных. Если всё действительно так, как вы говорите... То почему вас вчера так напугали мои слова о том, что нас кто-то видел из окна? Это же неважно.
— Школа школой. А ты вчера сама заметила, что мы сейчас не в ней. И почему тогда я не должен обращаться к тебе по фамилии, как учитель, а ты ко мне по имени-отчеству, как ученица, можешь? Несправедливо, не считаешь?

Он как бы невзначай положил ладонь на мою голую коленку. Я покосилась на неё, но ничего не сделала. Приятно, чёрт возьми. Хотя у меня такое ощущение, что я проспала несколько лет. Он и раньше позволял себе делать что-то... интимное, но это бывало не так часто. А сегодня прямо разошёлся. Что за прилив нежности? Это из-за вчерашнего? И на «ты» просит обращаться. Я что, всё ещё сплю?

Ну да, мама же говорила: «подольше поспится — и чёрт в ермолке приснится». Так что не мудрено.

— Ну так-то оно, конечно, да. Но я вряд ли смогу привыкнуть к этому.
— Оболенская...
— Аня, Евгений Андреевич.
— Женя, Оболенская.

Я недоуменно уставилась на мужчину. Какой Женя? Ой. Чёрт, я перестала воспринимать имя Евгений отдельно от «Андреевич» и вообще забыла, что у него есть сокращённый вариант.

Так это что?.. Нашу классуху, Оксанпалну, зовут... Оксана?! Господи, сейчас прямо реально озарение снизошло.

— Ты как будто привидение увидела.
— А? — Меня откинуло в реальность и снова припечатало тем, что Евгений Андреевич.... Женя. Женя, блин!
— Ты о чём таком задумалась?
— Да я просто только сейчас осознала, что у учителей имена есть.

Бестужев поднял брови так высоко, что я была готова уже к тому, что они сейчас оторвутся ото лба и подлетят к потолку, и их придётся ловить.

— Ладно... Я не буду ничего спрашивать об этом.
— Да, и правильно. — Я поджала губы и смяла в руках край футболки.

Глупость какую-то сморозила несусветную. Теперь он будет думать, что я двинутая.

И тут зазвенел будильник. Мой спаситель. Впервые я была рада этому звуку.

Я, как укушенная, подскочила и спрыгнула с кровати.

— Всё, надо собираться, — пропыхтела я, одеваясь со скоростью света и даже забив на присутствие Бестужева, он действительно уже видел... Да и не совсем же я голая, всё-таки.

Застегнув последнюю пуговицу на рубашке, я развернулась к учителю, который все это время наблюдал за мной, продолжая сидеть на кровати.

Господи, да как я вообще могу забыть, в каких мы отношениях с общественной точки зрения, если я даже про себя его «учителем» называю.

Хотя есть в этом что-то... слегка эротичное. Как и обращение на «вы». Не понимаю, что ему не нравится. Меня вот это бы заводило в постели. Хотя почему «бы»?..

— А то в школу опоздаем, Евге... — я осеклась, когда увидела, как он поднял бровь, —...ня.

Евгеня. Я назвала его Евгеня.

Перфекто.

Евгеня несколько секунд смотрел на меня всё с той же поднятой бровью, а потом закрыл глаза, медленно поднёс руку к лицу и, наклонив его, сжал двумя пальцами переносицу. Его губы изогнулись в такую причудливую улыбку, что стало понятно — он еле сдерживался, чтобы не заржать в голос.

Ну, как бы, за что боролись, на то и напоролись.

— Вот видите. Я предупреждала!

Историк ещё некоторое время посидел в таком положении, потом резко выпрямился с таким глубоким вдохом, будто только что вынырнул из воды, и тоже встал с кровати.

— Ты права, пора собираться.

***

— Колись.

Валя смотрела на меня так, будто я раньше всего мира посмотрела какой-нибудь новый фильм Марвел и зажимаю от неё интересные подробности.

Половина одноклассников свалила на английский, половина, в том числе и мы с Валей, осталась в кабинете истории ждать преподшу по немецкому. Хотя вру. Почти все ушли в столовку обедать, это мы с Валей остались, ну и ещё парочка ребят. Сам историк уже тоже куда-то свалил.

И правильно сделал, потому что я бы вряд ли удержалась от того, чтобы не запустить в него чем-нибудь.

Когда он говорил, что допишет отчёт в школе, я не думала, что он будет делать это на нашем уроке, пока мы пишем внеплановую, невероятно неожиданную самостоятельную работу.

Кто-то из наших ему даже решился высказать. Дескать, с хера ли мы постоянно какие-то контры пишем. Как ни урок, так контра. Вот и мне интересно. Мог бы хоть предупредить заранее. По дружбе, что ли...

— Куда колоться? Не видишь, все вены и так исколоты. Это ты всё из меня кровь выкачиваешь!
— Да ёпт, Романофф, даже угорать над твоей придурошностью сейчас не хочется! Рассказывай, говорю, — Она резко наклонилась к моему уху, перейдя на шёпот, — что там у вас с историком было.

Я в шоке отстранилась и вылупила на неё глаза. Ланина поиграла бровями.

— Это вообще-то знаешь как обидно! Мне, своей лучшей подруге, — Демонстративно стукнула кулаком себя в грудь, — самое интересное не рассказываешь. Я целых три урока тут сижу, всё жду-жду, когда она соизволит. А она не соизволивает!

Я вскрикнула чайкой над её неологизмом, но мгновенно заткнулась. Не хватало ещё, чтобы кто-то услышал мой истинный смех. Я же сразу в глазах народа упаду на низшую ступень эволюции. Или высшую — деградации. Это как пойдёт.

— Блин, вот чё те от меня надо, Валентина Андреевна?

Валя снова наклонилась ко мне и сквозь зубы произнесла полушёпотом:

— Подробности.
— Вот ведь! Человек... Отстань.

Я отвернулась, уставившись в телефон. Ланина продолжала на меня пялить. Вот вангую, сейчас немного ещё попрожигает во мне дыру, потом вздохнёт, повернётся и тоже уткнётся в телефон. И все будут счастливы.

Через несколько секунд Валя действительно вздохнула и отвернулась. Ну вот. Я её хорошо знаю.

Или нет.

Оказывается, потянулась она не к телефону, а к пеналу. Чтобы вытащить из него ручку и втащить мне прям по темечку.

— Ай! Ты что творишь-то?! Что за... ручкоприкладство? — проворчала я, потирая макушку.

Белобрысая только прищурилась в ответ.

Я зло засопела, скинула вещи в «сурпат» и встала из-за парты.

— Куда это ты намылилась?
— Пойду поем, — буркнула я на ходу, но остановилась, когда Валя, видимо, от неожиданности, стукнулась рукой об стол и зашипела от боли.
— Ты? Пойдёшь поешь? Что, серьёзно?
— Да отстань ты. — Я поправила лямку рюкзака и вышла за дверь, краем глаза заметив, что Валя тоже стала складывать вещи в сумку. — Всезнайка.

— А ты что, военная?

Не успела я дойти до лестницы, как меня остановила мелкая большеглазая девчушка с неровными косичками. Я удивлённо посмотрела на неё, пытаясь понять, что ей от меня надо.

— Прости, что?
— Ты военная?
— В смысле?

Девочка вместо ответа ткнула пальцем в мой армейский рюкзак. Точно, как я сразу не догадалась.

Сначала раздражение почти что взяло надо мной верх, и я чуть было не сказала ей что-то резкое, но тут мне показалось, что её голубые глаза чем-то похожи на Сонины, и я остановилась.

— А-а-а... Ну да.
— А ты агент?
— Ага.
— Прям как в фильмах?!
— Именно. — Я присела перед ней на корточки, не снимая тяжеленного рюкзака, и чуть не упала нафиг, но не подала виду. Понизила голос, типа всё очень секретно. — Знаешь, вообще-то я тут под прикрытием работаю. И у меня конспирация. А ты меня раскрыла. Так что тебе теперь тоже надо держать это в тайне.
— Ва-а-ау. — У ребёнка аж глаза загорелись.

Сколько ей лет? Восемь? Соня бы давно уже спалила, что я нагло вру, а она в два раза младше. Мда, как интересно устроен мир.

— А как тебя зовут?
— Тс, ты вообще знаешь, что такое конспирация? Как я могу тебе сказать своё настоящее имя?!

Девочка расстроенно поджала губы.

— Ну ладно, раз мы теперь напарники, я тебе скажу. Но только тебе! Никому не проговорись, обещаешь?
— Да!

На слове «напарники» она вся засветилась от счастья, и мне стало немного стыдно, что я морочу ей голову. Ну ладно, это же просто игра. Пусть думает, что причастна к большой политике или чему там. Надеюсь только, у неё от этого в будущем мания преследования не разовьётся...

— Здесь меня все знают под именем Аня. Но вообще-то... Подойди поближе, я скажу тебе на ухо. — Девочка приблизилась, а я мельком глянула на её бейджик (их заставляют носить всю мелочь до пятого класса). — Вообще-то меня зовут Олеся.
— Как меня! — поразилась моя юная собеседница.
— Да! Представляешь! Это точно судьба. Нам было суждено встретиться.
— Теперь мы будем воевать вместе?

Я еле удержалась, чтобы не хмыкнуть. Воевать... И сколько надежды в этом голосе. Она хоть знает, что такое «воевать»?

— У меня папа тоже военный, — с гордостью сказала Олеся, когда пауза затянулась. А, ну понятно тогда. — Так что я всё умею! Пожалуйста, я тоже хочу!
— Хорошо-хорошо. Будем... воевать вместе, — господи, ужас-то какой. — Я буду... э-э-э... на фронте, а ты — в тылу! Будем крушить врага с обеих сторон!
— Да!.. А кого мы собрались крушить?
— 11 «Б». Там сплошь одни враги.
— Ой. — Олеся тут же стушевалась, и её боевой пыл несколько подостыл. — Они же взрослые...
— Ну а ты чего хотела? Думала, будет легко? Мы же тут не в игры играем.
— Ну... А что я могу сделать?..
— Ты будешь меня прикрывать, — ответила я заговорщицким тоном. — Запомни мой псевдоним — «Аня Оболенская». И если ты услышишь, как старшие что-то обо мне говорят, докладывай! Я боюсь, как бы они не раскрыли мой секрет! Но, сама понимаешь, меня они знают в лицо, так что я не смогу к ним подобраться незаметно. Понимаешь, о чём я?
— Да! Я буду за ними следить!

Я покачала головой, пытаясь сохранять серьёзное выражение лица.

— Не совсем. Не ходи за ними по пятам, а то они могут заподозрить неладное.
— А как же я тогда узнаю, о чём они говорят?
— А ты просто ходи, занимайся своими делами, но если окажешься рядом, незаметно прислушивайся к разговорам. И главное — не подходи близко, они могут быть опасны! Если засекут, что ты мой шпион, то поймают!
— Я твой шпион! — Олеся аж подпрыгнула от восхищения.

Боже, как мало ребёнку нужно для счастья. Хотя если быть военным шпионом — предел её мечтаний, мне даже страшно, что там у неё за отец такой...

— Да, мы теперь в одной упряжке.
— Где?
— Ну... Напарники. Не подведи меня.
— Не подведу!
— Я верю тебе. Ну всё, а теперь беги к своим друзьям. — Я подтолкнула её к другим детям, играющим поблизости. — И помни, не подходи близко к врагам — ты... воюешь... в тылу. И никому про наш разговор не рассказывай!
— Да, поняла! — заговорщицким шёпотом ответила девчушка и вприпрыжку понеслась к одноклассникам.

Мда. Что я только что учудила?

Я с кряхтением встала в полный рост, придерживая рюкзак, и тут же встретилась с непроницаемым взглядом Вали. Мы секунд пять молча смотрели друг на друга, когда она вдруг, не сводя с меня глаз, медленно подняла левую руку с раскрытой тетрадкой и накрыла ей голову, как кепкой, а правой отдала мне честь.

— Разрешите доебаться!

Я хохотнула и пихнула её в плечо.

— Ладно, будто тебе для этого необходимо разрешение...

Она так и продолжала стоять с тетрадкой на башке и рукой у лба.

— Никак нет, мэм, совершенно ни к чему!
— Да всё уже, прекращай давай. Люди смотрят.

Ланина наконец, угорая, сняла тетрадь, запихнула в рюкзак и пошла за мной к лестнице.

— Ты что, вербуешь малолеток?
— А?
— Ну ты это, кстати, здорово придумала. Может, она действительно что-нибудь разузнает...
— Да я ж пошутила, ты чего. Ничего она не узнает. Небось сегодня же всем уже растрепет про нашу «войну».
— Это не наша война... — Валя повысила градус драмы в голосе до максимума. — Да кто её знает. Но с детьми ты ловко уже управляешься, я смотрю. Того гляди, профессиональной нянькой станешь.
— Окстись!
— Вот ещё.
— А тетрадь-то ты зачем на макушку нацепила?
— Потому что к пустой голове не прикладывают, дубина!
— А она у тебя что, когда-то бывает не пустой?

Ланина попыталась дать мне подзатыльник, но я ловко увернулась и, перепрыгивая через две ступеньки, кинулась вниз по лестнице под собственный хохот.

***

— Ты правда будешь есть?

Я покосилась на Валю, уплетающую за обе щёки эту дрянную мини-пиццу из школьного буфета. Ну уж нет, увольте. Лучше от голода помереть, чем это съесть.

— Не знаю. Что-то я не голодная.
— Вчера не голодная, сегодня не голодная, завтра не голодная, а послезавтра мы все будем нажираться на твоих поминках. На надгробии попрошу написать: «Еда vs Аня: 1-0».
— Дура ты.
— Может, и дура. Зато не дрищ на ножках-спичках.
— Всё, хватит об этом.
— Как скажешь. — Ланина дожевала последний кусок и уставилась на меня. — Тогда вернёмся к тому, что меня реально интересует.
— Не буду я тебе ничего рассказывать! Да и вообще, с чего ты взяла, что у нас что-то было?

Блондинка наградила меня таким взглядом, что у меня в голове даже заиграло музыкальное сопровождение — саундтрек из «Деревни дураков».

— Я думала из нас двоих ты умная, а я безбашенная, а не наоборот. Во-первых, ты весь день ёрзаешь на месте, полируешь жопой стулья, оглядываешься в коридоре у кабинета истории и так далее. Во-вторых, я прекрасно видела все эти ваши с ним взгляды на уроке. И в-третьих, если бы ничего не было, ты бы так и сказала, а не завела бы это своё «я тебе ничего не расскажу».

Что-то я действительно туплю по-жёсткому.

— В смысле, ты видела взгляды... Это было так заметно?! Кто ещё видел?!
— Да расслабься ты. Это только я вместо самостоялки вас разглядывала. Остальные не такие отчаянные.

Вот уж не верится.

— Так ты расскажешь или да?

Я страдальчески вздохнула, всем своим видом показывая, в каком месте у меня всё это уже сидит.

— После школы. Тут не место.

Валя кивнула, а потом перевела взгляд куда-то мне за спину и кивнула ещё раз, но уже по-другому. Я повернулась посмотреть, с кем она поздоровалась, и встретилась глазами с предметом нашего обсуждения. И тут же отвернулась. Ага, здрасьте.

Вспомнишь лучик, как говорится...