«Смиряя дрожь, зачем
                                             под нож
Ты, Гретхен, к милому идешь?»
Гете, «Фауст»

- Канкуро, Темари, - произнес Гаара с расстановкой, впиваясь в них острым от серьезности взглядом.

  Те, срочно вызванные в кабинет казекаге, приготовились внимать, ожидая предсказуемых отвратительных новостей - другие в мире шиноби редко присутствовали.

- Я получил сообщение из страны Рек от нашего сенсора-разведчика.

  Внутренности Канкуро, казалось, прошибло ледяными иглами от поднявшегося от живота до глотки страха - он тщетно, до последнего надеялся, что с отрядом селения Листа все в порядке, с Кибой все в порядке.

- Разведывательный отряд Конохи попал в засаду у предполагаемого местонахождения штаба Акацки, - сообщил Гаара и ткнул пальцем в точку у границы страны Ветра на лежащей на столе карте, - ваша задача - взять еще одного шиноби и как можно быстрее прийти на помощь отряду союзной деревни. Все ясно?

  Брат и сестра синхронно кивнули и поспешили на миссию.

- Берегите себя, - тихо проговорил вслед родным Гаара, никем не услышанный.

  Один свободный шиноби, пришедший искать заданий, был схвачен Канкуро и Темари, наспех обрисовавшими ситуацию.
Диверсионный отряд тотчас помчался к границе - Канкуро молился всем предкам и воле Ветра, чтобы не началась песчаная буря, и дюны, к счастью, оставались безмолвны и статичны.
  Канкуро, спустя вечность пути улавливая издалека звуки битвы, переглянулся с Темари и остальными. Там, на одном из скалистых берегов страны Рек, слышался грохот обваливающихся камней и гул взрывных техник, ближе к месту битвы - глухие удары, всплески воды и боевой клич.
  Канкуро приказал отряду остановиться в ближайшем к месту битвы подлеске и оценить обстановку, разматывая исписанную иероглифами бумагу свитка с запечатанным в нем Карасу.
  Высокий темноволосый член Акацки в черной с красным хламиде почти без труда уходил от всех атак шиноби Листа, его глаза с кроваво-красной радужкой и черными вкраплениями - шаринган, - угадывали маневры противников. Другой, больше похожий на морского зверя, нежели человека, жестами управлял прозрачными акулами, сформированными чакрой из воды, но при этом не менее опасными, пытаясь нейтрализовать соперников. За спиной он держал огромный меч, перевязанный бинтом - хищную самехаду.
Учиха Итачи и Хошигаки Кисаме, вспомнил Канкуро.

  Капитан Конохского отряда, Шикамару Нара, находящийся под действием генджитсу прóклятого шарингана, ни на что не реагировал и только беззвучно, словно выброшенная на берег рыба, открывал и закрывал рот в немом крике; глаза его закатились так, что было видно только белки в сеточке капилляров. Учиха и Хошигаки не давали ни Шино, ни Кибе, ни Райдо, ни Изумо перелить в него чакру и спасти от иллюзии, поэтому неустанно атаковали обоих, дальше оттесняя от капитана.
  Скалистый берег был усеян заметными черными трупами кикайчу Абураме, который, потеряв слишком много насекомых, сражался с помощью тайджитсу, кунаев и сюрикенов.
  Итачи сложил руки, набрал в грудь побольше воздуха, и изо рта его вырвалось пламя, от которого выбившиеся из сил после многочасового боя шиноби Листа едва успели спастись. Изумо, у которого рука чуть пониже плеча сочилась кровью, из медленного восстанавливающейся чакры нащелкал печати для исполнения джитсу, заблокировал акул-людоедов своей техникой крахмальной патоки, а затем из воды поднялось прозрачное змеящееся туловище водяного дракона, устремившегося на Итачи. Пламя зашипело и погасло, член Акацки быстро уворачивался в густом облаке пара от сюрикенов, теряя контроль над ситуацией.
  В это же время рядом с Изумо оказался Хошигаки, занося самехаду. Райдо ринулся к нему, скрестил катану Кокуто с самехадой, отвлекая его от Камизуки и остального отряда поединком на мечах. Эта заминка позволила Шино оказался рядом с Шикамару и сконцентрировать чакру. Нара, вынырнувший из другого мира, с хрипом вдохнул, затем его мучительно вырвало и он обмяк, потеряв сознание.

- Темари, возьми напарника, оттащите Шикамару в безопасное место на время поединка и присоединяйтесь, - распорядился Канкуро, - а я помогу в схватке сейчас.

  Из дымчатой завесы над свитком появился Карасу, из другого - Куроари, к которым тотчас протянулись от каждого пальца ниндзя мерцающие ниточки чакры.
  Шино и Киба одновременно ринулись к Итачи, оттеснив того от берега и стоящего посреди речушки Кисаме ближе к чахлому подлеску, а Изумо прикрывал их водяной техникой, одновременно отслеживая действия Хошигаки. Ниндзя Акацки окружил себя стеной из огня, поглотив пламенем почти мгновенно разлетевшихся жуков Абураме, создавших клонов ниндзя.
  Под ногами Итачи вздыбилась земля, являя миру коготь разрушения, и тот едва успел переместиться, направляя залп огня в центр вихря, однако дуэт техники тут же распался, пламя ушло вверх, и Киба, держа наготове кунай, устремился к Учихе. Мужчина сразу прервал технику, вытащил меч из ножен и встретил его удар.
  Завязался бой, лезвия, с пронзительным лязгом сталкиваясь, высекали искры. Инузука с трудом уворачивался от длинного клинка опытного и хладнокровного члена Акацки, в какой-то момент он пропустил подсечку и упал на землю. Итачи занес меч над ним, у ниндзя не осталось сил и времени, чтобы уйти от атаки.
  Блеснул сталью в блуждающем солнечном луче тонкий и острый нож внезапно объявившегося еще одного участника битвы. Марионетка отвела удар меча, спасая Кибу, и вражеское лезвие погрузилось в землю прямо рядом с плечом ниндзя Листа, задевая его и вспарывая кожу. Инузука воспользовался шансом подняться с земли и продолжить поединок, однако знакомая кукла заменила его, и ему пришлось стремительно отскочить, чтобы не мешать технике марионетки. Где-то за спиной Кибы Райдо, Темари и ее напарник из Суны пытались блокировать джитсу Хошигаки и вызволить Изумо из водной ловушки-шара, удерживаемой клоном Кисаме.

- Ты как? - бегло осведомился Канкуро, не отвлекаясь от управления марионетками.

- Канкуро? - в голосе Кибы послышалось радостное изумление, сменившееся решимостью. - Я в порядке. Нужно продолжать бой.

  Итачи противостоял хитро устроенным марионеткам огненными техниками и, оторвавшись от них, направил цукиёми на их владельца. Голубой цвет ослепительного неба сменился кровавым, заходящее солнце заменила зловещая Луна. Киба заметил, что куклы Канкуро вдруг рухнули на землю, взгляд их манипулятора сделался невидящим, глаза - остекленелыми, как у слепца. Он мгновенно оказался рядом, вливая немного чакры, чтобы рассеять генджитсу, и ринулся в атаку на Итачи,  выигрывая время для восстановления.
Акацки занес клинок, и Киба готовился встретить его кунаем, однако прямо перед ним словно из ниоткуда возник Райдо, сражаясь с Учихой, как мечник с мечником.

- Киба, иди к Изумо и Темари! - рассудив, что его техник Кисаме еще не знает, приказал Намиаши, взяв на себя ответственность за Шикамару.

  Шиноби кивнул, принимая тактику, и бросился к реке, подзывая за собой воинственно настроенного, хоть и уставшего Акамару. Райдо за их спинами с лязгом скрестил клинок Кокуто с учиховской катаной, и бой продолжился.

- Канкуро, сзади! - крикнул Киба во время перемещения к мечнику Тумана.

  Отозвавшись мгновеньем резкой боли, в лопатку Канкуро врезался сюрикен, сейчас же извлечённый - пустяк по сравнению с тем, что могло бы быть, если бы он не увернулся и сюрикен поразил бы шею.
  Киба присоединился к Темари, освобожденному Изумо и еще одному чунину песка со стихией ветра. Шиноби Песка поочередно атаковали Кисаме техниками стиля ветра, едва ли выматывая его: все атаки Хошигаки принимал на самехаду, что тотчас поглощала чакру, вложенную в техники. С Кибой и Изумо пришлось повозиться - Акацки было сложно отразить двойной вращающийся клык одним мечом, и его откинуло на некоторое расстояние.
  Камизуки, занятого первым успехом, утянула под воду за ногу акула-людоед. Еще несколько акул выпрыгнули из воды, словно дельфины, но с плеском рассыпались на брызги, стоило атаковать их стилем ветра. Темари взмахом веера сделала воронку в воде, второй чунин Песка отрезал тело акулы-людоеда техникой косы из ветра, а Киба помог Изумо выбраться на поверхность.
  Райдо и Итачи сражались на равных, пока Намиаши не сделал ошибку, и вражеская катана не оказалась у его горла. Учиха бы отсек мечнику голову, если бы не Канкуро, который незаметно подсоединил нить чакры к руке врага и в последний момент не остановил нападение. Райдо извернулся и попытался ударить Акацки, вонзив меч в плоть. Техника с хлопком рассеялась, являя миру деревянный брусок.
  Настоящий Учиха материализовался на ветке ближайшего дерева и неожиданно атаковал залпами пламени феникса, вышибая из боя Карасу и едва не подпалив Куроари, а затем вернулся на прежнее место. Раненому в плечо Райдо пришлось меняться местами с Кибой и одним чунином пустыни, отражающим катон ветром. Темари исчезла из виду.
  На миг изуродованное шрамами лицо Намиаши просветлело - он подготовил некий план, но времени объяснять не было: мечник сделал руками знак рассредоточиться по кругу и напасть одновременно. Канкуро привел оставшуюся куклу в боевую готовность, натягивая нити, чуть поодаль Киба, сложив пальцы для выполнения техники, на пару с нинкеном встал в боевую стойку, напружинив ноги и подобравшись.
Райдо подал сигнал, и когти разрушения, марионетки и кунаи устремились к Итачи. Противник тотчас сложил руки для выполнения техники и окружил себя куполом из огня, пресекая попытки ранить свое тело. Чунин Песка едва успел потоком ветра сбить атаку Инузуки с курса, дабы избежать смертоносного столкновения с пламенной стеной, Канкуро в последний момент дернул Куроари назад.
  Прямо под пламенем, у самой земли, пролетел стремительный кунай, а за его тенью едва заметной нитью неотступно следовала другая, противоестественная тень.

  Огонь исчез.

  Шикамару, помятый и едва держащийся от того, что бы вновь не упасть в обморок, упорно поддерживаемый Темари, стоял на коленях со сплетенными для выполнения техники пальцами. От него тянулась узкая тень, расширяющаяся по направлению к Итачи и обездвиживающая злодея.
Канкуро воспользовался шансом - тело Учихи затянуло в Куроари, а джитсу железной девы нанесло ему смертельные раны. Механизм раскрылся, и из него показался труп, ничуть на Итачи не похожий - все это время его имитировал один из приспешников Акацки.
  Утомленный Киба повернулся к марионеточнику, переполняемый ликованием от общей победы, и замер. Совершенно неожиданно наткнулся на ту теплую гордость в чужом взгляде, о которой мечтал еще генином. Ниндзя пустыни смотрел на него, не утаивая этого взгляда, не стыдясь его, с неподдельным восхищением, к которому примешивалась грань мучительной нежности. Парень не заметил, как улыбнулся ему с ласковой дерзостью, как потеплело в груди, и бой затерялся на втором плане.
  Кукловод позволил себе проявление чувства лишь на мгновенье, затем лицо приняло прежнее выражение, но Инузука сохранил в памяти это как награду за все, что он пережил, будучи влюбленным в Канкуро.
  Где-то на фоне раздался вопль Изумо, и Киба очнулся от созданного мечтами генджитсу. Волна накрыла Канкуро, утянув его к воде и припечатав спиной к прибрежной скале, а водяной клон Кисаме заключил его в ловушку-пузырь, продолжая удерживать на месте. Нити чакры, связывавшие шиноби Песка и марионеток, рассеялись - кукловод не в силах был контролировать такую тонкую технику, когда враг застал его врасплох, и подпитываемая самехадой оболочка из чакры, заключающая в водную ловушку, не давала чакре Канкуро и шанса на то, чтобы пробиться.

- Умри! - с сумасшедшей истерической интонацией выкрикнул оригинал Кисаме и метнул в него самехаду прежде, чем ему самому взрезала шею катана Райдо.

  Последним желанием хозяина меча было нанесение смертельных ран: живой меч, ослабевая вместе с утекающей жизнью клона Хошигаки и теряя скорость, раскрыл острую чешую, и она как сотни ножевых смертоносных лезвий разорвала связывающий ее бинт.
  Медлительный Изумо не успевал задержать самехаду водной техникой, Райдо тщетно складывал печать техники перемещения; Темари готовила свой огромный веер, но ее времени хватило бы только на то, что б замахнуться - она и сама понимала. Инузука, бегущий к нему по воде, складывал пальцы, но разве успеет он активировать коготь разрушения на таком маленьком расстоянии и разогнаться?
  Сердце забилось в горле, Канкуро хотел вдохнуть, из-за страха забываясь, что вокруг вода. Ниндзя захлебнулся, у него потемнело в глазах. Шиноби рождены, чтобы погибнуть за свое дело, но разве он знал, что умрет, разве представлял когда-либо свою смерть, мечтая о возвращении в мирную деревню? Разве предвидел такой исход именно сейчас, рискуя оставить Темари и Гаару без брата, оставить своих подопечных в академии без наставника, оставить своих кукол, мастерскую и Кибу?
  Теневой клон человеческого клона Кисаме рассеялся облачком дыма с негромким хлопком, водная тюрьма ослабела и рассеялась, вода схлынула вниз, потекла по одежде. Со свистом летела к нему хищная самехада, почти достигнув цели. И лес огласил вопль сквозь плотно стиснутые зубы. Канкуро с удивлением понял, что это
не его голос.
  Кричал Киба.
  Он открыл глаза.
  Самехада, встретив нечто на пути, отклонилась от курса, влетев в скалу рядом с плечом марионеточника, погрузилась в воду и техникой была призвана к истинному хозяину. На потемневшем от воды камне остались багровые полосы, вода окрасилась кровью.
  Чужой кровью.
  Инузука, его Инузука на дрожащих ногах стоял перед Канкуро. Из разорванного острой чешуей бока, из-под раздробленных рёбер парня хлестала кровь, стекая по ногам и смешиваясь с речной водой. Изо рта вытекла теплая темная струйка: кровь черной дрожащей линией пересекла подбородок и затерялась на шее, по капле отделялась и падала в реку. Горло свело спазмом, и Киба с кашлем выплеснул еще больше крови.
  Он в последний раз ободряюще улыбнулся Канкуро, прежде чем глаза его закатились до белков, пронизанных кровяными нитями сосудов. Ниндзя Листа обмяк и отклонился вперед, к Канкуро, рухнув в его руки.
Акамару взвыл, словно обезумевший, и невзирая на сломанную голень, на трех лапах поскакал к хозяину, рассчитывая помочь хоть чем-то.

- Где отряд медиков?! - несдержанно заорал Канкуро после того, как осторожно перенес Кибу на берег, безуспешно зажимая ладонями огромную рваную рану на чужом теле.

  Его руки вмиг оказались заляпаны горячей кровью, она попадала на одежду и красила в алый белую и грязную шерсть Акамару.

- Они расположились неподалеку еще в начале миссии, я послал за ними водяного клона, - произнес Изумо как можно более спокойно, с тревогой поглядывая на Кибу, - они прибудут с минуты на минуту.

  Взгляд Канкуро на мгновение упал на Шино, и он готов был поклясться, что безразлично-серьезное лицо Абураме, скрытое высоким воротом, капюшоном подпаленной разорванной куртки и очками, выражало отчаяние.
  Рядом в луже крови метался огромный нинкен, скуля, как щенок; чуть поодаль Темари ждала помощи подле едва цепляющегося за сознание Шикамару, голова которого покоилась на ее коленях.
Изумо, оказывается, припадал на одну ногу, и на потемневшей от воды ткани синих штанов проглядывались пятна кровь там, куда акула-людоед вонзила зубы. Его рука также кровоточила.
  Райдо, используя импровизированный бинт из форменного тюрбана шиноби Песка, помогал фиксировать руку чунину команды Темари и Канкуро с открытым переломом - кость разорвала кожу, и обломок ее вышел наружу с кровью. У самого мечника на руке зиял глубокий след от катаны, отмеченный красным по краям разорванной одежды.
  Внимание Канкуро отвлекло появление отряда из нескольких человек в зеленой форме, которые сразу ринулись к пострадавшим, чтобы помочь. У Темари тревога плескалась в красивых глазах - она провожала взглядом едва соображающего Шикамару, который все же отключился перед оказанием первой помощи. У Канкуро абсолютно непроницаемая маска на лице, чаще всего лишенная каких-либо эмоций и лишь время от времени меняющаяся ради выражения ярости или кривой усмешки. Всегда. Но не сейчас.
  Сейчас его парень из клана Инузука - тело на носилках медиков, страшное и окровавленное. Из уголков губ вели к четкой линии и углам нижней челюсти две уже подсыхающие кровавые дорожки; в каштановых, вечно взлохмаченных волосах путались песчинки, листья и кровь; на развороченный бок с торчащими наружу ребрами страшно было смотреть; на бледном лице застыло какое-то измученное выражение бессознательной тревоги.
  В Канкуро это не вызывало отвращения. Он почти физически чувствовал неведомое одиночество, нахлынувшее так внезапно и напоминающее собой полную пустоту.
Марионеточник готов был встретить свою смерть, будучи уверенным, что никто не встанет у нее на пути, заслонив собой, но Киба, такой пубертатный и такой непостоянный, оказался надежнее любого, кто был с ним, принося себя в кровавую жертву ради такого ублюдка, как Канкуро.

- Не знаю, каковы его шансы, - горячо шепнул медбрат коллеге.

  Канкуро все равно услышал, но готов был отдать все, чтобы эти слова никогда не были произнесены. Сам ниндзя отделался малой кровью - рану на спине от случайного сюрикена он не чувствовал, всё его ощущение будто сконцентрировалось только на безвольном теле на носилках. Он не чувствовал ни триумфа победы, ни радости того, что избежал смерти - ничего, кроме тотальной пустоты.
  Почему он не ценил его, когда у них было время?

- Темари, - Канкуро хрипло позвал сестру, - забирай бойцов и отправляйся в Суну. Я иду в Коноху на случай, если отряду понадобится дополнительная защита.

  Она кивнула и лишь попросила проинформировать ее о состоянии Нары и других ниндзя по возвращению.

Госпиталь Конохи открыла двери для всех раненых в битве бойцов.
Канкуро совершенно никак не отреагировал на обработку собственных рваных ран, хотя это и было болезненно, и с пустым выражением лица поплелся на сестринский пост, ничуть не заботясь о том, что распугивает своим видом и окровавленными руками людей вокруг.
Он строго спросил, где Киба.
Медсестра указала в направлении отделения реанимации.
Навстречу ему попалась Хана Инузука с размазанными, так похожими на кровавые пятна клыками красной краской на щеках, спешившая на помощь пострадавшему Акамару.
У дверей несла караул Цуме Инузука.
Мать Кибы, которая всегда, по его словам, слыла боевой и сильной женщиной, посмотрела на новоприбывшего измученно. Бандитского вида Куромару, кажется, пребывал в тревожной дрёме, положив голову на лапы у ног куноичи.

У Канкуро упало сердце. Живот, грудь, плечи рвало от чувства того, что он потерял что-то ценное и важное, как счастье, и только бы можно было вернуть то время, которое он потерял, пока отрицал свое тепло к ниндзя Конохагакуре, пока тот относился к нему со всей искренностью. Если любовь - слабость, то Канкуро - самый инфантильный, проигравший в борьбе с ней слабак.
Хотелось кричать - истошно и оглушительно рвать глотку, пусть у всех на виду, лишь бы освободиться от вставшей в горле горечи. Он не знал, сколько простоял напротив закрытых дверей, куда унесли его человека в тяжелом состоянии. Он не знал, что с ним будет, если Киба не выживет. Он не знал...

Кукловод не следил за временем, но описал бы прошедшие часы словом «вечность» - время, которое потребовалось, чтобы хирург, устало стягивая с рук окровавленные перчатки, показался из операционной.
Мужчина бросил мимолетный взгляд на Канкуро и обратился к матери Кибы, словно предугадывая все ее вопросы:

- Жизни уже ничего не угрожает. Восстанавливается. Увидеть пока нельзя.

Грудь Канкуро оттаивала от ледяного страха с долгой оттяжкой - будто от затянувшегося кошмара. Перед глазами все еще проносились фантомы беспокойных врачей из недалекого прошлого, несшие Кибу в госпиталь. Ниндзя Песка упрямо блокировал мысль о том, что человека, который так долго был рядом, живого и теплого, может не стать.
Инузука - вредная привычка, необходимая для течения его существования.

Что Канкуро решил точно - он останется в Конохе вне зависимости от советов сестры или приказов брата, имей тот хоть еще больше власти, чем при его нынешнем положении.
Пока ниндзя пустыни не разрешат увидеться с Кибой, он никуда не уйдет.

Канкуро провел дни ожидания позволения навестить пациента Конохского госпиталя в туманном мучительном волнении, мало ел и почти не спал, просыпаясь от одного и того же жуткого видения. Темно-фиолетовый грим поблек на солнце и смазался, под глазами залегли глубокие тени. В конце концов он решил, что мрачными мыслями Кибе не помочь, поэтому как мог восстанавливал марионеток и старался думать о лучшем - тем более, что опасность для жизни исчезла.
Канкуро, принимающий теперь исключительность Инузуки в своей жизни, представил, как войдет в палату и возьмет его за руку; как поймает особенный блеск его чудных глаз, который только для него; как обнимет, когда Киба сможет двигаться, почувствует мягкий захват его мальчишеских рук на своей шее.

Пару раз в гостиницу для шиноби приходил Наруто, врываясь в неспокойное течение его навязчивых мыслей, только чтобы проверить, жив шиноби Суны вообще. Однажды Узумаки сообщил, что Шикамару Нара в стабильном сознании проходит психотерапию.

На сестринском посту уже почти привыкли к изо дня в день приходящему кукловоду, чтобы только справиться о парне из клана Инузука, а еще вновь с замиранием сердца получить отказ в посещении.

Дежурная медсестра буднично и блекло назвала номер палаты и этажа спустя вечность проведённых Канкуро в мрачном бессонном одиночестве рассветов.

Сильное чувство захлестнуло и ударилось о ребра, переполнило волнительным ожиданием. Канкуро не помнил, как добрался до нужной палаты, и в последний момент неуверенно замер.
Надавил слегка на ручку, толкая скрипнувшую петлями дверь.

Оранжевое закатное солнце, залившее палату, неприятно резануло глаза - ниндзя зажмурился на мгновение.

Киба спал. Умытый, перебинтованный, интимный без нарисованных красным на впавших щеках клыков, с едва поднимающейся и опускающейся пробитой грудной клеткой - будто и не живой.
На тумбе рядом с больничной кроватью в прозрачной стеклянной вазе стояли цветы - наверняка от Хинаты.
Шиноби Суны не подумал о том, что бы принести ему цветы, фрукты или еще какую-нибудь чушь, которую полагается носить пациентам больниц - но если Киба попросит, ниндзя Сунагакуре достанет ему все, что тот пожелает.

Канкуро высился над бессознательным телом тенью, освещенной солнцем. Он занес руку и с лаской приложил ее грубой, шероховатой от постоянной работы в мастерской ладонью к нежной щеке Инузуки. Теплая.

- Прости.

Канкуро не был никогда красноречив или многословен, не умел выражать чувства словами, но он никогда не извинялся перед Кибой за его страдания, и не простил бы себе, если бы не успел попросить прощения.

- Прости меня.

В тишину.
Таким был его час раскаяния - не требовавшим ответа.

Обозначившаяся от истощения скула очнувшегося сонного Кибы врезалась ему в кожу - парень прижался к его пальцам сильнее, потеревшись о них, как щенок.

- Прости, Киба.

Канкуро не будет собирать слезы ни при каких обстоятельствах - он закинул голову вверх на мгновение и обхватил лицо парня обеими руками, поворачивая к себе, коротко прижался к его лбу у самой линии роста волос бледно окрашенными в фиолетовый губами.

Инузука, еще слишком слабый, был дезориентирован полудремой, определяя присутствие Канкуро больше по запахам горячего песка, оружейного металла и мертвого дерева.

- Ты в порядке, - констатировал он и скривил бескровные губы в сонной улыбке, слабой и угасающей.

- Ты бы лучше за себя беспокоился, - недовольным тоном отозвался Собаку но ниндзя, уже не подавляя развернувшееся тепло, поглотившее все существо - даже в таком состоянии Киба нашел силы подумать о нем.

Подниматься с постели ему было еще опасно - Канкуро ограничился тем, что взял его руку в свою и коснулся губами сбитых костяшек и шрамов на запястье, поцеловал длинные пальцы и синие, пульсирующие в сердечном ритме венки.

- Я простил, - проговорил через некоторое время Киба без тени обиды, едкое подобие клыкастой улыбки мелькнуло на его лице, - скорее всего, мой организм будет долго восстанавливаться. Если ты уйдешь теперь, я пойму. Я же сейчас такой... жалкий.

Он впервые готов был смириться с тем, что Канкуро плевать хотел на него.
Инузука побежденный, уставший, готовый добить себя морально - чем раньше марионеточник отпустит его, тем быстрее время залижет его душевную рану.
Ниточка, связывающая человеческую марионетку и кукловода, опасно натянулась, готовая разорваться при любом неверном движении последнего.
Канкуро с ужасом понял, что Киба теперь отчего-то не стремится завоевать хоть частицу его признания. Однако, не почувствовал себя таким же одиноким, когда думал, что Инузуки больше нет, или таким же одиноким, как Киба, которому пустынный шиноби этого чувства больше не позволит. Канкуро понимал, чего на самом деле хочет, вопрос в том, признает ли его новое откровение Киба.
Он ощущал, что в состоянии сделать выбор, на этот раз правильный, и стать для Кибы не просто парнем, а возлюбленным - настоящим и честным, признать связь, официально подарив ему нити марионеточника от самого себя, которыми Инузука и так уже втайне обладал.

- Зачем я тебе? - голос у собачника совсем сел, приближаясь к шепоту.

То ли горло было повреждено, то ли всхлип давил, с новой силой осознавая, что у них - свободные отношения, хотя он и ощущает, как больно врезаются в грудь прутья клетки этой свободы.
Инузука уверен: у Канкуро нет причин оставаться, нет причин быть с ним.

- Я ни на что не надеялся, - шиноби Листа заговорил вновь, - ты знаешь, что не обязан быть привязанным, - и сжал оскаленные зубы, будто мучился от боли.

Он солгал самому себе.

- Знаю.

Это был не Канкуро. Канкуро что-то незнакомое пожирало изнутри, словно пылающие, горячие, смертельные залпы катона, и его единственное спасение - крепче сжать слабые пальцы своего парня в руках.
Инузука кивнул - прощание давалось для Канкуро тяжелее, чем он думал.
Хотя новые планы Канкуро давались тому куда сложнее, куда проблемнее, возможно, сулившие стать провальными и недолговечными, обрекающие его быть слабым.

- Придется смириться с тем, что я тебя не оставлю, - в голосе скользнула ирония, затем ее место заняла уверенность, - не теперь.

- Жалеешь меня?

- Нет, - он отрицательно качнул головой, - по другой причине.

Киба прищурился и с немым вопросом воззрился на возвышавшуюся над больничной кроватью тень. Тень скосила взгляд на часы и ответила едва слышно:

- Не прикидывайся. Ты и сам знаешь, - и неловко перевел тему, - время посещения заканчивается уже.

Собачник поймал его на этом маневре с поличным - знает ведь.
Канкуро собирался уходить с чувством, что должен был осознать и принять нового себя именно сейчас, что все дороги от момента знакомства с Кибой вели к этому состоянию потаённой душевной мягкости. И Инузука так же признает марионеточника, признает стороны его силы и его слабости, нуждаясь в Канкуро так же, как Канкуро в нем.

- Я навещу тебя завтра. Мать когда приходит?

- Не знаю. Когда я пришел в сознание, она пообещала приходить по утрам.

- Жди меня к вечеру, - он привычным жестом погладил Кибу по спутанным волосам и медленно отстранился, собираясь покинуть палату. Коснулся дверной ручки и вспомнил кое-что еще, - тебе нужно что-нибудь принести?

- Себя принеси, - глухо хмыкнул Инузука.

Ниндзя пустоши закатил глаза, теперь убежденный, что тот идет на поправку.

- Я тоже буду скучать, - Канкуро изобразил несерьезный тон, подобный кибиному, не находя решимости взглянуть на пациента в момент собственного неловкого, искреннего откровения.

Он поспешно вышел.
Киба улыбнулся ему, забравшему чувство одиночества, вслед, и повернул голову к окну, где угасающее солнце прощально бросало на его щеки, нос и стены палаты красные отсветы.