21 февраля, среда

Когда я утром открыла глаза, то не увидела ничего.

Весь вчерашний день прошёл неинтересно и скучно. Вечер тоже: я смоталась на танцы, поела, сделала уроки и уселась читать „Войну и Мир" где-то в первом часу ночи. Всё как обычно. Осилив максимум пятьдесят страниц адского чтива, я уснула прямо с книгой на лице уже глубокой ночью. Так что мой испуг из-за внезапной „слепоты" не удивителен.

Я отодрала от щеки Толстого и, кинув заспанный взгляд на часы, подпрыгнула и метнулась в ванную.

До выхода всего два часа, а мне ещё надо вымыть голову и высохнуть! Только, подбежав к двери, я услышала звук льющейся воды. Нет-нет-нет!

— Андрей, мать твою за ногу! Что ты делаешь в ванной в шесть утра, подлец?

Через три минуты щёлкнул замочек, и из пара и пены, аки Афродита, вышел мой старший братец. Даже странно, ведь он редко забредает домой, обычно тусуясь со своей девушкой, и ночью я не проснулась от страшных звуков разрушения нашей квартиры. А я всегда просыпаюсь, потому что мой брат, как слон в посудной лавке.

— Ты чё, через дверь не заходил? Сразу в ванной материализовался?
— Да иди на хуй, — придерживая полотенце на бёдрах, парень гордо прошествовал в комнату и нырнул под одеяло. Хоть бы вытерся, что ли. Он почему-то свято верит, что под одеялом сохнется ему быстрее. — За хера ты вообще так рано встаёшь?
— Голову мыть. Я кудрявая, если ты замечал, мне нельзя сушиться феном, а то буду, как одуванчик. А ещё, мне кажется, что парочка таких ночных заходов в „баньку", и у тебя перепонки между пальцами появятся. Ой, посмотри, что это у тебя там? — я ткнула пальцем ему в шею. — Похоже на жабры!

Андрей ударил меня по руке и, откинувшись на подушку, состроил физиономию. Вроде двадцатник стукнул, а всё не вырастет.

— Не кривись, рожа и без того кривая!

И пока мне вслед не полетел трехэтажный мат, я быстренько ретировалась в обитель чистоты.

***

— Привет, красавица.

Единственным, кто со мной поздоровался вслух, когда я влетела в кабинет, стала сонная Валентина. Остальные кивали мне в знак приветствия, и от многочисленных ответов на их кивки у меня начала кружиться голова.

— Английский тебе дать, что ли?
— Мы понимаем друг друга с полуслова!
— Нет, просто я давно тебя знаю, разгильдяйка.

Я кинула на парту тетрадь с домашкой по англу и достала тетрадь по физике.

— Так... Весь класс в кабинете физики, сейчас первый урок, значит, сегодня среда.
— Ты чё, мать? — Валя оглянулась на меня и попыталась состроить недоумённое лицо. — Бухала вчера?
— Ничё! Спать легла, дай Бог, в три часа.
— Кто не давал уснуть? — подруга по-светски приподняла белёсые брови.
— Граф Лев Николаевич.
— О-о-ой!
— Во-во. Пиши давай быстрее.

Со звонком в класс вплыла Инесса Вениаминовна, и начался самый нудный в мире урок длиною в жизнь. Новая тема, стонущий над доской маркер и списывающая у меня всё близорукая Валя, потому что этот маркер был ещё и очень бледный. Ну, когда тобой пользуется вся школа, по-любому побледнеешь. Этакий маркер-проститутка. А ещё как обычно одни Валины очки на весь класс, так как у всех плохое зрение, но никто не хочет „портить внешность".

Спустя сорок пять минут наши мучения закончились, и мы всей гурьбой направились к кабинету истории.

— Напомни-ка мне, как зовут нового историка... Твою мать! — Валя пошатнулась и схватилась за мою руку, когда ее чуть не сбил какой-то мелкий ушлепок.
— Э-э-э... Бесстыжев Евгений Батькович.

Подруга захохотала и, наконец, выпустила мой локоть из железной хватки. Она ведь борьбой занимается... И ещё метанием ножей.

— Серьёзно? Бесстыжев? Ну, даёшь!
— Вообще-то...

Откуда-то сзади донёсся тонкий с истеричными нотками голосок. Донёсся прямо в мои барабанные перепонки, так что я поморщилась и попыталась сдержать норовящую приподняться в презрении верхнюю губу. Я, кажется, упоминала, что у нас очень дружный класс и я там всех люблю? Почти. Подсумова Надя, выскочка и жополизка, бесит нас с Валей (хотя скорее всего и не только) уже который год. Но конфликты нам не нужны, так что пытаемся ужиться мирно.

— Вообще-то, его фамилия Бестужев! А зовут его Евгений Андреевич! Так, на всякий случай.
— На всякий случай? — нет, ну кто я такая, чтобы пропустить такой хороший шанс? Я повернулась к Наде с самой милой улыбкой гиены. — А ты, похоже, единственная сразу запомнила. Может, и цвет глаз его припомнишь? — голубые... — А то ты, видимо, уже планы на него имеешь какие-то. Он, кажется, несильно старше твоего бывшего.

Подсумова встала как вкопанная и во все глаза уставилась на меня, посмевшую в первый раз в жизни что-то ответить на её язвительность. Да что там, я сама немного удивилась. Это всё началось с приходом нового историка — он на меня дурно влияет. Хотя не скажу, что мне это не нравится!

А вот история с её бывшем парнем вообще прекрасная. Начнём с того, что ему на тот момент было двадцать пять, он был высокий и с мордой, как у обезьяны, так ещё и Надя на его фоне выглядела странно. Хотя и сама по себе тоже не очень. Она маленькая, ниже мелкой меня где-то на полголовы, с короткими неровными ногами и широкими плечами; волосы из своего естественного тёмно-русого перекрасила в светлый блондинисто-рыжий, который ей ну вообще не идёт, а сейчас ходит с прилично отросшими тёмными корнями. Хотя лицо можно было бы назвать милым, если бы оно было чуть поуже.
Но вид это ещё не главное. Она заставляла этого, простите, мужика сидеть у неё дома и смотреть психоделическую „Машу и Медведя"! Все серии подряд! Господи, отпусти этому молодому человеку все грехи, он своё уже выстрадал.

— Ты на что намекаешь? — Надя сильно закусила нижнюю губу. — Я же молчу про твоё „увлечение" учителем танцев.

Вот это сейчас реально по больному прошлась. Я ведь говорила, что мне нравятся взрослые мужчины? Ну, так это, скажем, на опыте проверено. Ему тридцать, у него жена и двое детей, а я как-то в лагере застукала его с вожаткой, которая, к слову, не сильно старше меня. И ладно бы они просто целовались... Вот как-то... Разрушение моих моральных ценностей, разочарование в браке и любви вообще и тому подобное. Короче говоря, мне потребовался год, чтобы пересилить себя и разлюбить его. Но теперь это уже в прошлом!

Однако, показывать, что её слова меня как-то задели, я точно не собиралась.

— Ага, после своего Ренатика замолчала. А до этого только и делала, что шептала со всех сторон: „Извращенка". Кто из нас теперь извращенка? И, прошу заметить, я в своей любви дальше воздыхания на расстоянии не зашла. А ты?

Подсумова фыркнула и попыталась гордо удалиться. Попыталась. Её сбил с ног тот самый мальчуган, который ранее чуть не задавил Валю.

— Похоже на страйк.

***

Я думала, что Евгений Андреевич окажется безответственным „сорвиголовой", как многие в его возрасте, а на вид ему было около двадцати шести, но, как выяснилось, я ошиблась.

Когда мы ввалились в класс, он сидел за столом и что-то сосредоточенно выискивал в учебнике. Со звонком он поднял голову и окинул наш класс строгим взглядом, буквально на мгновение задержавшись на мне. Меня это покоробило и смутило. Пускай и не мечтает, не собираюсь я с ним „дружить"! Хотя почему-то сегодняшний Евгений Андреевич не представлялся мне тем, кто вообще способен улыбаться.

— Какая была тема? — клянусь своими кудряшками, абсолютно все вздрогнули от его тона, даже наш „деревенский ковбой" громила Илья Кукшин. А учитель смотрел на меня в упор, ожидая, пока я отвечу. Под его взглядом я стушевалась, но уже открыла рот, чтобы произнести...
— „Курская битва" и „Берлинская операция"! — протараторила моя недавняя визави и аж вся вытянулась, явно довольная собой.
— Спасибо... Как тебя там?
— Надя, — с готовностью ответила одноклассница, — Подсумова.

Валя что-то быстро начеркала карандашом на последней странице тетрадки и придвинула ко мне. „Ушла суровая ТА, и она решила повыебываться перед новым историком". Я ухмыльнулась и, покосившись на отвлёкшегося на доску учителя, быстренько написала ответ:
„Надеется, что он поставит ей хорошую оценку за гениальные познания в его предмете"
«Или пытается обратить на себя его внимание. Может, ей больше некому показывать коллекционное издание „Маши и Медведя"?»
Я, уже забыв об осторожности, прыснула от смеха, но, зацепившись мысленно за „обратить внимание", написала:
„Да он скорее меня под венец поведёт, чем на Подсумову обратит внимание!"
Валя в ответ только поджала губы, пытаясь не улыбнуться, и пожала плечами. Я решила посмотреть, чем там занят один из предметов нашего обсуждения, и встретилась с ним взглядом. Ёпт... Теперь он по законам жанра должен подойти, прочитать всему классу нашу переписку, кинуть на меня испепеляющий взгляд и передать сию улику классухе.

Но он этого не сделал. Вообще ничего. Он просто развернулся и продолжил чертить какую-то схему. Валя быстро перелистнула страницы на конспект и стала перерисовывать его художество, только лишь чтобы как-то скрыть неловкость. А вот я начала это делать на полном серьёзе, ведь мне же сдавать! Хотя мне, кажется, было ещё хуже, чем ей, потому что в его взгляде, на который я „напоролась", явственно читалось разочарование. И ведь он меня знает один день, один урок, а уже перевёл в ранг „вечно слушающих и вечно зубрящих" и успел разочароваться?! Сколько себя не убеждай, что, в принципе, не моя вина в его ложных суждениях обо мне, да и что я такого сделала, но всё равно как-то мерзотно стало...

— Посмотрите на схему...
— Кластер.
— Что? — Евгений Андреевич в полном недоумении уставился на Надю. Та показала на доску.
— Татьяна Алексеевна называла это „кластером".

Учитель пару секунд хмуро смотрел на в упор не видящую его настроения лыбящуюся Надьку, но опять промолчал. Рёбанный йод, Наденька... Она ж иронизировала...

— Так... Это примерная карта, я как-никак историк, а не художник, — класс дружно поддержал шутку, которая шуткой и не была, — Курской битвы. Вот эти стрелки — направление ударов советских войск. Эти — план немецкого командования...

Весь урок моя рука ни на секунду не останавливалась: я смотрела на учителя, запоминала то, что он говорит и механически переписывала информацию с электронной доски, которую ему помогли подключить. Благо навыки Юлия Цезаря я приобрела ещё при прошлой учительнице. Кстати, писала я одна, все остальные слушали историка. И это огромная галочка Бестужеву, потому что из всех педагогов такое впечатление на нас, да и вообще на всю школу, производила раньше только громогласная Татьяна Алексеевна. Видно, у кого он учился. Когда рука уже начала болеть, я, не выдержав, бросила на парту ручку и стала остервенело разминать кисть. Это привлекло немало внимания, но мне уже было как-то пофиг.

Евгений Андреевич глянул на меня и усмехнулся, наверное, впервые за день, не то, что за урок:

— Ладно, дадим бедной Оболенской отдохнуть, — только я хотела облегчённо выдохнуть, как он договорил: — Точнее, её руке. Выходи к доске, Анна, — моё имя он специально растянул.

Я нехотя встала из-за парты и поплелась к его столу.

— Ну что, рассказывай нам о Берлинской операции, а остальные будут за тобой записывать, — класс расстроенно заныл. — А что, ей нужно трудиться, а вам нет? Работайте, бездари, — и он расслабленно откинулся на спинку стула.

Странное чувство. Он вроде бы и класс расшевелил, только что сказал, что я тружусь, заставил работать всех остальных и дал передохнуть моей многострадальной руке... Но вроде как и поднасрал маленько.

— Ну, Евгений Андреевич! — Кирилл Плетнёв с досадой взмахнул своей громадной мохнатой лапой. — Ей сдавать экзамен, а нам нет!
— А я у тебя лично в конце года экзамен приму. Есть ещё возражения?

И возражений не было. Только моё, мысленное, так сказать. Мне абсолютно не хотелось надрывать задаром глотку, да ещё и на истории. Несмотря на ЕГЭ, я никогда не любила этот предмет. Собственно, это ещё одна причина, почему я этого экзамена жутко боюсь.

Но выбора у меня не было, поэтому я начала рассказывать всё, что помнила из своего справочника для поступающих. Осталось только дотерпеть до конца урока, всего каких-то семь минут.

***

Когда прозвенел звонок, и я наконец закрыла рот, мои дорогие одноклассники стали потягиваться, разминать свои конечности и ныть, будто они писали не пять минут, а как минимум одну университетскую пару. Я, коротко взглянув на педагога, с чувством выполненного долга прошла к своей парте и стала собирать вещи.

— Завтра допишем, Оболенская много чего упустила, — от этих слов я впала в ступор. Я рассказала больше, чем планировала! Мужчина многозначительно посмотрел на меня, — Вам сегодня четыре, Княжна. И всем сдать тетрадки, посмотрю, что вы там понаписали.

Что?! Да идите вы в пень, Евгений Андреевич! Чтоб вас голуби обосрали на улице! Я наградила его одним из моих фирменных взглядов, от которого он уже должен был превратиться в горстку пепла, но почему-то не превратился. И была заботливо выведена за руку из класса Валей, которая в последний момент успела кинуть свою тетрадь на учительский стол. Учитель с наглой ухмылкой смотрел мне вслед.

***

Домой я шла злая и раздражённая, даже несмотря на пятерку по геометрии. Главное — это треклятая четвёрка по истории. Как мне надоела эта история, в том числе и чёртов историк! Мне стольких трудов стоит всё это выучить, да для меня это просто достижение небывалое, а он!..

У моего внутреннего голоса „закончился воздух" и аргументы, так что, поднимаясь на свой этаж, я просто так агрессивно и яростно сопела на весь подъезд, что бабушка-соседка, на которую я бросила такой же агрессивный и яростный взгляд, даже перекрестилась. А, зайдя в квартиру, я почувствовала то, что только подпитало моё разрушительное настроение. Грёбанная дынька!

— Андре-е-ей!!! Ты опять курил тут свой кальян?!

Из кухни показалась лохматая башка моего братца:

— Я же проветрил.
— Мозги ты свои проветрил! Сто раз тебе говорила, что меня выворачивает от этого запаха.
— Да пока нет никого! И хватит на меня наезжать уже!

Я скинула ботинки и, как была, в красном плаще с шарфом, протопала на кухню, с облегчением уронив свою тушу на стул, откинула голову и закрыла лицо руками. Брательник оторвал красные глаза от ноута, который с недавних пор почему-то обитал на обеденном столе, и заинтересованно уставился на меня.

— Что? — я раздвинула пальцы и угрюмо посмотрела на него поверх крышки компьютера.
— Что что? Рассказывай давай, чё у тебя такое случилось.

Я провела ладонями по щекам и брезгливо откинула их в стороны, как будто в моих руках находилось сосредоточие нового историка. Это нелепая мысль через секунду вызвала у меня горькую усмешку. Посмотрев на брата, я вроде немного успокоилась, и в мыслях прояснилось.

— Да вместо Татьяны Алексеевны в школу пришёл этот... Бесстыжий Бестужев.
— Кто?
— Ну, помнишь Татьяну Алексеевну? Историчку? — кивок в ответ. — Помнишь, как она вела? — много кивков. — Евгений Андреевич — её ученик. Он теперь у нас ведёт.
— Что, плохо?
— Да нет вообще-то... — я задумчиво посмотрела на чашку с остатками моего утреннего чая — весь мой завтрак. — Очень даже хорошо: рассказывает понятно, все слушают так внимательно... — я нахмурилась, не понимая, почему сейчас отвесила пару комплиментов его преподаванию. — Просто... Подход, вот! Он не знает обо мне ничего!
— А-а, ты про своё „отторжение"?
— Именно! Татьяна Алексеевна знала, что у меня с историей и обществом очень туго, и мои личные „победы" поощряла хотя бы словом „молодец"! А этот упырь, когда я рассказала ему всё о Берлинской операции, а ты понимаешь, что для меня значит всё это выучить, он поставил мне четыре, потому что я „что-то там упустила"! Он меня валит, понимаешь? Вечно смотрит на меня так... У него на меня зуб! — я жадно глотнула воздух для продолжения своей тирады, как желание ее продолжать внезапно иссякло, и я просто ссутулила спину и тяжело вздохнула, сказав только:

— Я без ТА не сдам...

Андрей спокойно выслушал меня и к концу моего пылкого монолога свёл вместе густые чёрные, как смоль, брови.

— Она не может с тобой заниматься дополнительно?
— Нет, она серьезно болеет.
— А он?

Признаться, этот вопрос поставил меня в тупик. Я об этом даже не думала...

— Не знаю...
— Подойди и спроси. Если он хорошо знает свой предмет. Сколько ему лет?
— Около двадцати шести, может, на год-два больше.

Брат удивлённо хмыкнул и неожиданно ухмыльнулся.

— Может, у него на тебя не зуб, а глаз?
— Что ты имеешь в виду? — я уже поняла что, но не могла поверить в то, что он это предположил.
— Не тупи. Он тебя как называет?
— Ну, сегодня, в основном, по фамилии, а так вообще... Княжна.
— Почему?
— Ну, Оболенская. Это же древний княжеский род.
— Никогда не интересовался. Другим он тоже кликухи придумал?
— Нет... Он и имена-то их не выучил.

Андрей многозначительно приподнял бровь, а я поражённо застыла. Он сейчас бред сказал, это я знаю. Мы же знакомы всего два дня, и знакомство это что-то пока не очень хорошее. Но я этого маленького аспекта даже не замечала.

— А ты мне тут втираешь, что он тебя ненавидит. Иди лучше чайник поставь, Княжна.