5 апреля, среда

Мерный стук ложечки о стенки чашки разносился по всей столовой, вызывая у скучающей поварихи нервный тик и донельзя раздражая меня.

Правда стоит уточнить, что производила его я сама, но это не суть важно. Мазохизма мне не занимать, это от дурных мыслей чуток отвлекает, да и повариха эта вчера наорала на меня, так что пусть почувствует вкус моей мести. Я ещё и каблуком сейчас по кафелю постучу.

Повариха грозно засопела, зло зыркнула в мою сторону и гневно перелистнула очередную замусоленную жирными пальцами страницу дешёвого глянцевого журнала из небольшой лавчонки напротив школы. Да, вот так, наслаждайся, змеюка.

- Почему ты не на уроке? - наконец подала голос женщина, и если бы экспрессией звуковой волны можно было убить, меня бы уже отпивали. Или отпевали. Да всё сразу. - Что ты здесь вообще сейчас делаешь?

Да я понятия не имею, что я здесь делаю. Я морально отдыхаю от урока истории.

- Мне стало нехорошо, и учитель отпустил меня на десять минут выпить кофе.

Вообще, то, что я пью, так назвать можно с очень большой натяжкой. «Нескафе 3 в 1» считается кофе? Я кофейная извращенка, и пить могу только это. Не понимаю, как от меня ещё родители не отказались с такими-то пристрастиями. Они даже просто растворимый кофе не принимают; мне приходится шхериться по углам, чтобы выпить этот «напиток богов». Когда-нибудь я найду какое-нибудь подпольный кружок таких же отвергнутых обществом долбоёбов, как и я, и мы создадим «нескопритон».

- Да я отсюда чувствую, что это не кофе, - фыркнула повариха и демонстративно поморщилась.

Сжечь еретичку! Как в душу плюнула.

Я на секунду остановилась, а потом с усиленным рвением забарабанила ложкой в чашке, возможно, пытаясь создать какую-то пространственную воронку, в которую затянуло бы и эту повариху, и меня заодно. Нет, лучше пусть туда затянет Подсумову и Бестужева. Тогда я бы сейчас не ломала себе голову и не умирала бы от чувства беспомощности и вины.

Ну вот кто меня за язык вообще тянул? О чём я думала, когда соглашалась на эту авантюру? И как мне вообще выпрашивать ей эту четвёрку? Шантажом?

Я уже вижу это. Евгений Андреевич, а ну-ка быстро поставьте Подсумовой четыре, а то я возьму в плен все ваши банки кофе, сигареты и методичку по истории!

От этого приступа моего молчаливого саботажа женщина дёрнулась и, кажется, потеряла терпение: вскочила со стула и с громким хлопком опустила ладони на каменную поверхность стола.

- Мне кажется, твои десять минут давно прошли! Неси сюда посуду!

Ой, какие мы нервные. Я нарочито медленно поднялась из-за стола и прошла мимо поварихи, ставя чашку в самый дальний угол стола для грязной посуды. Игнорируя грубые выражения, летящие мне в спину, вышла из столовой.

Честное слово, если бы мне сейчас предложили выбор: пойти на урок истории или на войну, я бы... Выбрала первое, конечно же, я же не идиотка. Тупое какое-то сравнение. Короче, мне всё равно не хочется туда. Там спереди на меня каждые десять минут бросает взгляды Надя, а из-за учительского - кто бы мог подумать! - учитель. За эти полдня произошло столько всего, что я уже и забыла о нашем утреннем разговоре. Но каждый раз, стоило нашим глазам встретиться, я вспоминала, что последнее я ему сказала. И что произошло ещё раньше, в квартире. У меня сразу начинали полыхать щёки, я судорожно отводила взгляд и этим выдавала себя ещё сильнее. Договор с Подсумовой только усугублял ситуацию. Естественно, Бестужев понял, что со мной что-то не так. Помимо того поцелуя, конечно же. Плюс, когда я попросила разрешения выйти и объяснила это проблемами с головой (а это была наглая ложь, во всяком случае, на тот момент), его выражение приняло максимально обеспокоенный вид и в норму уже не приходило. Приятно, конечно, с одной стороны, но с другой - у меня чересчур проницательные одноклассники.

Оставшуюся половину урока, как и на литературе, я усиленно делала вид, что меня не существует, и мне даже подыгрывали. Евгений Андреевич спросил сегодня всех, даже Шиванидзе, которого обычно вообще никто не трогает, потому что «он футболист, и у него в голове только Месси с Роналдо мячи пинают», он тоже пинает, и не только мячи. Вот даже его спросили, а меня - нет. Ну и хорошо, я всё равно не готова.

Оценки, объявленные историком в конце урока, мало кого порадовали. В основном, тройки. Есть пара четвёрок. У меня тоже четвёрка. Ну ещё бы! Я же не умею в исторические сочинения. И вчера, между прочим, мы и должны были их отрабатывать, но нет. Всё, пора искать себе нормального репетитора!

- Оболенская...
- Да знаю, знаю, - вяло отозвалась я, не дав учителю закончить, и направилась к его столу.

Одноклассники быстренько собрали портфели и поспешно удалились. Валя, у которой весь урок орал живот, даже не сказав мне ни слова, пулей выбежала из класса в числе первых. Одна только Надя очень медленно складывала тетради в сумку, прямо-таки расстреливая меня самыми многозначительными взглядами, которые мне когда-либо доводилось видеть.

Я попыталась незаметно махнуть ей рукой. Она тотчас как попало затолкала оставшиеся вещи в сумку, сгребла её в охапку и вышла из кабинета.

- Что это за невербальные знаки? Устраиваете какой-то заговор против меня? - спокойным тоном поинтересовался Бестужев, когда дверь за ней закрылась.

Я подавила глупый и неуместный приступ паники. Он сказал это в шутку, спокойно.

- Да, Евгений Андреевич, хотим свергнуть вас и назначить на ваше место меня.

Историк хмыкнул, пролистывая записную книжку.

- Флаг вам в руки.
- Что, не воспринимаете меня как серьезную угрозу? Очень зря.

Я приподняла подбородок и с напускной гордостью резко повернула голову к двери. Настолько резко, что шея громко хрустнула, полностью испоганив мой перфоманс.

Я ойкнула и, поморщившись, схватилась за больное место. Евгений Андреевич бросил на меня короткий взгляд исподлобья, который мне всё равно не удалось разглядеть, так как его загородила чернющая, словно из обсидиана, оправа очков. Но что-то мне подсказывает, взгляд этот говорит, что его обладателя моё представление абсолютно не впечатлило.

- Сегодня будем разбирать твоё сочинение. В семь.
- Слушайте, я никогда, что ли, на танцах не покажусь теперь? Меня и так вчера чуть в геенну огненную через прогиб не кинули. Если и сегодня не приду, меня вообще выгонят.
- Ну, Оболенская, расставляй приоритеты. Что тебе важнее: танцы или школа? - Бестужев снял очки, поднял голову и уставился на меня так пристально, что мне начало казаться, что этот вопрос совсем не о танцах и экзамене.

«Что тебе важнее: танцы или школа?»
«Что тебе важнее: танцы или я?»

Я молча смотрела на него, не зная, что ответить. Голова уже реально начинает болеть от всего этого. Через минуту я опустила взгляд в пол и тихо произнесла:

- Я занимаюсь танцами четырнадцать лет. Это моя жизнь.

Звучало неубедительно и как-то по-оправдательному. Хотя казалось бы, за что мне оправдываться?

Учитель откинулся на спинку кресла.

- Ну да, я смотрю, ты и поступать в хореографическое училище собралась.
- Ну Евгений Андреич!

Он ничего не ответил. Вместо этого он устало вздохнул и подпёр подбородок кулаком. Ясно, торговаться он не намерен. Я отвела взгляд и попыталась всё-таки серьёзно подумать, но в голове было так пусто, что мне даже послышался свист ветерка. Я от раздражения передёрнула плечами и, подняв свой портфель, сказала:

- Уже поздно, мне пора домой. До свидания.

И вышла до того, как он что-то бы мне ответил. Пока спускалась по лестнице, на автомате достала из кармана телефон. Одно сообщение от Вали пару минут назад.

Валюха, 14:15: «Если ты ещё не свалила, подгоняй в столовку»

Вот блин... Да этот чёрт же стопудово туда сейчас пойдёт обедать.

Я, 14:19: «Не-не, иди к выходу»

Телефон долго тупил и никак не хотел отправлять смс. Наконец он родил оповещение «сообщение не отправлено». Я попыталась зайти в вк, но мобильный интернет приказал долго жить. От накопившейся за день злости я выругалась вслух, даже не заботясь о том, что это мог услышать кто-нибудь из учителей.

Я так спешила, что чуть было не положила телефон мимо кармана. Понеслась в столовую с такой скоростью, будто за мной гонится тысяча и один чёрт.

Когда я ворвалась в это душное, пахнущее второсортной едой помещение, которое успела возненавидеть за то короткое время, что распивала здесь свой чудесный кофий, Ланина ещё только стояла в очереди на раздаче, теребя в руках старый поцарапанный поднос. Я подлетела к ней и, выхватив из рук поднос, бросила его на ближайший стол. Затем схватила Валю за руку и потянула к выходу. Она, как и все, кто это видел ничего не понимала и, наверное, поэтому не сразу начала упираться.

- Блин, Романофф, ты чё совсем со своей историей уже с ума сошла? Чё ты творишь?! Дай мне поесть!

Вот орать-то орёт, а вытащить себя из столовой позволила.

- Пошли отсюда быстрей, в Сабвей поешь.

Валя продолжала вырывать руку, волоча за собой упавший с плеча рюкзак.

- Да у меня денег нет! Думаешь, я бы пошла в этот какой там по счёту круг ада, если бы могла поесть в Сабвей?
- Это будет за мой счёт, если ты сейчас перестанешь вырываться и сбавишь децибелы.

Я остановилась и, отпустив Валину руку, повернулась к ней. У неё на лице прямо-таки проявился процесс обдумывания моего заманчивого предложения.

Наконец, она закинула на плечо рюкзак, шмыгнула носом и, поравнявшись со мной, уже сама потянула меня к выходу.

***

- И всё-таки объясни мне... Из-за чего мы так эпично убежали из школы?

Я отвлеклась от созерцания весны за окном и лениво перевела взгляд на Валю, которую, судя по всему, так сильно волновал этот вопрос, что она даже не удосужилась сначала доесть свой бутерброд перед тем, как его задать.

- Мне кажется, ты, в принципе, можешь и сама догадаться.
- А, ну да, у тебя же может быть только одна причина. - Она закатила глаза, продолжая жевать. - Вообще, вы два сапога пара - оба жесть какие неадекватные.

Наверное, я бросила на неё такой красноречивый взгляд, что она, снова шмыгнув носов, приподняла обе руки в знак капитуляции.

- Хорошо, я заткнулась.
- Вот и правильно.

Я протёрла руки влажной салфеткой и наконец решила расправиться со своим сэндвичем.

- Так, ты мне сейчас рот заткнула?
- Я тебя поощрила.
- Может, тогда поощрительные выпишешь?
- А ничё больше тебе не выписать?
- Больничный, если можно.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, пока не начали угорать так громко, что сидящая рядом пожилая женщина не цокнула языком ещё громче, призывая нас заткнуться.

- А если серьёзно, - тихо произнесла Ланина, наклонившись ко мне через стол. - Тебе что, реально нравится делать из себя школьную сумасшедшую? Эту сцену видела вся столовка, и не только ученики. Ты же не думаешь, что тебе это боком выйдет? Хотя... - Валя внезапно откинулась на спинку стула и сложила на груди руки. - Если ты после каждого такого представления будешь кормить меня в Сабвей, то я не против, можешь продолжать.

Я усмехнулась.

- Спасибо за разрешение. Если они и обратят на это внимание, то с историком никак связать не смогут. А без него я им не интересна. Блин, мне здесь осталось учиться два месяца, пошли они все куда подальше. Мне неважно, что они обо мне подумают...

Я резко умолкла, осознав, что это прямо противоположно тому, о чём я думала сегодня утром. Я же была готова сбежать от Бестужева на край света, если бы это как-то очистило мою репутацию в школе. Как же я запуталась.

Валя, кажется, поняла всё без слов. В её взгляде не осталось былого веселья, за секунду она приняла такой серьёзный вид, что мне стало не по себе.

- Ты сама-то в это веришь? Да ты с первого класса была этакой пай-девочкой, отличницей, претенденткой на золотую медаль, победительницей всяких там олимпиад... Да учителя тебе готовы были ноги целовать. Неужели тебе и правда пофиг на то, что сейчас происходит. Никогда не поверю. Да, конечно уже через пару месяцев они обо всём забудут... Во всяком случае о том, что связано с тобой. Бестужев-то тут останется. Если его не уволят.
- Да не будет его никто увольнять. Им не выгодно снова искать замену. Да ещё и под конец года. И вообще, ему, судя по всему, абсолютно начхать на то, что о нём говорят.
- А тебе?

Некоторое время мы просто пялились друг на друга, совсем забросив свой обед. Я вздохнула, проводила взглядом уходящую ворчливую старушку, посмотрела в окно и только потом собралась с духом что-то вообще произнести:

- Я не знаю.

Валя даже не шелохнулась, продолжая молча на меня смотреть. Ещё через минуту я не выдержала:

- Да не знаю я! Не знаю. Утром думала, что мне это важно, сейчас уже не уверена. Чёрт, да я просто хочу спокойно доучиться и свалить отсюда уже. И желательно, чтобы меня за эти два месяца не избили и не подожгли волосы.
- Не изобьют. Если вы не будете попадаться на глаза этим «шкальникам» во всяких компрометирующих ситуациях. И всё-таки будете поосторожней. А то вы и так уже наломали дров, разожгли костёр и ещё масло подливаете. Понятное дело, когда-нибудь начнётся пожар.
- Избавь меня от этих метафор, пожалуйста.

Я отвернулась к окну. Как всё-таки неприятно осознавать, что эта белобрысая роцкерша опять, снова и снова оказывается права. А я опять, снова и снова сажусь в лужу и хожу с мокрой задницей.

***

В шесть вечера я уже была собрана и стояла в дверях с рюкзаком, полным танцевальной одежды.

Я уже собиралась забить на танцы и всё-таки поехать к Бестужеву, но тут мне пришло очень милое сообщение от Олега Витальевича, в котором говорилось, что, если я не приду сегодня на занятия, он сам ко мне придёт и вырвет ноги. Сначала это лишь укрепило моё желание сбежать к историку, но здравый смысл всё же победил.

Я намотала на шею шарф, надела капюшон, взяла ключи, сотню раз зачем-то посмотрела в телефон и, наконец, открыла дверь. Перед тем, как выйти, мягко отпихнула ногой вырывающуюся из квартиры кошку:

- А ну отвянь, пушистая жопа. Холодно на улице, сиди дома!

Она тоскливо посмотрела в подъезд, что-то проворчала на своём кошачьем и, гордо взмахнув хвостом, скрылась в моей комнате. Надеюсь, не для того, чтобы отомстить мне под кроватью.

Пока я ехала до танцев, меня постоянно одолевали дикие сомнения. Я ожидала того, что по мне проедутся ещё разок за то, что пропускала прошлые занятия. Потому что Олег Витальевич сука злопамятная, и он мне до конца жизни ещё будет припоминать мою безответственность.

В трамвае я сидела вся на нервах, периодически подскакивая на месте и кутаясь в шарф. Так сильно сжимала в руке телефон, что, когда пришло оповещение о сообщении, вибрация прошла через всё тело.

Валюха, 18:15: «В какую сторону решила поехать?»
Я, 18:15: «В сторону танцев»

Где-то минуту ответа не приходило, и я начала уже думать, что его и не будет. Когда я рассказала ей про свою дилемму, она только пожала плечами и сказала примерно то же самое, что и Евгений Андреевич. Так что я даже не смогла понять, какой вариант лично ей по душе.

Валюха, 18:16: «Ну и дура»

Но теперь понимаю.

Я не ответила, просто заблокировала телефон и стала ждать своей остановки.

Если я и раньше сомневалась в правильности моего выбора, то теперь, благодаря Ланиной, всё только усугубилось. Класс. Ну вообще, если бы я не пошла на танцы, я бы подвела всю группу и преподавателей, а, не идя на историю, я подвожу только саму себя. Историку вообще должно на меня быть пофиг. Сдалась ему какая-то глупая одиннадцатиклассница!

Но вопреки всем доводам против того, чтобы поехать к Бестужеву, я продолжала думать об этом даже во время растяжки перед занятиями. Я зачем-то ещё и приперлась на полчаса раньше. Теперь кукую тут в пустом зале и сама выношу себе мозг. Периодически взгляд поднимается на часы над дверью. Если бы я вышла прямо сейчас, то ещё бы успела...

Может, нужно было ему написать, что я не приеду? Хотя я вообще-то и не обещала ничего.

- Вижу, ты получила моё сообщение.

Я вздрогнула от неожиданности. И как я умудрилась не заметить, как он вошёл?

- Почему вы думаете, что я пришла только из-за вашей угрозы?
- Потому что ты безответственная, Оболенская.

Блин, где Михаил Борисович? Этот злобный хрен меня сейчас живьём сожрёт.

- Я вообще-то офигеть какая ответственная!

Ага, ответственная, а на подготовку к экзамену забиваешь. Ты, наверное, и поступать в хореографическое училище собралась.

О чёрт, мой внутренний голос превратился в Бестужева.

Через десять минут потихоньку стали подтягиваться девочки. Я была им несказанно рада, потому что при них Олег Витальевич почти перестал меня разносить.

Одновременно со звуком открывающейся двери у кого-то в сумке зазвонил телефон. Все повернулись в сторону источника звука, но никто не подходил. Вошедший только что Михаил Борисович, устало вздохнув, подошёл к стульям, на которых лежали наши вещи и спустя некоторое время поднял мой рюкзак.

- Чей?

И теперь я явственно услышала, что надрывался именно мой телефон. Я обречённо прикрыла глаза и поднялась с пола.

- Мой, извините.
- Выключать надо мобильный, когда заходишь в класс, - донеслось из царского угла Олега Витальевича. - Или ты уже забыла правила за то время, что прогуливала занятия?

Я даже не посмотрела в его сторону. Вот ещё. Если я буду показывать какую-то реакцию на его ядовитые замечания, он только сильнее раззадорится. Борисыч лишь окинул меня укоризненным взглядом и протянул мне рюкзак. Я схватила его и начала судорожно искать телефон.

- Да успокойся ты, занятие ещё не началось, - Борисыч похлопал меня по плечу и отошёл к магнитофону, у которого и восседал Олег Витальевич.
- Ты чего с ней нянчишься?
- Ты тоже успокойся.

Дальше я не прислушивалась к их разговору, потому что телефон всё не замолкал, а на экране высвечивалось «Бесстыжий учитель».

Боже. Любой нормальный человек сбрасывает сам, когда трубку долго не берут, а этот невозможный индивид почему-то уверен, что я рано или поздно ему отвечу. А я не хочу.

Я ещё пару секунд стояла с верещащим мобильником в руке, пока Олег Витальевич не вспылил:

- Да ответь ты уже, не беси меня!

Борисыч усмехнулся:

- Не буди лихо, пока оно тихо.

Да не тихо оно, и уже довольно давно. Он сто процентов уже родился таким ворчуном. И его первым словом было «тварь».

Я отошла в другой конец зала и нехотя ответила на звонок, морально приготовясь выслушать ещё одну порцию упрёков. Что-то меня сегодня со всех сторон обливают дерьмом, я прямо дерьмодемон какой-то. И ощущения соответственные.

- Алло, Евгений Андреевич, я...
- Пливет.

Я зависла, глядя в пространство комнаты. Девочки и преподы, которые всё это время пристально за мной наблюдали, видимо, подумали, что я уличила их в подслушивании, и тут же занялись своими делами. Я переводила взгляд с одного на другого и не могла сосредоточиться на своих мыслях.

- Соня?..
- Да, это я. Папа дал мне позвонить.
- Привет... Что-то случилось?
- Ты же плиедешь ко мне?

Я немного охренела и даже на секунду подумала, что это Бестужев её заставил мне позвонить. Но вдруг она добавила:

- Ты обещала.

Я снова зависла.

- Обещала?
- Да. Утлом, когда мы завтлакали. Ты сказала, что полисуешь со мной вечелом.

Я попыталась воскресить в памяти завтрак и вспомнила нечто подобное. Только ела одна Соня, а я носилась по всей квартире, пытаясь собрать и себя, и её и притом приготовить завтрак. И, наверное, на автомате отвечала на все её вопросы согласием. Я схватилась свободной рукой за голову, осознавая, какую яму сама себе вырыла.

- Папа сказал, ты плидёшь в семь. А сейчас уже семь... Где ты?

В её голосе звучала такая надежда на то, что я отвечу: «я сейчас приду», что я еле сдержала слёзы. Ну вот что мне ей сказать? Прости, я забыла? Я вообще не слушала, что ты мне говоришь? Я не приеду, рисуй одна?

Я машинально посмотрела на часы. Действительно, уже семь. Меня от неё отделяет целый час пути.

- Так, все встаём на поклон. Занятия начинаются. Оболенская, ты у нас особенная? Заканчивай уже болтать и вставай на своё место.

Я вздохнула, покосившись на преподавателя. Когда-нибудь он подавится своим ядом. Но не сегодня. Сегодня его ядом подавлюсь я.

- Аня?
- Прости...

Я крепко зажмурилась, будто это могло как-то отрубить и слух. Только бы не слышать её разочарование. На том конце в трубку всхлипнули, я прикрыла глаза рукой.

- Оболенская, тебе отдельное приглашение надо?
- Ты не плидёшь? - Cнова всхлип.

Я представила себе маленького ангела с синими глазами, полными слёз, и у меня заболело сердце.

- Но ты обещала. Мама...

Ох... Я резко открыла глаза, и мир на секунду потемнел. Ну всё, это конец.

Конец моей танцевальной карьеры.

- Нет... Прости, у меня были дела. Я опаздываю. Сильно. Подожди меня.
- Холошо! - Она мгновенно повеселела и сразу же отключилась, не оставляя мне шанса передумать и взять свои слова обратно.

Я сжала в руке телефон и, схватив рюкзак, решительно направилась к двери.

- Ты куда это собралась?
- Простите, Олег Витальевич, мне надо уйти.
- Если ты сейчас выйдешь из зала, больше сюда не войдёшь.

Я остановилась.

Девочки молча переводили удивлённые взгляды с меня на Олега Витальевича. Михаил Борисович стоял, скрестив руки, и, прислоняясь спиной к двери, закрывал мне выход. Он в немом вопросе приподнял брови.

- Шутки кончились. Если ты уйдёшь, я уберу тебя из всех танцев, и можешь больше не приходить на занятия. Если ты не умеешь расставлять приоритеты, нам лучше попрощаться.

Опять эта ненавистная фраза.

Я молча подняла глаза на часы. Где-то там, возможно, так же на часы смотрит Соня.

- Тогда прощайте. - Я пожала плечами, даже не повернувшись к нему. - Убирайте из танцев.

Девчонки поражённо замерли. Борисыч нахмурился, кажется, не совсем понимая, что происходит. Я, в принципе, с ним солидарна. Все продолжали молчать, и в полной тишине он внезапно отмер, немного отошел от двери и распахнул её, позволяя мне уйти. Сам он встал боком в дверном проёме, всё ещё держась за ручку.

Я опустила глаза в пол и, сжав в руке лямку рюкзака, вышла из класса, больше не сказав Олегу Витальевичу ни слова.

- Не будешь жалеть?

Я обернулась к Михаилу Борисовичу. Он вышел из зала, прикрыв за собой дверь.

- Скучать буду.

Я посмотрела ему в глаза, и в этот момент мир стал расплываться. Я не смогла сдержать всхлип, Борисыч подошёл ко мне и крепко обнял.

Я уткнулась носом ему в плечо, но стало только хуже. Я действительно буду скучать. Очень и очень сильно. Я занималась этим почти всю свою жизнь, сколько себя помню. А этот человек всегда меня поддерживал.

Что бы ни случалось, он приходил ко мне. Когда я билась в конвульсиях во время приступов, он сидел рядом, держал меня за ноги, чтобы я не ударилась о стену, и поправлял задирающееся платье. Он бежал в аптеку за таблетками. Он вытирал мне слёзы, когда я рыдала от боли. Пока Олег Витальевич меня унижал и иногда на зло мне ставил в последние ряды, он делал меня солисткой, несмотря на мою болезнь. Зная, что я против воли могу подвести. Он каждый раз, когда встречал меня или мою мать, спрашивал о моём здоровье.

И поэтому он не стал меня отговаривать. Он знал, что на самом деле я ушла не потому, что меня выгнал Олег Витальевич. Конечно же, через какое-то время он бы остыл и позвал бы меня обратно. Как только закончился бы его ПКС*. На самом деле это было моим взвешенным, давно обдуманным решением. Я физически не могу танцевать: после каждой репетиции у меня темнело в глазах, после каждого концерта я практически умирала у него же на руках. Но продолжала заниматься, потому что не хватало сил закончить это и перестать мучать себя и их. Один злился, другой боялся, я огорчалась и обижалась, когда меня в предобморочном состоянии всё же не пускали на сцену. Это было глупо, и все это понимали. Оставаться и продолжать - было ещё глупее. И, наверное, мне просто нужен был толчок.

Но я помню, как мы с Борисычем, после моих приступов, в лагере до рассвета смотрели фильмы на ноутбуке Олега Витальевича, пока он храпел рядом, тихо их обсуждали и пили кофе, в который мне наливали капельку коньяка - от головной боли. И это, чёрт возьми, действительно помогало, как ничто другое.

Наши отношения никогда не выходили ни за какие границы, но он совершенно точно был мне больше, чем учителем. Скорее другом.

И хотя бы только из-за него время, которое я провела здесь, я могу назвать чудесным. Таких хороших людей - один на миллион, и мне посчастливилось его встретить.

Возможно, я буду скучать и по Олегу Витальевичу. В те моменты, когда он не злился на меня и не катил бочку, он тоже был прикольным мужиком. Ведь когда-то я даже была в него влюблена.

Нет, я не буду жалеть. Не буду жалеть, что ходила сюда. И не буду жалеть, что ушла.

Скучать буду.

- Очень сильно, - прошептала я севшим от плача голосом.
- Брось, ты же не в другую страну уезжаешь. Мы ещё увидимся.
- Конечно увидимся.

Я выбралась из его объятий и печально улыбнулась.

Такие обещания дают подружки-одноклассницы, когда уходят в другую школу. «Но мы же будем общаться, как и раньше, да? - Конечно будем». И больше вы не видитесь. А через пару лет, встречаясь случайно на улице, делаете вид, что не знаете друг друга.

Потому что нет больше времени на старых друзей, когда есть новые.

Горько, но и на старых учителей времени тоже не будет. Когда есть новые.

- До свидания.

Я медленно пошла к раздевалке. Ноги, как и голова, были тяжёлые, и каждый шаг давался с трудом. Наверное, от слёз. А может, я просто не хотела уходить.

- А что случилось-то хоть? Кому ты так срочно понадобилась?

Странный вопрос, может, даже немного неэтичный. Но конечно ему интересно, ради чего я бросила то, чему посвятила всю свою жизнь.

Я обернулась и, ни секунды не раздумывая над ответом, с улыбкой произнесла:

- Дочке.

***

Я быстро забежала домой за тетрадями и учебником, сунула их в рюкзак, выкинув оттуда танцевальную форму, и сразу же выбежала снова, по пути загружая Яндекс.Транспорт.

Уже сидя в трамвае возле окна, я вглядывалась в тёмное небо, еле различая расплывчатые очертания облаков, и пыталась аккуратно на ощупь стереть серые разводы под глазами. Я боялась, что другие пассажиры заметят мой откровенно жалкий вид, но на самом деле всем было на меня так же откровенно пофиг.

Я написала Бестужеву, что еду, и он ответил сразу же, будто ждал.

Проезжая мимо моей музыкальной школы, уже бывшей, я зачем-то вглядывалась в окна уже не моего зала и пыталась рассмотреть уже не моих одногруппниц и преподавателей.

Когда она скрылась из вида, я ещё долго смотрела туда, где она была. Далеко не сразу смогла заставить себя отвернуться.

Я выбирала не между танцами и школой. И даже не между танцами и историей. А между чем-то старым и чем-то новым. Чем-то важным.

Кем-то важным.

Я всё же сделала свой выбор, который окончательно перевернёт мою жизнь с ног на голову.

И мне казалось, что мой мир рушится.

Но моё отражение в окне трамвая почему-то счастливо улыбалось мне в ответ.

***

- Как думаешь, опоздание на полтора часа - это твой рекорд, или ты можешь круче?

Я исподлобья посмотрела на Бестужева, стоявшего в дверном проёме своей квартиры. Я так бежала к его дому от остановки, что на пробежку по лестнице моей дыхалки уже не хватило, так что шла я сильно сгорбившись, ногами передвигала очень медленно, а дышала очень громко и напоминала сама себе злого ежа. А лифт, как назло, не работает.

Произнести ничего я тоже не смогла из-за пересохшего горла, поэтому, кое-как дойдя до пункта назначения, я встала перед учителем с немой просьбой пойти со своими шуточками к чертям и просто дать мне пройти. И то ли он умеет читать мысли, то ли у меня всё было написано на лице, но он действительно молча отошёл, впуская меня внутрь.

Я зашла и сразу же рухнула на скамеечку. Пару секунд посидела, наслаждаясь отдыхом для ног, и наконец сняла ботинки, куртку и шарф. Евгений Андреевич всё это время с непроницаемым выражением наблюдал за мной.

- Оболенская, я живу на третьем этаже, а не на тридцатом, ты где успела марафон пробежать?

Я ничего не ответила, вздохнув, поднялась и встала напротив него, ожидая дальнейших указаний. Конечно, я могла бы и сама без приглашения пройти в комнату, я тут уже всё как свои пять пальцев знаю, но что-то мне подсказывает, что это будет не совсем прилично.

Но вместо того, чтобы предложить мне пройти дальше, Евгений Андреевич внезапно взял меня за предплечье, немного подтянул к себе и пристально вгляделся в глаза. От удивления, я их так сильно раскрыла, что непонятно, как они не выпали вообще.

- Ты что, плакала?

Вот блин. Я резко повернулась к зеркалу, уже заранее испугавшись своего вида. Но всё, в принципе, было весьма приемлемо. Мне по большей части удалось убрать последствия моих рыданий, но, если приглядываться, можно заметить, что глаза покрасневшие, а под нижними ресницами остались еле заметные разводы от туши.

Боженька, почто ты сотворил этого мужчину таким наблюдательным?

Я провела под глазами подушечками пальцев, но это не сильно помогло.

- Что случилось?
- Неважно.

Я попыталась пройти мимо него, но он преградил мне путь, повторив свой вопрос. Я устало посмотрела на него, понимая, что он от меня не отвяжется, пока не отвечу.

- Меня выгнали с танцев. Всё, теперь мне можно пройти?

Евгений Андреевич от удивления даже приоткрыл рот. Кажется, он не ожидал, что меня реально могут выгнать. Думал, я шутки шучу.

Пользуясь его замешательством, я юркнула в проём между ним и стеной и сразу же побежала на кухню, чтобы налить себе воды. А то сейчас сдохну.

Историк пошёл следом.

- За что?

Я залпом выпила целый стакан, но поняла, что мне этого не хватило, так что налила второй.

- Мне Соня позвонила во время занятий. Я ей, оказывается, утром обещала приехать. Мне поставили условие: или я остаюсь и занимаюсь дальше, или ухожу и больше не возвращаюсь. Сказали расставлять приоритеты, - я неосознанно сделала акцент на этой фразе. - Так что... - Я осушила второй стакан и развела руками, - нет у меня больше танцев. Надеюсь, вы наконец довольны.

Бестужев потрясённо смотрел на меня несколько секунд. И снова он загородил собой проход. Что за мания у этих мужчин вставать в проходе?

- Ты бросила танцы, потому что тебе позвонила Соня?
- Ну да, - ответила я и тихо добавила: - позвонили бы вы, я бы даже трубку не взяла.
- Хочешь сказать, что ты знала, что с моего телефона звонит Соня?

Я поджала губы и отвела взгляд. Подловил.

- Пойдёмте уже заниматься, пожалуйста. Хоть это и последнее, что я хотела бы сейчас делать... - проворчала я и, снова протиснувшись между стеной и историком, направилась в спальню к рабочему столу, на котором уже были разложены пробники и моя тетрадь с сочинением.

Надо же, он её притащил из школы.

Из-за стены донёсся Сонин голос. Она, кажется, что-то спросила, но Евгений Андреевич не ответил. Послышались быстрые шаги, и в комнату вошёл учитель, приблизившись к столу.

- Мне делать новый пробник или доделывать старый?

Тут мой стул резко крутанули на сто восемьдесят градусов, и я встретилась с суровыми, обжигающе ледяными глазами Бестужева.

Я сглотнула, а сердце ушло в пятки. Чем я могла его так внезапно разозлить?! Что я сделала не так? Вроде же безобидный вопрос задала...

Он зло прищурил глаза и сжал губы в жёсткую линию перед тем, как ответить на мой невысказанный вопрос:

- Для начала объясни-ка мне, Оболенская, почему моя дочь называет тебя мамой.